Большая книга ужасов – 58 (сборник) - Усачева Елена Александровна - Страница 37

Вдруг статуя двинулась и с приглушенным вздохом: «Эй!» – скатилась с вершины мусора вниз. Лена взвизгнула и побежала вслед за всеми.

После концерта лагерь утихомирился не сразу. То там, то тут смеялись, где-то пели под гитару, кричали вожатые. Девчонки принялись гадать на картах, но их все время сбивала вожатая. В кровати Наташки Селюковой, крупной специалистки по гаданиям, собрались все карточные колоды палаты. В темноте она путалась в картинках, одна колода никак не собиралась. Селюкова сгребла все карты в одну кучу и засунула под матрас.

– Хватит, – подвела итог Гусева. – Давай истории рассказывать.

– Не надо! – вскрикнула Лена.

– Ленка трусит, – хихикнула Павлова, поворачиваясь к соседке. – Боишься, что ночью прилетит Красная Рука и схватит тебя за шею…

Павлова резко перегнулась через кровать и ухватилась за Ленку. Но в шею не попала, потому что та успела отклониться, а уцепилась за волосы. Ленка забилась, вслепую колотя по кровати. Девчонки захихикали.

– Или, – подошла с другой стороны Гусева, – влезет на окно привидение и, подвывая, позовет тебя: «Э-э-эй! Ле-э-э-энка! Иди сюды!»

Отбившись от Павловой, Лена натянула на себя одеяло.

– Дуры! – выкрикнула она. Это только добавило всем радости.

В корпусе погас свет.

Девчонки метнулись по кроватям. Когда скрип пружин смолк, в коридоре послышались странные, припадающие на одну ногу шаги. Как будто кто-то старательно вытопывал ритуальный танец:

– Ых, ых…

Шаги остановились около двери. Лампочки мигнули. Шаги затопали дальше.

Вдруг под окном раздалось шебуршание, и негромкий голос позвал:

– Эй! Э-эй!

Еле слышно охнула Гусева, Павлова потянула одеяло себе на голову, Селюкова выбросила на пол последнюю карту, Лена, не дыша, смотрела в черное распахнутое окно.

– Эй! – раздалось с другой стороны. – Наташа!

Скрипнула постель Селюковой. Все повернули головы в ее сторону, но Наташки там уже не было.

– Наташа!

Зашелестели разбросанные карты.

– Где ты? Эй!

Голос двигался вдоль корпуса, то приближаясь к окну, то удаляясь, как будто говоривший никак не мог решить, где ему остановиться.

– Наташа!

Голос замер под их окном. Что-то упало, раздался глухой стук и вскрик. Потом все смолкло.

В дальнем углу палаты всхлипнула Наташка Селюкова.

– Нет никого, – подняла голову Гусева.

Селюкова заплакала навзрыд. Маринка встала, по-деловому, с ногами, забралась на Ленкину кровать, захлопнула раму.

– Душно будет, – прошептала Лена, задавленная весом Гусевой.

– Молчи.

Тут же прошелестели шаги. В окне показалась рука, огромные черные пальцы забарабанили по стеклу.

– Наташа! Выйди.

Селюкова, уже почти добравшаяся до своей кровати, бухнулась на пол и на карачках кинулась обратно в спасительный угол.

Голос настойчиво продолжал звать. Вспыхнул свет во всем корпусе.

Первой не выдержала Лиза Токмакова, лежавшая ближе всех к двери. Она завопила, вскакивая, чуть не кувыркнулась с кровати и побежала в коридор. Дверь открылась навстречу, звонко хлопнув ее по лбу. Лиза пискнула и с грохотом рухнула на пол. Это стало сигналом для всех остальных. Они тоже сорвались со своих кроватей и, толкая и пиная друг друга, вызывая новые волны страха, кинулись к двери. Сбив с ног ничего не понимающего Максима, девчонки вывалились в коридор.

– Барабанщица! – выкрикнула Гусева.

И вслед за ней десять голосов подхватило:

– Барабанщица!

– Барабанщица!

В ответ на их слова вдалеке раздалась барабанная дробь.

Замершие девчонки с ужасом прислушивались к ней, пока дробь не перешла в тарахтение проезжающего вдалеке трактора.

– А ну кыш отсюда, – строго посмотрел на девочек Максим.

– Мы туда не пойдем, – подала голос Гусева. – Там барабанщица ходит и Наташку Селюкову зовет.

– Говорит, выходи, Наташа Селюкова, погуляем? – ехидно осведомился Максим. – А привидение с моторчиком к вам не залетало? Дикое, но симпатичное? – Он резко посерьезнел. – Марш по кроватям, а то заставлю всю ночь с подушками стоять.

Самые храбрые побрели обратно в палату.

– А как это – с подушками? – поинтересовалась Павлова.

– Поставлю – узнаешь. Топай.

Все нехотя опять улеглись по кроватям. Сон не шел. Разговаривать уже никому не хотелось. Каждая, уткнувшись в подушку, вспоминала пережитый страх.

Мимо двери по коридору, как маятник, расхаживал Макс. Старые рассохшиеся доски пола скрипели под его ногами. Его мерные шаги в конце концов убаюкали девчонок.

За собственным топотом Максим не услышал, как что-то простучало от одной палаты мальчиков до другой. Скрипнула рама.

Боясь собственных движений, на улицу выскочили две невысокие тени. Как только они оказались на дорожке, над их головами что-то чмокнуло, и все фонари погасли. Корпуса погрузились в темноту.

– Может, обратно? – осторожно спросил Глебов, на всякий случай пятясь поближе к светлой стене корпуса.

– Да ладно, – лениво сплюнул сквозь зубы Щукин. – Пройдемся немного. Главное, опять нашу палату не потерять. Куда пойдем? К клубу?

У Васьки тут же заболели все синяки и шишки, что он получил, летя из радиорубки.

– Не, – протянул он, – пошли к старшим. Может, они еще не спят.

Друзья перемахнули через кусты, благополучно миновали влюбленную парочку, целующуюся в темноте.

– Хватит, – капризно отстранилась девушка, и приятели узнали голос вожатой Наташи.

Чтобы остаться незамеченными, они сделали большой крюк и вышли к шестому корпусу, где жил первый отряд. В отрядной беседке раздавалось неясное бормотание и горел неяркий свет.

Щукин кивнул Ваське и первым подкрался к беседке.

Казалось, что деревянный пол прогибается под тяжестью каменной статуи. Голова барабанщицы была наклонена. Она внимательно смотрела на склоненные у ее ног человеческие фигуры. Их было двое – высокие крупные парни. Один большой, рыжий, из-под ничего не прикрывающей майки хорошо были видны широкие плечи и накачанные мускулы рук. Второй поменьше, короткие белобрысые волосы открывали оттопыренные уши. Наглухо застегнутый синий спортивный костюм был мокрым на спине и под мышками. Оба они копошились у постамента, как будто бы что-то искали на заплеванном деревянном полу.

Барабанщица повела железным остатком рук, и оба парня задвигались быстрее. Но вот они отступили, и стало заметно, что около них лежат белые предметы. Перед одним – палочки, а перед другим – большой белый глаз с частью лица.

Статуя согласно кивнула. Парни вскинули вверх руки с кусками гипса. Палочки тут же прикрепились к арматуре, оставшейся от барабана. Встал в зияющую дырку глаз. С хлюпающим звуком все это приросло к телу. И тут же к статуе со всех сторон огромного лагерного парка стали слетаться мелкие белые крошки и гипсовые кусочки.

– Собирается… – в ужасе прошептал Васька.

Движение кусочков прекратилось. Статуя повернула голову к друзьям. Красный рот расплылся в довольной усмешке, черные глаза буравили мальчиков от макушки до пяток.

Глебов уже готов был провалиться сквозь землю, как вдруг статуя легко наклонилась вперед, подхватила ползающих у ее ног парней и прыгнула через барьер беседки в сад, прямо на приятелей.

Мальчишки бросились в разные стороны.

«Задавит, задавит», – стучало в голове у Глебова, пока он, не разбирая дороги, мчался по лагерю. Он таранил кусты, чудом избегая столкновения с деревьями. Споткнувшись о корень, Васька кубарем вылетел к обрыву.

На него надвинулся черный крест – ему все-таки удалось оторваться от своего основания и перелететь через болото. Васька открыл рот в немом крике и кинулся головой в речку. Над его пятками что-то прошуршало.

Как назло, в том месте, куда прыгнул Глебов, речка была совсем мелкой. Васька проехался пузом по колючему песку, носом пропахав бороздку. В рот попал песок. Ужас, накатывающий сзади, поднял его на ноги и толкнул вперед. Отмахиваясь, как от комаров, от налетающего на него сзади чего-то страшного, Глебов мгновенно пересек речку и залез в густые кусты.