Сценарий счастья - Сигал Эрик - Страница 42

21

Мы сидели вдвоем и молча смотрели на закат.

Мне становилось не по себе и все больше тянуло уйти.

Сильвия вздохнула.

— Мэт, теперь все будет по-другому. Не так страшно. Даже если я умру, по крайней мере, мы с тобой успели еще раз повидаться.

— Сильвия, ты не умрешь, — солгал я. — Я не дам тебе умереть, я тебе это уже говорил.

Она посмотрела на меня.

— Знаешь, почему-то, когда ты это говоришь, я тебе верю. Кроме этого мальчика, Липтона, скольких ты еще больных вылечил?

Ага, выходит, она все же следила за моей карьерой.

— Завтра принесу тебе «Нью ингланд джорнел» с моей последней статьей.

— Нет, я хочу, чтобы ты мне о них сам рассказал.

— Джош на будущий год заканчивает среднюю школу. Кэти только что родила второго ребенка. Донна Коэн и Пол Донован живут абсолютно нормальной жизнью, а Свен Ларссон только что вывел свою команду по боулингу в четвертьфинал чемпионата.

— И это все?

— Нет. Мою методику применяют врачи в Денвере и Сан-Диего. Сильвия, но ты же сама врач. Ты должна понимать, что стопроцентного успеха не бывает!

Мне не хотелось, чтобы она продолжала свои расспросы. Она и не стала.

Я непроизвольно взглянул на часы.

— Что, уже пора? — с тоской спросила она. — Неужели даже не выпьешь?

— Прости, но у меня назначена встреча.

Я вспомнил, что обещал Эви позвонить после восьми.

— А ты не можешь задержаться на несколько минуточек?

Она успела сделать знак горничной, и та стояла наготове.

— Мэтью, белое вино? Как обычно?

— Ну ладно, — капитулировал я и тут же рассердился на себя за малодушие.

Прислуга быстро вернулась, неся на подносе бутылку «Пулиньи-Монтраше» и два бокала.

Быть может, виноваты сумерки, но мне показалось, что лицо у Сильвии уже не такое мертвенно бледное. Слово за слово, мы предались воспоминаниям о счастливых моментах нашей прошлой жизни. А таких было немало. Несколько минут превратились в полчаса, после чего Сильвия сказала:

— Не поужинаешь перед уходом?

Я легко мог отказаться, но остался. По собственной воле.

Мы сидели в столовой с высокими потолками и полотнами Ренуара, Сезанна и Сера на стенах, отчего комната казалась продолжением «Зала для игры в мяч».

Ограничивать беседу темой прошлого становилось все сложнее.

— Ты с тех пор с Франсуа не встречалась? — спросил я.

— Ты знаешь, встречалась, — сказала она. — В каком-то смысле он изменил своим принципам.

— Это как понять? У него в тридцати пяти странах работают тысячи врачей, а ты говоришь, он изменил своим принципам!

Она посмотрела на меня с улыбкой.

— Теперь он не только застегивает рубашку, но даже носит пиджак и галстук.

— А-а, — засмеялся я. — Это уже попахивает буржуазностью.

— В прошлом году мы с ним ужинали в ресторане в Париже, — продолжала она. — Он пытался заставить Нико раскошелиться. К концу вечера наше состояние облегчилось на несколько миллионов долларов, а у Франсуа появился полевой госпиталь в Габоне.

— А кстати, о госпитале. Какую ты в конце концов выбрала себе врачебную специальность?

Она нахмурилась.

— Мне давно пришлось оставить медицину. Но это уже другая история.

— Расскажи! — попросил я. — Любопытно, что тебя заставило избавиться от твоего невероятного идеализма. Ты ведь так замечательно управлялась с детьми! Никогда не забуду, как ты в первый день поставила тот диагноз! Нелегко было угадать.

— Мэтью, это было в Африке. Италия — совсем другое дело.

— То есть?

Медицина плохо сочетается с семейной жизнью. Это не то, как моя мама руководила редакцией из собственного дома. Ты и без меня знаешь, какой самоотдачи требует педиатрия. А кроме того, Нико нужно было, чтобы я его сопровождала на всех вечерних мероприятиях. А потом еще дети…

Я ее не узнавал. Это была не та Сильвия, с которой я когда-то был знаком. И близок. Я не мог скрыть разочарования.

Она это почувствовала.

— Не сердись, Мэтью, но ты всегда ждал от меня слишком многого. Нельзя сделать Мать Терезу из избалованной миланской барышни, которой никто никогда не смел перечить.

— Перестань, Сильвия, я помню, какая ты была. А вот ты, кажется, подзабыла.

— Ну, хорошо, хорошо, доктор. — Она подняла руки вверх. — Можешь тешить себя иллюзиями. Но вообще-то я тоже имею кое-какое отношение к медицине, — виноватым тоном добавила она. — Я в попечительском совете большой клиники. А на будущий год буду президентом Итальянского общества Красного Креста.

Тут у меня запищал пейджер. Я вынул его — на дисплее стояли слова: «Позвони жене. 555-1200».

Я извинился и набрал номер.

— С тобой все в порядке? — спросила Эви. — Ты где?

Да тут… срочное дело возникло, — уклончиво ответил я. (Вернусь домой — все объясню.) — Я сейчас выезжаю.

— Приезжай поскорее! Нам с тобой многое надо обсудить. К твоему приходу я что-нибудь сготовлю.

— Не хлопочи, я перекусил. Я только хочу тебя видеть.

— Буду ждать, Мэт.

Я повернулся к Сильвии:

— Боюсь, мне действительно пора.

— Конечно, конечно. Я понимаю. Я тебя и так задержала. А ты мне завтра сыграешь?

Я похолодел.

— Извини, Сильвия. Мне в самом деле нужно идти.

Мы подошли к двери. Сильвия взяла меня за руку.

— Ты себе представить не можешь, какой это был чудесный вечер. Спасибо тебе за все.

В глубокой задумчивости я возвращался домой.

— Вы сегодня припозднились, — заметил лифтер. — Срочный вызов?

— Да, Луиджи, угадал.

— Что, достается иногда докторам?

— Да, — ответил я сухо, надеясь, что он отстанет.

Но увы, я был в числе его любимых собеседников, и со мной он всегда ехал на малой скорости.

— Миссис Хиллер еще не спит, — сообщил он.

— Ты откуда знаешь?

— Слышал, как она играет.

Это была уже ценная информация. Эви обычно музицировала днем. Единственная причина, по которой она могла сесть за инструмент вечером, было желание выпустить пар. Если только она не готовилась к очередному концерту.

Разве можно было ее винить за то, что она разозлилась?

Было около одиннадцати. Когда я вошел в квартиру, она все еще играла.

— Я дома! — прокричал я и сразу направился в студию.

Фортепианный аккомпанемент к Сонате ля-мажор Франка на полную мощность гремел из динамиков. Но Эви и сама играла чересчур громко. Не знаю, слышала ли она, как я вошел, но, когда я поцеловал ее в затылок, она даже не вздрогнула.

— Ну, как дела? — спросила она, не отрываясь от музыки.

— Ну и денек выдался! — пожаловался я. — Чего-нибудь выпьешь?

— Да, — ответила она. — Что себе, то и мне налей.

Я вернулся со стаканом калифорнийского «Шардонне» в каждой руке. Она не отрывала рук от инструмента. Я понял, что Эви хочет, чтобы разговор произошел в присутствии виолончели. Как свидетеля. Наконец она отложила смычок и сделала глоток.

Немного подождав, она с нарочитой беспечностью спросила:

— И что, она все так же хороша собой?

Я отвел взгляд и сказал:

— Да.

Эви чуть помедлила, потом спросила:

— И ты все еще ее любишь?

— Нет, — быстро ответил я. Пожалуй, чересчур быстро.

Она взяла смычок и снова заиграла.

— О чем же вы говорили?

— О прошлом.

— А конкретно?

— Знаешь, я был прав — Нико заставил ее пойти под венец.

— К счастью для меня, — сказала Эви без тени улыбки.

После этого она долго играла, не говоря ни слова. Я чувствовал, что она собирается спросить меня о чем-то важном. И не ошибся.

— Ты ничего не хочешь мне рассказать?

На мгновение я задумался, но потом набрался мужества и произнес:

— Хочу. Я провел этот вечер с ней.

Она не скрывала, насколько ей больно слышать это мое признание. Почему, черт побери, я не сказал ей по телефону?

— Я устала, — объявила Эви. — Пойду спать.

Не прошло и пяти минут, как она погасила свою лампу и откинулась на подушку. У меня мелькнула мысль обнять ее, а может, пойти и дальше… Пока я раздумывал, она повернулась ко мне спиной. Я пробормотал: