Предновогодье. Внутренние связи (СИ) - Хол Блэки - Страница 77

— Думаю, не имеет смысла отключать громкую связь, — сказал профессор, обратившись к Стопятнадцатому. Тот согласно кивнул.

— Слушаю, Альрик Герцевич, — послышался в динамике женский голос.

— Марина, будьте любезны, сообщите студентам, что дополнительные занятия отменяются по независящим от меня причинам.

— Хорошо, Альрик Герцевич.

Профессор нажал большую красную кнопку отбоя.

— Итак, — обернулся к нам. — Причина отмены занятия должна оправдать себя, в противном случае мне будет стыдно смотреть в глаза студентам, пришедшим на занятие и напрасно прождавшим.

Я потупила глаза. Можно подумать, виновата в том, что декану вздумалось притащить меня сюда, схватив за шкирку.

— Для начала осмотри рисунок на пальце, — сказал Стопятнадцатый.

Профессор, поджав губы, указал на высокую кушетку в углу, незаметную из-за раздвинутой ширмы. Кое-как взобравшись и усевшись лицом к Альрику, наблюдавшему за моими кульбитами, я протянула правую руку. Он взял ее за запястье и внимательно осмотрел, нахмурившись.

— Дайте вторую, — сказал отрывисто.

Оглядел обе красные и расцарапанные конечности. Движения его пальцев были легкими и скользящими.

— Когда ваши руки покраснели?

Декан встал и заглянул через плечо Вулфу.

— Эва Карловна! Мы с вами почти час общаемся, а вы не упомянули о нездоровье, хотя согласились немедленно поставить меня в известность в случае ухудшения.

Я виновато опустила глаза.

— Это обычное раздражение кожи, — пояснил Альрик, — аллергическая реакция. Я приготовлю антигистаминный состав на основе крема для рук, он облегчит неприятный зуд.

Он поднес мою лапку к глазам и начал внимательно изучать проступившее колечко. Уж не знаю, были ли у него заговоренные руки, поглаживающие мои пальцы и пробегающие по ладоням, но зуд прекратился. От воздушных прикосновений начало клонить в дрему. Приятные ощущения растекались по мышцам.

— Вы не ответили на вопрос, — сказал профессор, изучая каждую линию и узор на подушечках пальцев. Меня же укачивало. Нежность касаний сбивала мысли в кучу.

— Сегодня… утром, как проснулась, — пробормотала, поглощенная впечатлениями.

— А вчера вечером Эва Карловна встречалась в узком кругу со старостой Касторским и двумя его друзьями, возвращавшимися домой после тренировки, — вставил декан.

При упоминании ненавистной фамилии я вздрогнула и очнулась.

— В их свидании есть неожиданный момент? — мужчина продолжал изучать опухшие руки.

— Встреча состоялась в коридоре института, после чего юноши отправились по своим делам и дома не появились. Собственно, это преамбула, Альрик. Суть состоит в том, что Касторский, Болотов и Крестович, применив иллюзорное воздействие, сняли со студентки дефенсор и прочитали ее воспоминания.

Профессор прекратил ощупывание рук, и меня пронзило ощущение потери. Мне очень понравились его поглаживания, — призналась со стыдом.

— Что вас волнует больше, Генрих Генрихович? Что студенты не дошли до дома, или что они узнали то, о чем им не следовало знать?

— Меня в равной степени волнует и первое, и второе.

Альрик развернулся ко мне боком, опершись кулаком о кушетку, и теперь они со Стопятнадцатым стояли напротив друг друга, беседуя, а я сидела между ними и слушала, навострив ушки.

— Насчет первого я бы не волновался, — сказал снисходительно профессор. — Зная Касторского, не удивлюсь, если ребятки по пути домой свернули не в ту сторону или встретили не тех девушек и наверняка заработали приключений на свой хребет. Подождите денек-два, и они дадут о себе знать: либо позвонят и сообщат, что их арестовали, либо самостоятельно приползут домой на своих ногах, помятые и с синяками.

— По словам Касторского-старшего, вчера вечером его сын должен был в обязательном порядке вернуться домой на важный семейный ужин. Беспрекословно, так сказать. Ближе к полуночи родители подняли тревогу, а к утру даже такой большой город как наша столица, сдался под напором семейства. Уже проверены все отделения, больницы, морги. Одновременно выяснилось, что друзья младшего Касторского не ночевали дома. В настоящее время идут тотальные проверки клубов и притонов, которые посещал или мог посещать Касторский-младший. Несомненно, я был бы рад знать, что студенты покинули институтские пенаты целыми и невредимыми. При всем при этом получается, что Эва Карловна оказалась последней, кто их видел и разговаривал с ними, так?

Я подавленно пожала плечами. Если можно назвать разговором угрозы и оскорбления, то мы неплохо и плодотворно поговорили.

— Значит, Касторский-старший попытался предъявить иск институту за пропавшего сына? — хмыкнул Альрик.

— Пока что нас поставили в известность: меня и Евстигневу Ромельевну. От лица администрации института мы заверили, что приложим все усилия, чтобы помочь в поисках пропавших студентов.

— Получается, нет очевидцев того, выходила ли компания из здания после тренировки или нет. А Монтеморт?

— В программу стража не заложено накапливание информации по входящим и выходящим, — пояснил декан.

Я насторожилась. Промелькнули подробности из биографии пса.

— В настоящий момент меня гораздо больше заинтересовала не пропажа трех студентов-переростков, и удалось ли им снять дефенсор с этой особы, — Альрик кивнул в мою сторону, — а рисунок на ее пальце.

Особа, то есть я, чуть не подавилась воздухом от услышанного. Хотя, действительно, какое профессору дело до моей памяти?

— Запоздало он тебя заинтересовал, Альрик, — вздохнул декан, ослабив узел галстука. — Вот, взгляни и ознакомься.

Он выложил на кушетку прихваченный из кабинета фолиант, на титульной стороне которого было выведено курсивом: "Клинические случаи. Теория и практика". Провел по обложке ладонью, и в книге тихо щелкнул какой-то механизм. Стопятнадцатый открыл первый лист с содержанием. Ткнул пальцем в строчку, и страницы одна за другой начали перелистываться большой скоростью, пока мельтешение не прекратилось где-то посередине. На представшей взору странице был выведен заголовок "Папена Э.К. 17.12 н.г.", и ниже шел печатный убористый текст.

Это я — клинический случай?! Это про мою тупость уже книги начали писать?! И что это за цифры?

Альрик взял фолиант и, усевшись на стул, с которого меня согнали, углубился в чтение. Я занервничала и начала чесать руки.

— Не расцарапывайте, — приказал мужчина, не отводя взгляда от книги. Я пораженно уставилась на него. У профессора на лбу скрытый глаз? Двумя читает, а третьим за мной наблюдает.

— У вас расстроенный вид, Эва Карловна, — посочувствовал декан. — Не волнуйтесь, записи носят дневниковый характер. Там подробно описано ваше передвижение через подвалы института, а также каким образом вы получили "подарок". С ваших слов, естественно.

Я растерянно покивала. Значит, цифры означают день, когда состоялось путешествие по институтским подземельям. Что-то не похож толстенный фолиант на дневник. В дневнике обычно пишут пером, полеживая на диванчике и покусывая изредка кончик пера, при этом мечтательно посматривая в окно. А это настоящий сборник научных статей.

Вдоволь начитавшись, Альрик отложил книгу в сторону и велел следовать за ним. Я неуклюже спрыгнула с большой высоты и, похоже, вывихнула лодыжку. Прихрамывая не хуже профессора, доковыляла до стола, у которого он остановился, поджидая меня с поджатыми губами. Да не притворяюсь я! По-настоящему больно.

Мужчина взял мою руку и засунул между двумя пластинами электронного микроскопа. Сам он наклонил к глазам окуляры, и, смотря в них, крутил колесиками и настраивал. Вспышки осветили ущербную конечность — Альрик фиксировал исторический момент. Он вертел мое запястье во всех видах и позах, едва не сломав, и щелкал, щелкал, щелкал. Потом поменял фильтры, и выкручивание кисти продолжилось.

Нащелкавшись, профессор освободил плененную конечность, и я опять взгромоздилась на кушетку, как птичка на шесток, но ненадолго. Весьма профессионально Альрик взял образцы крови из пальца, из вены, замерил давление и пульс, выслушал легкие, влез в горло и в уши. Затем дал большую мензурку и велел следовать за ним. Мы вышли из лаборатории, и мужчина препроводил меня к туалету. Альрик остался дожидаться в коридоре, а мне надлежало выйти из санузла с образцом для анализов.