Выход в свет. Внешние связи (СИ) - Хол Блэки - Страница 37

6.3

Прибежав, открыла дрожащими руками дверь в швабровку и бухнулась на кровать.

Что это было? — взгляд ошалело метался по потолку, прежде чем уставился в одну точку. Это была запоздалая истерика, — пришла я к выводу и, свернувшись в клубочек, принялась бездумно вырисовывать на стене абстрактные загогулины.

Еще утром я проснулась в сказочном месте, пресыщенном достатком, а сейчас лежала в захудалой комнатушке на тощем матрасе, и не было роднее места, чем мой обшарпанный мирок. В памяти один за другим всплывали эпизоды пребывания в жилище дяди Мэла и роились в голове помимо воли.

Вчера Севолод помог не мне. Избавляя меня от скоротечных последствий заклинаний, принятых на грудь, он, прежде всего, спасал племянника. Погибни я на снегу, глядя остекленевшими глазами в зимнее небо, или на руках Мэла в машине, или на больничной койке, или среди бежевых стен опочивальни, семейству Мелёшиных пришлось бы несладко: на пороге топтались следствие, бесконечные суды, пристальное внимание прессы, пятно на фамилии и репутация с душком. Хотя именитому клану наверняка удалось бы замять дело.

Интересно, как в таком случае поступил бы отец, узнав о моей кончине? Потер бы ручки, возблагодарив судьбу за то, что избавился от обузы, и напоследок обвинил, что я сама виновата, шляясь по злачным местам? Или закатил бы выгодный скандал, чтобы на очередных выборах привлечь избирателей и оттянуть голоса в свою сторону?

Затевая подслушивание у столовой, Севолод рассчитывал, что гордость не позволит мне унижаться, и я, узнав, что меня попросту использовали, удалюсь из жизни его племянника, оскорбившись и пылая праведным гневом. Кроме того, мужчина прощупывал серьезность отношений между мной и Мэлом — это ясно как дважды два. Одно дело — рассматривать утренние трепыханья в постели как несерьезную интрижку богатого мальчика, и совсем другое дело, если выяснится, что я рассчитываю на нечто большее, а Мелёшин-младший готов осуществить мои желания. И всё же, несмотря на ушат, вылитый Севолодом, я не могла не признать, что он выполнил профессиональный долг и поступил в соответствии с врачебной этикой, показав себя отличным специалистом.

Сегодня мой нос случайно залез в жизнь богатого висоратского семейства, и впечатлений хватило сполна. Определенно, гуляния за оградой института приносят вред. Лучше спрячусь мышкой в норке и при случае буду выбираться разве что в район невидящих. И откровенничать с Петей пока не стану. А зачем? Пусть спокойно участвует в чемпионате, зарабатывает медали и кубки. Не хочу, чтобы парень расстроился из-за моего признания в посещении клуба и дрогнувшей рукой проиграл соперникам. Если всё-таки решусь поведать правду, то опущу рассказ про утро в бежевой спальне. К тому же, совершенно непонятно, почему Мэл принуждает меня к разговору с Петей. Вообще, кто он такой, этот Мелёшин, чтобы указывать, что мне делать и говорить? Не успев разобраться, сместились ли наши отношения в иную плоскость или остались неизменными, он не замедлил поучать и давать советы.

Вспомнив о лекарствах, я вытерла о простынку палец, измазанный в известке, и, высыпав содержимое пакета на кровать, ахнула от множества ярких упаковок. Перебирала, читала инструкции, дивясь мгновенному результату при применении, после чего выбрала несколько сосательных и жевательных таблеток и сложила в сумку.

Выставив на столе одиннадцать флаконов с витаминным сиропом как памятник упрямству Мэла, я начала восстановление изможденного организма. На глазок отлила сироп в стакан с водой и, размешав вилкой, выпила. Кисленько, но не противно.

А теперь — в институт. Постукивая нога об ногу, я дождалась звонка на крыльце, где вместе со мной маялись несколько студентов, и при входе приветственно помахала Монтеморту. Ну, здравствуй, обитель знаний! Такое впечатление, что крыска отсутствовала год, плутая неизвестно где.

Что ж, Мелёшин сам напросился, закрыв долг. Что говорила Аффа о моей простоте? С сегодняшнего дня заканчиваю глупить и выбрасываю наивность на помойку. Теперь буду хватать на лету вкусные куски от жизни и забуду про спасибо.

Большой перерыв начался, и я заглянула в библиотеку к Бабетте Самуиловне, где, настраиваясь на учебный лад, почитала справочник по теории заклинаний и напоследок прихватила парочку решебников. Библиотекарша тяжко повздыхала, но не нашла причин, чтобы отказать в выдаче книг.

Перед началом консультации у Стопятнадцатого аудитория гудела как разбуженный улей. Народ осознал, что мало понял и усвоил из прочитанного курса лекций, поэтому активно обменивался обрывками знаний. Ряды были заняты и плотно утрамбованы, и пришлось лезть на верхний ряд к Капе, заставив потесниться.

— Привет, как отстрелялся?

Боже, неужели экзамен случился вчера?

— Не поверишь, на четверку.

— Ого! А говорил, что плохо подготовился.

— Сам в недоумении, — подивился парень. — Слышала о вчерашних разборках в "Одиночестве"?

— Н-нет, — промямлила я, потупив бегающий взор. — А что такое?

— Говорят, местные устроили поножовщину и порезали немало наших.

— Да ну! — выдохнула изумленно. — И кто пострадал?

— Пока не знаю, — ответил Капа. — Вот и сходи куда-нибудь развлечься после таких известий.

В свете стократно разросшихся слухов я полностью согласилась с ним.

Тут появился Стопятнадцатый, и началась консультация, разносимая громогласным эхом по аудитории. Мэл сидел в крайнем ряду и перелистывал какую-то книгу. С моего места не было видно, рассматривал он полуголых девиц или формулы со схемами.

Миновав Мелёшина, взгляд плавно перетек на крашеные голубые стены и пыльные окна, отметил редкие паутинные махры на потолочных балках, выхватил лес поднимающихся парт и море разноцветных затылков, и увиденная идиллическая картина вызвала слезы умиления. От осознания хрупкости бытия на меня накатила сентиментальность. Ведь вчера я могла навсегда распрощаться с прелестями студенческой жизни, переступив последний шаг, отделяющий от гибели.

Призвав силу воли, попробовала сосредоточиться на оживленной дискуссии. Как всегда, рассуждения декана, раскатисто отражавшиеся от стен, не отложились на подкорке, в то время как другие студенты задавали вопросы и умудрялись вникать в пояснения Генриха Генриховича.

Скучая, я снова переключила внимание на Мелёшина. Смотрела, как он потер висок, как оторвался от книги и вслушался в речь Стопятнадцатого, как засмеялся вместе с аудиторией, когда декан сказал смешную шутку, а я не поняла её, как размял затекшие плечи, как облокотился, подперев подбородок, и поймала себя на том, что любуюсь его расслабленными движениями, мимикой лица, небрежностью позы, чистым профилем.

Опасная тенденция. Нельзя отвлекаться на посторонние мысли, тем более, во время сессии. Что бы ни произошло между мной и Мэлом, и как бы близко мы не стали контактировать, нельзя погрязать в том, что изначально бесперспективно. Нужно сохранять трезвость рассудка, а в свете пристального внимания родственников Мэла следует прекратить все виды общения, кроме учебы.

Консультация закончилась, и бурлящий поток захлестнул выходы из аудитории. Меня благополучно вынесло волной в коридор, и я направилась на работу, употребив по дороге жевательную таблетку.

Как всегда, в архиве процветала толкотня и давка. Воспользовавшись столпотворением и тем, что широкие спины дорвавшихся до учебы студентов прикрывают меня от начальника, я метнулась к пакету с разъедалами. Открыла с замиранием сердца и обнаружила пять стволиков, обсыпанных проклюнувшимися листочками. Дрожащие пальцы торопливо погладили нежную зелень. Потрясающе! Растения вернулись к жизни, несмотря на то, что простояли несколько дней в отсутствии света, укрытые пакетом. Воистину в архиве чудесная атмосфера, возвращающая погибшие растения с того света.

С радужным настроем я протолкалась через очередь и поздоровалась с замученным начальником. Он пропустил меня за перегородку.