Под конвоем лжи - Силва Дэниел - Страница 11

Вайкери решил, что хочет внести вклад в общее дело. Он хотел делать что-нибудь, а не просто смотреть на мир через крепко запирающееся окно.

В шесть часов в кабинет без стука вошла Лилиан Уолфорд. Это была высокая женщина с ногами толкательницы ядра и в круглых очках, благодаря которым ее взгляд казался необыкновенно суровым. С молчаливой непреклонностью ночной медсестры она принялась складывать разбросанные бумаги и закрывать книги.

Номинально на попечении мисс Уолфорд находились все профессора кафедры. Но она полагала, что Бог в его неизреченной мудрости препоручил каждому из нас одну душу, за которую мы ответственны перед ним. И если какая-то душа нуждалась в постоянной заботливой опеке, это был, конечно же, профессор Вайкери. В течение десяти лет она с военной точностью надзирала за деталями несложной жизни Вайкери. Она следила за тем, чтобы в его доме в Дрейкотт-плейс, в Челси, всегда была еда. Она следила за тем, чтобы его рубашки вовремя доставлялись в прачечную и оттуда домой и чтобы при стирке использовали должное количество крахмала — не слишком много, иначе жесткие воротнички будут раздражать нежную кожу его шеи. Она контролировала оплату его банковских счетов и регулярно читала ему лекции о состоянии его банковского вклада, которым хозяин совершенно не желал управлять. С регулярностью смены времен года она нанимала ему новых горничных, потому что старые не желали подолгу мириться со спорадическими вспышками его дурного характера. Несмотря на многолетние и тесные служебные отношения, они никогда не называли друг друга по имени. Она была мисс Уолфорд, а он профессором Вайкери. Ей нравилось именовать себя личным ассистентом, и Вайкери, что было совершенно нехарактерно для него, потворствовал ей в этом.

Мисс Уолфорд прошествовала мимо Вайкери и закрыла окно, бросив при этом на него осуждающий взгляд.

— Если вы не возражаете, профессор Вайкери, я хотела бы уйти домой сегодня вечером.

— Конечно, мисс Уолфорд.

Он взглянул на женщину снизу вверх. Он был суетливым маленьким человечком из тех, кого называют книжными червями, с полысевшей макушкой, на которой, впрочем, сохранилась одна непокорная седая прядь. На кончике носа косо висели многострадальные очки для чтения со стеклами в форме полумесяца. Эти стекла были почти непрозрачными из-за давней привычки их хозяина снимать и надевать очки всякий раз, когда он был чем-то возбужден или напряженно думал. Он ходил в поношенном твидовом пиджаке, а на шею повязывал выхваченные наугад галстуки, все как один в пятнах от крепкого чая. Его походка служила предметом насмешек во всем университете; кое-кто из студентов мог в точности скопировать ее (конечно, втайне от профессора). Во время минувшей войны он был ранен в колено, отчего остался на всю жизнь хромым. «Сломанный игрушечный солдатик», — иногда говорила себе мисс Уолфорд. Его голова часто наклонялась вперед так, что он без труда смотрел поверх своих очков. Со стороны казалось, будто он всегда куда-то спешит.

— Мистер Эшуорт недавно доставил вам домой пару хороших бараньих отбивных, — сообщила мисс Уолфорд, хмуро глядя на неопрятную стопку бумаги, как глядела бы на проказливого ребенка. — Он сказал, что у него, вероятно, некоторое время совсем не будет баранины.

— Этого следовало ожидать, — ответил Вайкери. — В Коннахте мяса не видели по целым неделям[2] .

— Но не кажется ли вам, профессор Вайкери, что это становится немного абсурдным? Сегодня правительство выпустило декрет о том, чтобы верх лондонских автобусов выкрасили в голубовато-серый цвет, — сказала мисс Уолфорд. — Они думают, что благодаря этому пилотам Люфтваффе будет труднее бомбить их.

— Немцы безжалостны, мисс Уолфорд, но даже они не станут тратить впустую время и бомбы, охотясь за пассажирскими автобусами.

— Они также издали закон, запрещающий стрелять почтовых голубей. Не будете ли вы любезны объяснить мне, каким образом я должна отличать почтового голубя от обыкновенного?

— Даже не могу сказать вам, как часто меня подмывало отправиться на охоту за голубями, — то ли в шутку, то ли всерьез ответил Вайкери.

— Между прочим, я взяла на себя смелость распорядиться, чтобы вам доставили также немного мятного соуса, — продолжала мисс Уолфорд. — Я отлично знаю, что вы не можете есть бараньи отбивные без мятного соуса, и после этого у вас на целую неделю пропадает работоспособность.

— Спасибо, мисс Уолфорд.

— Звонил ваш издатель, чтобы сказать, что готов прислать вам гранки новой книги.

— И с опозданием всего на четыре недели. Рекорд, годный для «Кэгли»! Напомните мне, мисс Уолфорд, что я должен найти нового издателя.

— Хорошо, профессор Вайкери. Также телефонировала мисс Симпсон и передала, что не сможет пообедать с вами сегодня вечером. Ее мать заболела. Она особо попросила меня сказать вам, что ничего серьезного не случилось.

— Проклятье, — пробормотал Вайкери. Он с нетерпением дожидался свидания с Алисой Симпсон. Отношения с этой женщиной были у него самыми серьезными за очень долгое время.

— Это все?

— Нет, еще вам звонил премьер-министр.

— Что! Почему же вы не сказали мне об этом сразу?

— Вы оставили строгое указание не беспокоить вас. Когда я сказала об этом мистеру Черчиллю, он прекрасно все понял. Он сказал, что его самого ничего так не раздражает, как помехи в то время, когда он пишет.

Вайкери нахмурился.

— С этого момента, мисс Уолфорд, у вас имеется мое прямое указание отвлекать меня от работы в том случае, если позвонит мистер Черчилль.

— Хорошо, профессор Вайкери, — ответила она, по-прежнему пребывая в самом твердом убеждении, что она поступила совершенно правильно.

— Что сказал премьер-министр?

— Он ожидает вас в Чартуэлле завтра к ленчу.

Вайкери менял маршрут, по которому шел домой, в зависимости от настроения. Порой он предпочитал толкаться среди народа на оживленной торговой улице или же смешивался с фланирующими оживленными толпами в Сохо. Иными вечерами он покидал большие улицы и бродил по тихим жилым кварталам, приостанавливаясь, чтобы рассмотреть какой-нибудь ярко освещенный дом — пример георгианской архитектуры[3] , — замедлял шаг, прислушиваясь к звукам музыки, смеху и звону бокалов, доносившимся из окон, за которыми проходила веселая вечеринка.