Дикарь (ЛП) - Беннетт Сойер - Страница 43

— Мне вообще трудно поверить в то, что Вы с отцом так тесно сдружились только потому, что тот спас вам жизнь. Вы совершенно разные люди, — подмечаю я после того, как Рэнделл рассказал мне историю о том, как они стали друзьями.

Рэнделл улыбается и кивает мне.

— Да, ты прав. Во многом мы вообще не имели ничего общего. Наши религиозные и политические убеждения отличались коренным образом. Но по иронии судьбы я и твой отец могли поддерживать хороший диалог, даже имея настолько разные точки зрения. Твой отец никогда не судил меня за то, что у меня была выработана собственная система ценностей. В большинстве своем, я думаю, что он стал таким отличным миссионером благодаря этому качеству — пониманию. Он понимал, что у людей есть свои убеждения и суждения, и их не просто будет изменить по чьей-либо прихоти. Твой отец был терпеливым и добрым человеком, Зак. Его характер так и не изменился с возрастом, он был забавным, обладал хорошим чувством юмора. Он был человеком, который вызывал уважение.

— Я вижу, Вы очень любили его. Он, кажется, был достаточно хорошим человеком, — предполагаю я. — Я помню, что он всегда был в хорошем настроении, много смеялся. Плюс, он спас вам жизнь. Я понимаю, почему он Вам так нравился. Но все же я не могу понять, почему Вы нравились ему.

Я понимаю, этот вопрос был ужасно грубым, но я все еще достаточно подозрительно относился к этой его идее семейного объединения, восстановления отношений спустя столько лет.

Он смотрит на меня взглядом, наполненным теплотой, откидывается достаточно вальяжно на стуле, опираясь руками о край стола. Его голос очень тихий, но сосредоточенный, когда он мне отвечает:

— Я спрашивал твоего отца, Зак, огромное количество раз об этом, и знаешь, что он мне отвечал каждый раз?

Я качаю головой, потому что даже и не могу представить, что мог ответить человек, который, по сути, мне чужой.

Он улыбается, и его глаза наполняются теплотой.

— Твой отец отвечал мне, что несмотря на то, что я прожигал деньги и устраивал все те вечеринки, он ни разу не сомневался в том, что моя душа и дух были чисты, не испорченны и добры. Он говорил, что чувствует эти качества во мне. Конечно же, я думал, твой отец просто сошел с ума, если ему это даже пришло на ум. Я полагал большее количество времени, что твой отец не от мира сего, и эта мысль меня забавляла. Я думал, он просто шутит со мной, как часто и бывало. Но затем, позже, спустя три года, я все понял, я осознал, что имел в виду твой отец. Ты тогда был еще совсем крохой, когда они решили уделить немного времени себе и сходить на свидание, я остался с тобой. Когда они пришли со свидания, то увидели, что я сидел на диване, а ты спал у меня на груди. Твои родители прошли тихо в комнату, подошли к нам, тогда я открыл глаза… Я не знаю, что за выражение было на моем лице в тот момент, но твой отец склонился над нами и совсем тихо сказал: «Вот видишь, Рэнделл, что я тебе говорил? Кротость, терпение и доброта в твоей душе занимают важное место».

Я приподнимаю в удивлении брови.

— Он сказал вам те же самые слова через столько лет?

— Да, что заставило меня осознать, что твой отец говорил их с осуждением. Он делал это намеренно, чтобы я смог понять и начать меняться. Это был первый раз в моей жизни, когда кто-то верил в меня, подстегивал быть лучше. Я думал, что невозможно больше любить и уважать твоего отца, но это стало возможно после той ситуации. И тогда я понял, что только он всегда, несмотря ни на что, верил в меня, принимал меня, поддерживал, помогал, направлял. Я бы умер за него.

Слова Рэнделла ударяют по мне с такой силой, что мне становится стыдно за свои мысли. Он не тот, каким я себе его представлял, и он не просто из забавы вытащил меня из джунглей, чтобы показать всем, что он благодетель. Он сделал это, потому что хранил преданность и верность слова моему отцу — заботиться обо мне!

После завтрака Рэнделл подводит меня к серебристой машине, марка которой была Астон Мартин, но это мне ни о чем не говорило. Мы выезжаем из его особняка и держим путь в родительский дом, который на данный момент стал моим.

Лето в Джорджии очень жаркое, воздух достаточно влажный, что заставило меня вспомнить тропические леса. Пока мы добираемся до дома, я размышляю над тем, насколько Рэнделл состоятельный человек.

— Откуда у Вас такое состояние? — спрашиваю я довольно язвительно.

Рэнделл заливается громким смехом, затем терпеливо начинает рассказывать.

— Мой прадед создал первый супермаркет в далеких двадцатых годах, который назвал Кеннон. Сейчас это уже наше фамильное наследие. Как я тебе и сказал, все началось с маленькой торговой лавки в Атланте, а теперь наши огромные супермаркеты находятся по всей Америке.

— Ммм, Рэнделл, простите мне мой вопрос, а что такое супермаркет?

— Зак, это такое место, где ты можешь купить все: одежду, продукты, обувь, разнообразные товары для дома. Мы с тобой съездим в один из них, пока ты еще здесь.

— И получается, Вы всем этим владеете?

— Нет, Зак, мы делим права владения с моим братом, Стэнли. Но, да, у меня решающее право голоса по всем вопросам, я главный генеральный директор компании, что означает, что я управляю ею, и все заботы ложатся на мои плечи. Стэнли, к великому сожалению, больше предпочитает тратить, чем пополнять семейный бюджет. Его владение компанией номинально.

— А Клинт и Кара, получается, работают на Вас, то есть работают на благо семьи?

Рэнделл тяжело вздыхает и говорит:

— Вряд ли, Зак. Они пошли по стопам своего отца, они в основном тратят деньги из их трастового фонда, они не работают.

В течение некоторого времени я остаюсь молчаливым, пытаясь понять все, что сейчас услышал. Мое первое впечатление о Клинте и Каре оказалось верным. Они показались мне легкомысленными, желающими только обсуждать вечеринки и их дорогие игрушки. Ни один из них не сможет выжить в тропическом лесу и пяти минут. Выживание в экстремальных ситуациях может многое сказать о человеке, например, насколько он самостоятельный и здравомыслящий, ответственный. Это все было в моей Мойре. Моей?! Интересно, когда она стала моей?

Мойра другая, она не похожа на них. Она очень ответственная, несмотря на ее невнимательность, когда она пробиралась сквозь тропики джунглей. Я вообще думаю, что если бы она была оставлена волею судьбы, выживать в таких суровых условиях, она бы смогла справиться с опасностью. Эти мысли заставили меня гордиться Мойрой. Гордиться еще больше.

Вскоре Рэнделл поворачивает в живописное место, которое похоже на то, где живет Мойра. Деревья, конечно, может и другие, цветочные клумбы, но в целом такие же маленькие аккуратные домики, которые даже расположены в таком же порядке. После того как мы проезжаем пару улиц он, наконец, останавливается около маленького желтого дома с темными ставнями и темной дверью. Веранда красивая, просторная, выкрашенная в светлый тон. Также тут стоят два кресла-качалки.

Мгновенно яркая вспышка воспоминания ударяет мой разум, и я вспоминаю, что это именно тот дом, где я жил до того момента, пока мне не исполнилось семь лет, и я не покинул Америку. Эмоции затопили мое сознание, кружась отдельными воспоминаниями. Я вспомнил, как играл в саду с маленькими пластмассовыми солдатиками. Я вспомнил, что на заднем дворе есть красивое раскидистое персиковое дерево, по которому мне нравилось лазить, я вспомнил, как мама серьезно мне говорила, чтобы я не ел персики, пока они не поспеют, потому что может разболеться живот. Непрошеные слезы собрались в уголках глаз. Столько всего… Столько всего я был лишен, ради прихоти моих родителей.

Я тяжело сглатываю образовавшийся в горле ком, когда Рэнделл останавливает машину, глушит автомобиль и открывает дверь. Я быстро открываю дверь со своей стороны и иду вперед, я не хочу, чтобы он видел мои слезы, мою грусть, я смотрю на красивые цветочные дорожки, которые начинаются у самого тротуара и заканчиваются около крыльца.

Рэнделл спешно догоняет меня и протягивает руку. Я не сразу понимаю, что он протягивает мне ключ от дома. Я смотрю на ключ, а потом вновь на Рэнделла.