Легенда о воре (ЛП) - Гомес-Хурадо Хуан - Страница 6

- Мне это не интересно.

- Как это, не интересно? - карлик вытаращил глаза от изумления.

- Послушай, спасибо тебе за помощь, но мне пора идти. Удачи!

- Если я тебе буду нужен - загляни на блошиный рынок, спроси Бартоло из Трианы. Там все меня знают, - крикнул карлик вслед мальчику, припустившему бегом по улице.

III

Санчо слишком спешил, чтобы ждать, пока привратник откроет входную дверь, поэтому вскарабкался на стену дворика, намереваясь пробраться с черного хода. Если повезет, он вовремя присоединится к длинной очереди перед столовой еще до того, как закроют двери и начнется ужин.

Он подскользнулся и упал на землю, ободрав колени, а пытаясь отдышаться, ясно услышал беготню и голоса, доносившиеся из северной части здания, хотя почти все уже должны были сидеть за ужином. Проклиная грозивший ему из-за опоздания голод, он залез в здание через одно из выходящих во дворик окон и рысью побежал по коридору. Добежав туда, где длинная галерея сворачивала к часовне и столовой, Санчо ухватился за угол, чтобы повернуть без потери скорости. Внезапно он врезался в стену из плоти и упал на спину.

- Какого черта? - взревел над ухом чей-то пронзительный голос.

Санчо приподнялся. Перед ним, потирая спину в том месте, где Санчо в него влетел, стоял Монтерито, один из старших мальчиков приюта. Хотя они были одного возраста, Санчо сталкивался с ним только в коридорах, поскольку они спали в разных комнатах и ходили на разные занятия. Монтерито учился с младшими, а Санчо занимался непосредственно с братом Лоренцо, настоятелем. Мальчик был этому рад, поскольку Монтерито был крупным, толстым и драчливым. Он разжигал драки всюду, где появлялся, и был всегда окружен бандой таких же хулиганов. Их было трое или четверо, они преследовали самых слабых и отбирали у них то небольшое количество денег и пищи, которые те добывали, прося милостыню на улицах и работая носильщиками.

И сейчас они тоже находились там, окружили одного из новичков, которого Санчо не знал.

- Прости, что ударил тебя. Я уже ухожу, - извинился он, подняв руки в умиротворяющем жесте.

- Ты это, убирайся отсюда, петушок. У нас тут дело, - произнес Монтерито.

Новичок бросил на Санчо отчаянный взгляд. Обычно новоприбывшие бывали одеты в простые лохмотья или вообще голыми, но на этом бедном ребенке была одна из грубых приютских рубашек, разорванная в клочья.

- Что вы с ним делаете?

- А тебе какая разница, умник? Убирайся, пока мы и тобой не занялись.

Санчо сделал шаг назад. Их было слишком много, а у него были пустые руки. Он был изнурен, голоден, и его терзала боль. Он хотел лишь добраться до столовой, а потом до тюфяка в спальне, которую разделял с двумя десятками других сирот.

Новичок дрожал, крупные капли пота склеили его волосы и стекали на выпученные беззащитные глаза, которые цеплялись за Санчо, как за последнюю надежду на спасение.

"Проклятье", - подумал Санчо, делая шаг вперед. Если и было что-то, чего он не выносил, так это смотреть, как обижают маленьких.

- Оставьте его в покое.

Монтерито, который уже повернулся было к своей жертве, обернулся с выражением изумления и недоверчивости, ясно написанными на его круглом лице.

- Что ты сказал?

Санчо устало вздохнул, стараясь казаться безразличным.

- Ты глухой? Оставьте мальчишку в покое. Вас, псов, многовато для такой маленькой голубки.

Толстяк повернулся, хрустнул костяшками пальцев и набросился на Санчо, не сказав ни слова. Мальчик, ожидавший этого, пригнулся, чтобы уклониться от удара Монтерито, который пошатнулся от силы замаха. Остальные хулиганы присоединились к драке, оставив в покое новичка, который бросился бежать, будто за ним гнался сам дьявол. Санчо попытался сделать то же самое, но ему не удалось вывернуться из рук остальных. Он смог пнуть одного из них, прежде чем упал на землю, увлекая за собой другого в мешанину рук и ног.

- Ах, Господь благословенный! Что это за безобразие!

Пронзительный голос ризничего и прут, которым он наказывал тех, кто плохо себя вел в столовой, мгновенно расцепили дерущихся. Санчо остался лежать на земле, настолько побитый и измученный, что наказание его не волновало. Монаху пришлось несколько раз на него крикнуть, чтобы он поднялся.

- А, так это ты, Санчо из Эсихи! Снова нарушаешь покой этого дома!

- Брат, я...

- Это он начал свару?

Хулиганы и Монтерито очень серьезно кивнули и, перекрестившись, призвали Бога и его мать в свидетели вины Санчо. Разъяренный несправедливостью, тот скрестил руки на груди и не произнес больше ни слова.

Брат Лоренсо стоял у окна, когда Санчо вошел в его келью. Монах не обернулся поприветствовать его, ему требовалось время, чтобы совладать с чувствами. Несмотря на свои почти семьдесят лет, брат Лоренсо никогда не терял ту сторону человеческой натуры, которую вышестоящие всегда пытались подавить, поручая самые грязные дела. В его родной Ирландии он раздавал нищим милостыню, работал в лепрозории, а в 1570 году, после отлучения Елизаветы I от церкви, его отправили в Англию.

Брат Лоренсо прожил там пять лет, на протяжении которых преследование сторонников Папы Римского лишь усиливалось. Он был вынужден проводить мессы в амбарах и пристройках, крестить детей в колодцах и ваннах, исповедовать в конюшнях и курятниках. В конце концов его лицо стало слишком узнаваемым среди правоверных англиканцев, чтобы продолжать работу в этой стране, но руководство ордена отказалось вернуть его в Ирландию. Вместо этого ему нашли самую неблагодарную работу, какую могли поручить: руководить самым большим сиротским приютом Севильи после смерти предыдущего настоятеля. Маленькая община из пяти монахов на сотню подкидышей.

Брат Лоренсо чтил свою клятву послушания и не протестовал, хотя не знал ни слова на испанском. За двенадцать лет, что он уже провел в Севилье, он так хорошо им овладел, что даже самому искушенному слушателю не было заметно, что он родился не в Кастилии. У монаха было дарование к языкам, поэтому он добавил к своим занятиям уроки английского, помимо латыни, греческого и математики. Каждый день его не покидало ощущение, что он пытается засеять каменистую почву, ведь приютские дети почти всегда были слишком голодны, больны или получали слишком много ударов по голове, чтобы семена знаний могли в ней прорасти.

Конечно, иногда встречались исключения: белые лилии, прораставшие посреди мусорной кучи. И из-за них он страдал больше всего, ведь, сколько бы монах не лез из кожи вон ради них, он не мог предотвратить того, что они кололи палец ржавым гвоздем и умирали в ужаснейших судорогах, или лихорадка или сыпной тиф добавляли маленькие холмики на переполненном приютском кладбище в конце дворика.

Брат Лоренсо уже десять лет заботился о чужих детях, о тех, кого никто не любил. Он повстречал несколько белых лилий, но ни один не обладал силой и смышленостью Санчо. Мальчик был способен за несколько дней выучить то, на что другим требовались недели. Когда он оправился от чумы и смог впервые войти в класс, то не умел ни писать, ни читать. Всего за год он превратился в лучшего ученика.

Монах повернулся и молча поглядел на Санчо, теребя седую бороду. Несмотря на худобу, мальчик был сильным и вырос почти на ладонь с тех пор, как появился здесь больным на крупе лошади. Он как обычно смотрел прямо, со спокойным и уважительным выражением, которое не обмануло брата Лоренсо. Он знал, что за этими зелеными глазами бушует страшная буря. У Санчо не было друзей, и иногда монах замечал, как мальчик защищается от оскорблений других учеников, которые его не понимали и не хотели понять. Он заметил разбитую губу и не смог сдержать неодобрительный жест.

- Подойди, Санчо.

Монах снова повернулся к окну, наблюдая, как пустой двор окутывает темнота. Санчо приблизился.

- Ты должен был прийти ко мне еще до ужина, но так и не появился. И вдобавок ризничий сказал, что ты подрался и потерял корзину.