Гребаный саксаул (СИ) - Герман Сергей Эдуардович - Страница 3

Прибежали сержанты. Из купе вышел наш капитан. Принёс ополовиненную бутылку болгарского бренди. Обмахивал лицо вафельным полотенцем.

Прыщавый выполз из под плиты. Медленно встал на четвереньки.

Капитан сделал визуальный осмотр. Глотнул из бутылки. Как подобает настоящему офицеру лаконично и авторитетно заявил:

- Жить будет!

Ещё глоток, отрыжка. Капитан констатировал.

- Родина ждёт героев, а п.....рожает дураков.

И ушёл в купе.

Битл слез с полки и сделал прыщавому перевязку. Заклеил ссадины лейкопластырем. Он оказался профессиональным медиком. Работал медбратом на скорой помощи. Звали его Давид Функ. Естественно, его тут же стали звать Фунтиком или Фантиком. Я уважительно — Давидом.

Наш паровоз уверенно вёз нас к цели. Я лежал на верхней полке, отвернувшись к стене. Вагон раскачивало как лодку, и я отплывал в ней к неведомым берегам взрослой военной жизни.

Сибирский пейзаж, озёра, реки, лесные массивы с неровной кромкой леса постепенно сменились степными просторами, потом невиданными уже цветущими деревьями. Вдалеке забелели шапки гор.

На третьи сутки на каком-то пыльном полустанке высадили стройбатовцев. Прыщавого вели под руки. Он вырывался и кричал:

- Суки краснопёрые! Подстрелите моего брата, порежу всех! Разыщу и порежу! Отвечаю…

Ишаки, с исполосованными шрамами мордами, грустно смотрели им вслед.

К вечеру поезд стал медленно притормаживать. Заскрежетала вагонная сцепка. Заскрипели тормоза. Состав лязгнул, дернулся, снова лязгнул и вдруг замер.

Из купе вышел опухший капитан в блестящих хромовых сапогах. В них отражались тусклые вагонные лампочки. Из под зелёной рубашки выпирал живот.

Был вечер. Перед нами лежал не город, а какой-то азиатский посёлок. Он казался мертвым. Из темноты глухо лаяли собаки.

Воинская часть находилась в стороне от станции.

Нужно было долго ждать машину из части. Затем трястись на ухабах, сидя в кабине шестьдесят шестого. Засидевшийся в купе и одуревший от выпивки капитан принял решение идти пешком.

Я спросил:

- Границу будем переходить ночью?

Капитан упёрся взглядом мне в переносицу, и, оценив юмор, рокотнул:

- Два наряда вне очереди.

- За что, два наряда, товарищ капитан?

- Три наряда... За то, что прыгаешь через голову сержанта. Это раз. Прежде чем обратиться к старшему по званию, надо спросить разрешение. Это два. Всё понятно?

- Так точно.

- Ну вот. Уже лучше. Сержант, командуй!

Мы пересекли железнодорожную линию с выгоревшей травой между воняющими креозотом шпалами. Миновали огромные жёлтые цистерны, водокачку и деревянное здание вокзальной уборной. Вышли на мягкую от пыли дорогу. Поражало буйство зелени вокруг. В Новосибирске ещё лежал снег, а здесь цвели деревья. Тепло! И запах, словно в оранжерее!

Через час мы оказались перед железными воротами с красной звездой, увидели серый бетонный забор, будку КПП и радостную рожу дневального. На голове у него вместо пилотки была зелёная панама, похожая на ковбойскую шляпу. Увидев нас ковбой радостно осклабился.

-Вешайтесь духи!

- Дневальный?! - строго сказал капитан.

- Я, товарищ капитан.

- Тащи станок едальный!

Сбоку темнело здание казармы. Впереди стоял кирпичный домик с надписью штаб. На его крыше висел выцветший флаг, цвета слабого раствора марганцовки.

Сержант скомандовал:

- Разойтись. Оправиться. Построение через пять минут!

В зарослях тутовника пряталась побеленная известью уборная с распахнутой дверью. Все забежали внутрь.

Стены были изрисованы дерьмом. Судя по всему, о них вытирали пальцы.

В углу стояли стеклянные банки и бутылки с мутной водой.

Нас встретила казарма. Темная, мрачная. Сонный солдат со штык-ножом на входе. Над его головой и в глубине коридора, там, где располагались спальные помещения, горели тусклые лампы.

В нос ударил запах карболки, сапожной ваксы, чего-то незнакомого. Наверное, так пахнет тревога.

Длинный, худой старший сержант с повязкой на рукаве завёл нас в каптёрку.

На полу лежали матрацы.

- Сегодня спать будете здесь. - Старший сержант указал на матрасы. - А завтра, с утра я буду вас дрочить. Если услышу шум, тогда уже сегодня! Всем всё понятно?

- Товарищ сержант! А во сколько подъём? - Вопросом на вопрос отвечает писающий мальчик, Саржевский.

- В будние дни - в шесть тридцать. В выходные и праздничные на час позднее. Думайте сами, во сколько вас завтра поднимут. Отбой!

Мы так и не заснули. Остаток ночи прошел в расчётах о том, какой завтра день и разговорах. Потом Давид рассказывал нам о внеземных цивилизациях. Саржевский, всё время пытался сбить его на профессиональную тему, задавая вопросы о строении женского влагалища, и тогда Давид рассказал нам об американском миллионере Чарли Чейни, придумавшем космический секс. На высоте полутора тысяч метров над уровнем моря этот самый Чейни воздвиг бунгало в виде летающей тарелки, куда привозил телок и трахал их в условиях разряженного воздуха.

Наступило утро. Тишина. За окном крики птиц. Потом уже узнал, что это майна или афганский скворец. У этой птицы было много имён: душман, шпак, афганская сойка. Птицы были страшно наглые, воровитые, жрали всё подряд и никого не боялись. На них не нападали даже отчаянные бродячие коты.

Пронзительный птичий крик перебивает вопль. Голос неприятный и едкий как серная кислота.

- Дневальный...Тащи станок едальный!

В коридоре заспанный, оправдывающийся голос:

- Товарищ прапорщик... да я не спал...

Несколько глухих ударов.

Крик дневального:

- Рота подъём. Строиться!

Мы быстро оделись. Натянули одежду. Толкаясь в дверях, выбежали из казармы.

Первая рота, располагавшаяся в соседнем здании, уже ушла в столовую.

Нашей роты как таковой ещё не было. Бывшие курсанты разъехались по частям. В строю стоял лишь взвод охраны, отслуживший полгода. Постоянный состав- каптенармус, водители-инструкторы и блатные дети уважаемых родителей выглядывали из курилки. Сержанты сидели на крыльце.

Слева от казармы стоял командирский УАЗ-469. Водитель в фуражке наблюдал за происходящим, высунувшись из кабины.

Мы, только вчера прибывшие в часть, стояли отдельно, жалкой кучкой, лишь отдалённо напоминающей строй.

Постоянный состав и взвод охраны вслед за первой ротой тоже ушли на завтрак. На крыльцо вышел старший прапорщик Зингер в начищенных сапогах и черными усами, торчащими из под фуражки, словно пики.

Прапорщику было лет шестьдесят. Он орлом прошёлся перед строем, остановился на самом левом фланге.

- Р-равняйсь! С-смир-рно-о! – рявкнул командир. – Здравствуйте, товарищи солдаты!

- Здрасть!..

- Здравия желаю!.. - Послышались наши недружные голоса

Прапорщик нахмурился, оглянулся на невысокого толстенького сержанта:

- Каныга, чего сидишь? Веди взвод! После завтрака тренироваться здороваться. А то будет вам ой, ёй-ёй! Учтите, я пока спускаю вам мелкие грехи сквозь пальцы, но если кого-то за что-то поймаю, то это будет его конец!

Сержант приподнялся, расправил гимнастёрку. Заорал.

- Взвод! Равняйсь...Смирно!...На пра-воооо!

Водитель крикнул:

- Каныга, ты когда рубль отдашь?

Сержант сделал вид, что не услышал.

На столах в столовой стояли чугунные бачки со слипшимися макаронами, напоминающими серые бельевые веревки. Отдельно в тарелке желтели кусочки масла, искрились куски рафинада.

В столовой было тихо. Мы, молча, смотрели на стопку алюминиевых мисок, стоящую на столе. Звякая ложкой, сержант размешивал сахар в стакане.

Через несколько минут он поднялся, ладонью расправил гимнастерку.

- Закончить приём пищи. Взво-о-ооо-д. Строиться!

Выбегая из столовой, мы с сожалением смотрели на оставленные куски масла.

После завтрака нас повели в баню, потом получали обмундирование, подшивали погоны и подворотнички.