Сошедший с рельсов - Сигел Джеймс - Страница 20

– Нет, папа, ослепла, – отрезала Анна. У нее увеличился сахар в крови, но это не затронуло присущее ей чувство юмора, сарказм остался на должном уровне.

– Я просто хотел спросить, как у тебя с глазами.

– Все в порядке.

Но по дороге домой она уткнулась в меня носом, как в те дни, когда была совсем малышкой и хотела вздремнуть.

– Помнишь ту историю, папа? – спросила она, когда мы проехали несколько кварталов.

– Какую историю?

– Ту, что ты рассказывал мне, когда я была совсем маленькой. Про пчелу. Ты ее сам придумал.

– Да.

Я сочинил тогда сказку, потому что Анну ужалила пчела. Анна расплакалась. Желая ее успокоить, я сказал, что злая пчела умерла. Но Анна расстроилась сильнее. Она пришла в ужас от того, что пчела умирает, теряя жало, – пусть даже это жало причиняло боль ей самой.

– Расскажи снова, – попросила она.

– Забыл, – солгал я. – А про лошадей не хочешь? Помнишь, как старик отправился искать приключения?

– Нет, хочу про пчелу.

– Ну, Анна, я даже не помню, как она начиналась.

Зато помнила дочь.

– Жила-была маленькая пчелка, которая никак не могла понять, зачем ей жало, – начала она.

– Да, да… правильно.

– Продолжай.

«Почему дочь хочет именно эту сказку?»

– Она никак не могла понять, зачем ей жало… – подхватил я.

– Потому что… – нетерпеливо подтолкнула меня Анна.

– Потому что видела, что другие пчелы тут же умирают, как только решаются воспользоваться своим жалом.

– Ее подружка… – тормошила меня дочь.

– Ее подружка-пчела, – поправил я, – тетя, дядя Шмель, все они умерли, потому что кого-то ужалили.

– И она сильно горевала, – тихо проговорила Анна.

– Да, горевала, – продолжал я. – Она не могла понять, зачем нужно жало и какой смысл быть пчелой.

– И тогда…

– И тогда стала задавать вопросы зверям в саду.

– В лесу, – на этот раз поправила дочь.

– В лесу. Но никто не мог ей помочь.

– Кроме совы.

– Кроме мудрой совы. Которая сказала: «Вот укусишь и сама все узнаешь».

– И…

– Однажды пчела летала по лесу и увидела павлина. Конечно, она не знала, что это павлин. Она вообще не знала, кто такие павлины. Птица и птица – обычной птичьей наружности, и больше ничего.

– Когда я была маленькой, ты не говорил «и больше ничего», – упрекнула меня Анна.

– Ты выросла. И больше ничего.

– Нет.

– Хорошо. Обычной птичьей наружности. Так решила пчела. А потому села на павлина и задала свой вопрос: «Зачем мне жало?»

– Зачем? – повторила Анна, словно в самом деле хотела узнать ответ. Будто она забыла, и ей не терпелось дослушать сказку до конца.

– "Жужжи отсюда", – ответил ей павлин. И пчела разозлилась.

– И ужалила павлина, – закончила за меня Анна. – Павлин расцвел. Все его перья встали дыбом. Все до единого. И засверкали, как радуга. «Ничего не видела красивее», – подумала глупая пчелка и умерла.

Когда мы свернули на Йель-роуд, я заметил Васкеса. Он неподвижно стоял под фонарем, как часовой.

Я пронесся мимо него и чуть не залетел на тротуар.

– Папа! – Анна встрепенулась. Встревоженная, наверное, даже напуганная, она вскинула голову и посмотрела в окно.

Каким-то образом я выправил машину и свернул на подъездную дорожку к дому 1823.

– Что случилось? – спросила дочь.

– Ничего. – Самое неискреннее «ничего», которое слетало с уст. Естественно, моих.

Анна оказалась слишком вежливой, чтобы продолжать расспросы после того, как я схватил ее за руку и затащил в дом.

Диана не спала. На кухне благоухало кофе, горел свет, работал телевизор, настроенный на кулинарный канал. Диана ждала, когда возвратятся домой два ее самых любимых в жизни человека.

И мы вернулись.

Диана неправильно поняла выражение страха на моем лице – решила, что оно вызвано ночными событиями. А что еще она могла подумать, если я побелел, как мел, и расхаживал взад и вперед?

– С ней все в порядке? – спросила жена. Она успела задать этот вопрос Анне, но та вновь обрела подростковую мрачность и молча прошествовала мимо матери к себе наверх.

– Да, – ответил я. – Сахар снизился до 122.

– А как она сама? Напугалась?

– Нет. Напугался я.

Анна – молодчина. Она справится. Другое дело Чарли. Я всеми силами старался отвлечь внимание жены от двери, куда каждую минуту мог позвонить тот, кто меня шантажировал.

Васкес находился не более чем в сорока ярдах от моей жены и ребенка.

Я подошел к окну и выглянул в темноту.

– Что ты высматриваешь? – спросила Диана.

– Ничего. Послышалось.

Жена подошла сзади, положила голову мне на плечо и прижалась ко мне. Она считала, что опасность миновала, я знал, что нет.

– С ней в самом деле все в порядке? – переспросила Диана.

– Что? – От тепла ее тела я сразу успокоился.

– Может быть, мне стоит переночевать вместе с ней?

– Она тебя не впустит.

– Попытаюсь проскользнуть, когда она заснет.

– Не стоит. Я думаю, Диана, нынешнюю ночь она проведет нормально.

«Ключевое слово „нынешнюю“. За следующую и тем более остальные не поручусь. Но и нынешняя, похоже, сулит нам неприятности. Зачем явился Васкес? Чего он хочет?»

– Почему ты такой озабоченный, Чарлз? Я полагала, бояться – моя привилегия.

– Знаешь, больница и все такое…

– Я иду спать, – объявила жена. – Во всяком случае, хочу попытаться.

– Приду чуть позже, – ответил я.

А сам, после того как Диана поднялась наверх, сосчитал до десяти, подошел к камину и взял кочергу. Повертел ее в руке и выглянул на улицу.

От моего парадного до подъездной дорожки оказалось двадцать пять шагов. Я сосчитал их. Чтобы чем-то заняться. Чтобы не поддаться панике. Хотя не исключено, что мной уже овладела паника. Ведь я шагал по подъездной дорожке от собственного дома с каминной кочергой в руке.

Выйдя на улицу, я сделал три глубоких вдоха и увидел, что Васкес исчез. Под уличным фонарем было пусто.

Неужели мне почудилось? Неужели я начал видеть Васкеса там, где Васкеса отродясь не было?

Я искренне хотел в это поверить. Я отчаянно хотел в это поверить. Тем не менее, добросовестно дошел до дома и позвал латиноса по имени – не громко, но достаточно внятно, чтобы залаял соседский сеттер. Потом повернулся и направился в противоположную сторону. И опять не увидел Васкеса.

Получается, мне померещилось? Что ж, немудрено. Ведь этой ночью я чуть не стал свидетелем смерти собственной дочери. Один страх порождает другой. Так что запишем все на счет моего старого приятеля – страха. Или нового. Теперь у меня образовалась целая компания страхов.

Однако, проходя мимо дуба, который служил пограничным столбом для моих владений, я учуял запах.

Терпко-кислый, как на стадионе «Джаент» во время перерыва. Когда потребляется и извергается слишком много пива, стадион превращается в один громадный писсуар. Тем же самым пахло и здесь.

Привет от приблудной собачки? Вполне возможно. Если бы не одна закавыка: на стволе чернело пятно с потеком вниз. Никакой пес не брызнул бы на такую высоту – ни наш пес Керри, ни соседский сеттер, ни даже датский дог.

Я где-то читал: собаки мочой метят территорию.

Вот почему Васкес это сделал.

Мне ничего не померещилось.

Васкес приходил и оставил визитную карточку: смотри, это моя территория – твой дом, твоя жизнь, твоя семья.

Все это теперь мое.