Амнезия души - Коган Татьяна Васильевна - Страница 31

Макс клялся Лизе в любви и обещал, что никогда ее не отпустит. В результате подергался немного, но не сделал ничего ради ее спасения.

– Я могу ошибаться, но мне показалось, что Максим Григорьевич ради вас на все пойдет, – попытался утешить расстроенную Лизу Михаил.

– Конечно, пойдет, и ходил уже не раз. Только не ради меня, а ради себя. Когда человеку хочется обладать кем-то безраздельно, он способен на любое геройство. Ты расслабляешься, размякаешь от чувства защищенности. А потом твой защитник обижается или теряет настроение, и вот ты уже предоставлена сама себе, выкручивайся как знаешь, – раздраженно выплюнула Лиза и, свернув с тротуара, тяжело опустилась на скамейку.

Внутри клокотала бессильная ярость, и только остатки гордости не позволяли вырваться ей наружу. «Возьми себя в руки, истеричка, – мысленно твердила она. – Иначе это плохо кончится!»

Телохранитель сел рядом. Поймав его участливый взгляд, Лиза рассвирепела пуще прежнего.

– Пусть Артем подгонит сюда машину, – злобно прошептала она. – Мне нужно наведаться в одно место.

Достала мобильный и набрала номер, не внесенный в память телефона.

– Привет, это я. У тебя есть? Тогда я сейчас подъеду. Давай три. Или лучше пять. До встречи.

Лиза решила прибегнуть к единственному средству, способному настроить ее на положительный лад.

Глава 16

День рождения прошел спокойно. Желания отмечать его у Джека не было, однако от внимания коллег уберечься не удалось. В течение часа он улыбался и принимал поздравления, а потом сослался на срочные дела и удалился. Три бутылки дорогого коньяка должны были сгладить недовольство коллег по поводу сбежавшего именинника.

Ближе к вечеру позвонили родители, пожелали ему процветания и здоровья. Отец поинтересовался делами, а мама, отказавшись от своей обычной деликатности, вдруг спросила, не надумало ли чадо жениться.

– Неужели ты до сих пор не встретил достойной девушки?

Иван хотел ответить, что достойную девушку он встретил и предложил бы ей пожениться, кабы она уже не была замужем. Предпочел отделаться общей фразой: мол, как только, так сразу.

– Ну, смотри, мы с отцом уже готовы нянчить внуков, – на прощание призналась мама.

Джек подумал, что через несколько месяцев в Мюнхене родится их первый внук, только они вряд ли его когда-то увидят.

Идти никуда не хотелось, даже на тренировку. Решил отсидеться дома, предаваясь тоскливым думам. К счастью, друзья позабыли о его дне рождения, иначе уже давно бы проявились. А значит, можно побыть наедине со своей грустью и не изображать лицемерное веселье.

Не то чтобы Джек серьезно грустил. Он отдавал себе отчет, что не имеет причин жаловаться на судьбу. Здоровый, молодой, трудоспособный – не это ли эпитеты счастья? Практика в клинике приносила ему удовлетворение и новые знания, а лучшим развлечением являлась способность видеть. Год назад психотерапевт Кравцов уже испытывал бы дискомфорт от нехватки адреналина и искал бы способы взбодриться. Но сейчас его занимали мысли иного рода. При желании он мог взять их под жесткий контроль, направив подсознание в безопасное русло. Но такое желание отсутствовало. Ему нравилось думать о Гретхен. Воспоминания о взбалмошной медсестре дарили ему утонченное, граничащее с болью удовольствие.

Джек достал диск с альбомом «Яблокитай» группы «Наутилус Помпилиус», вставил в проигрыватель и нажал на «play». Колонки стереосистемы тихо загудели, вкрадчивый голос нарушил тишину комнаты:

После выписки из офтальмологической клиники Джек задержался в Мюнхене на две недели – погостить у родителей. Мать не знала о неприятностях со здоровьем сына, так что пришлось разыграть спектакль о неожиданном приезде. Стоит ли говорить, что сюрпризом мама осталась довольна.

После ночи, проведенной с Гретхен, Джеку потребовались немалые усилия, чтобы заставить себя переключиться. Он наматывал километры по баварским автобанам, упиваясь бешеной скоростью, гулял по городу, изучая уютные дворики и узкие улочки, рассекал на моторной лодке по волнам озера Штарнбергзее, чьи воды холодны даже знойным летом, гонял на велосипеде по горным дорожкам, уставая так, что едва хватало сил на обратный путь, ходил в кинотеатры, выбирая фильм наугад – самое бездарное кино заставляло его трепетать от восторга, ибо он имел возможность видеть.

Отец с мягкой улыбкой наблюдал за сыном, изредка спрашивая его о самочувствии и держа при себе советы быть осторожней. Сергей Иванович понимал состояние Вани и не хотел портить его эйфорию излишней отцовской опекой.

Джек не вспоминал о Гретхен до последнего дня пребывания в Мюнхене. Система контроля отключилась, когда он ступил на центральную площадь аэропорта Франца-Йозефа Штрауса. Гигантский навес из стекла и металла, перекинутый между двумя терминалами, парил в высоте подобно раскинувшему плавники скату. Эта воздушная конструкция в шестидесяти метрах над головой неизменно встречала и провожала Джека, когда он прилетал и покидал Мюнхен. Он уже давно привык к прозрачной статичной красоте, но не упускал возможности поднять глаза к потолку и полюбоваться необычным архитектурным решением. В тот день Джеку показалось, что там, за пределами крыши, он оставляет нечто важное, нечто, содержащее в себе самые лучшие эмоции, на какие только способен человек.

Джек не отрицал существование любви, но при этом понимал, что любовь, как и остальные чувства, не столь бесконтрольна, как принято считать, и при желании легко управляется рассудком. Иван Кравцов умел корректировать эмоции и не раз прибегал к своим навыкам, если видел пользу. Он осознавал, что его заинтересованность медсестрой превзошла привычные пределы, и самое безопасное сейчас – остановить процесс, не позволив чувству развиться. Гретхен дала ему понять, что не настроена на повторные встречи. Она получила желаемое, и Джек пообещал, что не будет претендовать на большее. На несколько дней ему удалось стереть из памяти образ Гретхен, однако успех оказался временным. Воспоминания о страстной ночи нахлынули с новой силой, и в этом не было ничего удивительного. Удивительное крылось в нежелании Джека включать защитный самоконтроль.

– Ты меня тревожишь, сын.

Джек оторвал взгляд от стеклянной крыши и посмотрел на отца, стоявшего рядом. Обычно, уезжая от родителей, Иван отказывался от провожатых и брал такси, но на сей раз отец настоял, чтобы составить ему компанию.

– У тебя рассеянный вид. Я видел нечто подобное в зеркале спустя неделю после знакомства с твоей матерью, – Сергей Иванович выразительно посмотрел на сына. В уголках его глаз залегли веселые морщинки.

Застигнутый врасплох, Джек не сразу нашелся что ответить, чем вызвал у отца откровенную улыбку. Сергей Иванович похлопал сына по плечу и кивнул в сторону входа в терминал.

– Ладно, посчитаешь нужным рассказать – расскажешь. Пойдем на регистрацию, не то опоздаешь на рейс.

На протяжении полета Джек ощущал необъяснимую тоску, она медленно поднималась от живота к голове и соединялась с заунывным шумом турбин, закладывая уши. Никогда прежде улетать из Мюнхена не было так трудно. Этот тихий спокойный город, который Джек считал вторым домом, вернул ему зрение и способность радоваться жизни. Город убаюкивал его унылыми ночами в ожидании чуда, приветствовал ярчайшими красками, когда чудо произошло. Попользовавшись радушием Мюнхена, Джек неблагодарно сбегал в другой город – сверкающий и агрессивный, испытывающий на прочность, отбирающий энергию и ничего не дающий взамен. Джек любил Москву. Но отчего-то теперь Москва уже не манила его, а упрямо тащила за собой, как вспененная лошадь волочит по земле запутавшегося в стремени всадника.