Большая книга ужасов – 58 (сборник) - Усачева Елена Александровна - Страница 57

– Идите, – согласился Володя.

– Ты чего ушел? – зашептал Щукин, как только они зашли за угол. – Вдруг бы он еще чего-нибудь сказал.

– Чего он нам может сказать? – Глебов еще раз обогнул корпус и направился к столовой. – Да и не верит он нам. Как он может поверить тому, что не видел?

– Но барабанщицу он видел, значит, может поверить.

– Барабанщица может сделать так, чтобы завтра он о ней не вспомнил. И что мы будем делать тогда? Нет. Нам нужен тот, кто хорошо знает лагерь, кто был здесь раньше.

– Гусева, – в один голос догадались Щукин и Лена.

– Да. Только не сама Маринка. Она мало что помнит. Нам нужна ее мама.

– Мама? – не поняла Лена. – Какая мама?

Ребята уже стояли около столовой. Здесь под козырьком, на доске объявлений, висели списки работников лагеря. Ночь подходила к концу, начинался серый рассвет. Обкусанный ноготь Глебова пробежал по столбику фамилий.

– Смотрите. Вот она – Гусева Вера Степановна, повар. Если Маринка в лагерь ездит уже десять лет, то и ее мать столько же, если не больше. А вдруг она здесь работала, когда утонула Таня! Тогда она сможет нам что-нибудь рассказать.

– Как ты узнал, что ее мать здесь работает? – с завистью спросил Щукин. Ему было обидно, что не он догадался про старожилов.

– Еще в первый день я заметил, как Маринка выходила с кухни и жевала большущий бутер с колбасой. К кому она ходила? Конечно, к матери.

– Может, к тетке, – предположил Щукин.

– Это не важно. Главное, чтобы она здесь проработала хотя бы десять лет.

Как только Глебов это сказал, на дорожке показалась группа женщин. Все они были сонные, шли неохотно, зевая и потягиваясь. Впереди вышагивала крупная, дородная женщина, к ее круглому лицу навеки прилип красный румянец. В широких ладонях она несла косынку. Сразу было видно, что никакая это не тетка Гусевой, а самая настоящая мама – у Маринки были те же черты лица, та же стремительная походка.

– Чего это они так рано? – удивился Щукин.

– Повара начинают часов в пять работать.

– А уже пять часов? – ахнула Лена. – Ой-ой, а спать когда?

– Потом выспишься, – весело подмигнул Глебов. – Стойте здесь, а я пойду со старожилами знакомиться.

Ребята спрятались за угол, а Глебов смело пошел к женщинам. Повара встретили его смехом. Он стал что-то объяснять, разводя руками. Гусева кивнула, махнула остальным, как бы говоря, идите, я сейчас, и пошла вслед за Васькой.

– Интересно, куда статуя опять делась? – отбиваясь от ранних комаров, поинтересовался Щукин, пока они с Ленкой наблюдали, как Глебов налаживает контакты со старожилами. – Могла бы нам чем-нибудь помочь.

– Ничем она нам не может помочь. – Лена поудобней устроилась в кустах, сломала несколько веточек, чтобы лучше было видно. – Она только для охраны поставлена. Вот и охраняет, как может.

– Плохо может. – Щукин от души треснул себя по шее. – Раз уж охраняет, то должна была сделать так, чтобы всего этого не было.

– Чего ты к ней привязался? Она сделала все, что смогла, – об опасности предупредила.

– Тоже мне помощь. Дала бы какое-нибудь действенное средство от своей напарницы. А то бегай теперь за ней. Неизвестно где найдешь.

Лена отмахнулась от непонятливого Щукина. Какие еще объяснения ему нужны?

В это время Глебов сидел на лавочке рядом с толстой поварихой и мелко кивал в ответ на ее слова. Издалека смотрелись они замечательно – маленький щуплый пацан рядом с крупной женщиной. Говорила она долго, минут тридцать. И чем дальше, тем ниже и ниже склонялась Васькина голова. Потом она ушла, а он так и остался сидеть. Щукин осторожно выглянул из кустов.

– Эй, – позвал он, – Васьк, ты чего там?

Глебов поднял голову, лицо его было бледным и осунувшимся.

– Рассказывай, – тут же напустились на него ребята. – Не тяни.

– Володя прав – чертовщина получается, – задумчиво произнес Васька. – Девочка утонула пятнадцать лет назад. И тогда вожатым отряда был Петухов.

– Кто? – Лене показалось, что она ослышалась. – Сергей Сергеевич?

– Да, – жестко проговорил Глебов. – Еще здесь работает ее папа.

– Кто? – в один голос ахнули Щукин с Леной.

– Папа. После смерти дочери он приехал сюда работать, чтобы быть ближе к ней.

– Почему ближе? – не понял Серега.

– Ее тела так и не нашли.

– И кем же он здесь работает? Дворником?

Слова приходилось из Васьки вытаскивать с трудом.

– Дворником, – кивнул Глебов.

Только сейчас ему удалось вспомнить этого дворника. Он жил в небольшой сторожке около центральных ворот. Невысокий, худой, совсем не старый. Ходил он всегда в серых брюках и в сером пиджаке. Это именно он гонял Глебова ночью от ворот. Ваську тогда еще хорошая статуя спасла от неминуемого падения на железные штыри, так удачно торчащие около забора.

– О чем же вы с гусевской мамой так долго говорили? – не унимался Щукин. – Ты полчаса ее слушал. Меня всего комары сожрать успели.

– Она сначала понять меня не могла, а потом чего-то разговорилась. Стала рассказывать про Петухова, о том, как лагерь при нем сильно изменился.

– Как же он изменился? – удивилась Лена, ей казалось, что лагеря все одинаковые и меняться им некуда.

– Раньше, говорит, веселее было. Все время что-то происходило, праздники устраивали. Тогда еще река была шире и глубже, там чуть ли не катера ходили. А как Таня утонула, все наперекосяк пошло – речка мелеть начала, соседние лагеря перестали общаться с нами, стали строить корпуса, на другом берегу вода подмыла берег. Петухов, как стал начальником, чуть ли не бетонный забор хотел построить между лагерем и рекой. Убрал всех стариков, кто раньше здесь работал, набрал новых вожатых. Везде ходит, за всем следит, никто шагу без его ведома сделать не может.

– Про барабанщицу спрашивал? – перебил друга Щукин. – Она ее видела?

– Говорит, байки все это. Послала к Маринке: мол, дочка этих лагерных баек знает столько, что весь день слушать можно. За столько лет, что она в лагере, сама их придумывать начала.

– И про крест она тоже не слышала? – вдруг спросила Лена.

– Сказала, что ей некогда по округе гулять, работы много. Про крест Маринка что-то рассказывала, только она не помнит. Про сторожа сказала. Странный он какой-то. Все время один, по вечерам в домике своем запирается, а свет полночи горит. Часто на речку ходит. Никто к нему никогда не приезжает. И говорит мало.

– Все ясно, – важно кивнул Щукин. – Это он.

– С чего ты взял? – Глебов потряс головой, видимо, большое количество информации в ней никак не укладывалось. – Расстроился мужик, из-за дочки переживает, ни с кем разговаривать не хочет. Это нормально.

– А я говорю – он, – продолжал упорствовать Серега. – Ну смотрите: статуи он сделал? Он. Мог в одну что-нибудь такое подложить? Мог.

– Чего там класть? – удивилась Лена. – Гипс один.

– Туда-то он и замешал кусочек платья своей дочери или ее волосы. От этого статуя ожила. И Таня из-за этого же не может успокоиться. Получается?

– Получается, – согласилась Лена.

– Не получается, – вмешался Васька. – Ничего не получается. Зачем ему мучить собственную дочь? Ей же там плохо, в реке. Вон и Ленка говорила, что скучает она.

– А чего ей скучать, если папа рядом? – теряя уверенность, пробормотал Щукин.

– Скажешь тоже! – Глебов так разошелся, что даже с лавочки вскочил. – А если он не знает о том, что она здесь? И про барабанщиц тоже не знает?

– Как это не знает? – завопил Щукин. – Он же их сделал! Он первый и должен был обо всем узнать.

– Что вы спорите? – вмешалась Лена. – Так ничего не узнаешь. Нужно идти к дворнику и все выяснять.

Мальчишки внимательно посмотрели на девочку.

– Опять небось сбежишь? – ехидно поинтересовался Щукин. – Всегда берешься, а как до дела доходит, начинается – то ты плавать не умеешь, а то…

– Уже умею, – перебила его Лена и зашагала вперед.

За разговорами они не заметили, как встало солнце, запели первые птицы. Но лагерь еще спал. На дорожках никого не было. Центральные ворота были пусты. Ребята осторожно пробрались к домику сторожа. Идти они старались как можно тише, и в те моменты, когда Глебов не спорил с Серегой, это у них получалось. Не дойдя до домика несколько шагов, Лена неожиданно остановилась, со стоном тряся рукой.