Книга гор (сборник) - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 35

Я хотел возмутиться: при чем тут Инга? Но сказал, неожиданно для самого себя:

– Спасибо, но мы не хотим сдаваться им просто так…

Три года – это слишком мало, чтобы их прожить, и слишком много, чтобы их выдержать.

– Тогда буди ребят, Димка, – с непонятным облегчением предложил Крис.

Поискать дверь предложил Толик. Он же ее и нашел.

Эта часть стены немного выделялась на общем фоне. То ли немного светлее были камни, то ли чуть по-иному выложены.

Тимур с Ильей сходили в подвал за ломами – их там было две или три штуки. Подвал мы перестали закрывать с неделю назад – если среди нас и оставался наблюдатель пришельцев, сообщать ему было нечего. Заговоры на Тридцать шестом острове кончились.

Потом мы ломали стену. Камни были скреплены цементным раствором, на наше счастье – некачественным, с годами не затвердевшим, а, наоборот, осыпавшимся.

Вначале мы пытались расколоть камни, потом сообразили, что надо выбивать цемент, вставлять в отверстие лом и, раскачивая его, выковыривать отдельные булыжники. После этого работа пошла быстрее.

Когда в окна начали неторопливо вползать солнечные лучи, Крис озабоченно сказал:

– Ребята, давайте поторопимся. Через полчаса сойдутся мосты.

– Разминки сегодня не будет? – хрипло спросил Тимур, поднимая лом для нового удара.

– Разминайтесь за работой, – отрезал Крис.

– Ясно. – Тимур размахнулся и ударил по стене. Лом выбил здоровенный камень и провалился в образовавшуюся дыру. Тимур едва успел его выпустить, чтобы не ободрать руки о край пролома. Мы замерли.

Первым опомнился Крис. Он отобрал у Толика второй лом и несколькими ударами расширил отверстие. Стоило каменной кладке утратить свою целостность, как она стала разваливаться от малейших толчков. Сила любой стены в ее монолитности. Утратив ее – стена обречена…

Камни с грохотом проваливались в расширяющееся отверстие. В него уже можно было пролезть, но мы не спешили. Под нашими ударами стал проявляться заложенный когда-то дверной проем. Я выждал, когда Крис, отдыхая, опустил свое орудие, и подошел к проему. Нагнулся, заглядывая в него. Меня никто не останавливал. Заглянуть в темноту – это, оказывается, не менее трудно, чем разрушить стену.

Вначале я ничего не видел – глаза привыкали. Из отверстия тянуло застоялым воздухом – не душным и не спертым, просто застоялым. Им никто не дышал десятки лет, вот в чем все дело. В каменной клетке умирает даже воздух.

– Что там? – тихо спросил Меломан.

А я молчал. Из темноты на меня смотрели чьи-то глаза. Живые и мертвые одновременно. Печальные, усталые глаза.

– Здесь портрет, ребята, – сказал я наконец. – У противоположной стены стоит большой портрет. Дайте факел.

Мне всунули в руки палку, обмотанную просмоленной, жадно пылающей тканью. Держа факел перед собой, я протиснулся в проем.

Помещение оказалось довольно большим. Те самые пять на пять метров, которых не хватало на плане. Вверху стены сужались, так что получалось нечто вроде усеченной четырехгранной пирамиды. Ни окон, ни других дверей в комнате не было. На двух дощатых ящиках у противоположной стены косо стояла картина в деревянной раме. Бородатый мужчина в терновом венке. Иисус Христос. На стене висело еще несколько икон.

– Это церковь, часовня, – растерянно сказал я пролезающему за мной следом Крису. Посветил факелом вокруг.

Бочка. Рассохшаяся, опрокинутая набок. Еще несколько ящиков. Пустые жестянки – из-под консервов, что ли? И что-то белое, рассыпанное по полу, прикрытое полусгнившими остатками одежды. Меня замутило.

Их было трое или четверо – те, кто умер в замурованной наглухо часовне. Двое лежали рядом со мной, обнявшись или прижавшись друг к другу. У стены виднелись еще несколько маленьких жалких кучек тряпья и костей.

– Жестоко, – вполголоса сказал Крис и взял меня за руку. Он тоже увидел скелеты. – Их жестоко убили, Димка.

– Они сами себя убили, – растерянно ответил я.

У стены стояло проржавевшее ведро с окаменевшими остатками раствора на дне. Рядом – несколько булыжников. Дверь замуровывали изнутри, а снаружи ее лишь оштукатурили.

Крис медленно нагнулся, поднял что-то с пола.

– Тетрадь, Дима.

Нам повезло, бумага почти не пострадала. Тетрадь пожелтела, разодранная посередке обложка покоробилась, но буквы были видны даже при свете факела.

Оказавшийся в часовне вслед за нами Тимур присвистнул при виде скелетов, подошел к ящикам. С хрустом оторвал одну из досок. Восторженно произнес:

– Крис! Тут, кажется, оружие!

Почему-то нас это даже не взволновало. Не сговариваясь, мы с Крисом стали выбираться наружу. На смену нам мгновенно нырнули Толик с Меломаном. Крис молча подошел к окну, оглянулся, протянул мне тетрадь.

– Давай… Читай.

Вокруг нас были лишь девчонки, ребята рылись среди ящиков. Трещали отдираемые доски. Чему-то шумно восхищался Илья.

– Читай, Дим, – робко сказал Малёк. Он тоже не полез в часовню. Может быть, и у него появилось охватившее нас чувство: написанное в тетради важнее любых находок.

Почерк был округлым, девчоночьим. Чернила от времени не выцвели, а, наоборот, потемнели.

– «Шестое июля тысяча девятьсот сорок седьмого года, – прочитал я. – Двадцать дней назад мы создали наш Союз…»

Я запнулся. Выглянувший из проема Тимур гордо выкрикнул:

– Крис, здесь два автомата!

– «В окружении враждебных сил капиталистического мира наш остров решил не сдаваться, а поднять знамя пролетарской революции».

Мне было и грустно, и смешно. Но больше, наверное, грустно.

8. Дневник Коммунаров

Этим ребятам, жившим на Островах сорок пять лет назад, пришельцы представлялись марсианами. Да еще они считали, что находятся на Земле, в Тихом океане. Вот и все отличия. Остальное было почти таким же, как у нас. Командир, такой же решительный и смелый, как Крис, – только звали его Мишей. Решение объединить острова – не в Конфедерацию, а в Союз. Даже свой корабль у них был – чуть больше «Дерзкого». И свой предатель, говоривший с пришельцами по «радио в подвале». И мятеж, после которого ребята – они называли себя Коммунарами – оказались запертыми на острове.

А еще у них было оружие, попавшее на остров во время войны. И гибли они чаще – новенькие появлялись на Тридцать шестом каждые два-три дня.

Мы словно шли одной и той же дорогой. Только называли вещи разными именами – у этих ребят были в ходу слова: «вредители», «враги народа», «капиталистические наймиты». История Островов шла по спирали. Даже у этих ребят попытка объединения оказалась не самой первой в истории Островов. Но мы, наверное, не смогли бы заживо замуроваться в самой неприступной комнате замка – часовне, среди старых икон, почему-то не выброшенных Коммунарами. Они сумели, когда поняли, что победить не смогут. Не знаю зачем. Девчонка по имени Катя, писавшая дневник, об этом не упомянула. Словно строчка «мы решили забаррикадироваться в часовне» объясняла все.

Я перелистывал сухие, ломкие страницы и вздрагивал, когда наталкивался на знакомые эпизоды. «Эдик и Витя с Двенадцатого острова затащили Динку в свою комнату и изнасиловали. Тогда Миша с Ринатом взяли автоматы и пошли на мост…»

«Когда мы отступали, Вилли выстрелил из лука и убил Семена. А мы совсем не остерегались, потому что знали, у них патронов нет. А еще думали, что Вилли сын рабочего и с нами. Он оказался фашистом. Ребята взяли мечи и пошли врукопашную…»

«Нас атакуют каждый день. Кричат, что мы затеяли всю эту кашу. Мы хотели лучше, но ничего не получилось…»

Я читал вслух, и вокруг меня собрались все. И Тимур с автоматом ППШ в руках, и Илья, вертевший тяжелый желтый брусок, пока Меломан не предположил, что это – динамит. И девчонки. Оля тихо ревела, прижимаясь к Инге. А Ритка сидела злая и мрачная, как никогда.

«Ник сказал, что я последняя девчонка на острове и должна их всех воодушевлять. Миша сказал, пусть я сама решаю. И я согласилась, только мне противно и совсем не приятно. А Пак смотрит на меня обиженно и говорит, что не хочет. Он это зря, на него я не обижусь…»