Сценарий счастья - Сигал Эрик - Страница 38

19

Я впервые почувствовал себя живым. Я понял это лишь спустя месяц после свадьбы. Как я мог потратить столько лет на какое-то половинчатое существование? Не имея опыта совместной жизни с другим человеком (если не считать Африки), я не представлял себе, что такое брак в его повседневной действительности. И все гадал, смогу ли я совмещать маниакальную увлеченность своей работой с ролью добропорядочного мужа.

Однако Эви изначально считала, что я на это вполне способен, и постоянно давала мне возможность убедиться в ее правоте.

Она также научила меня исполнять родительские обязанности. Очень скоро я начал наведываться в школу, где учились девочки, обсуждать с учителями их проблемы так, словно я всю жизнь только этим и занимался. (Участие Роджера в их школьной жизни ограничивалось подписью, которую он ставил в их дневниках в конце каждого семестра.) В каком-то смысле я столь многому научился, наблюдая за Эви (не говоря уже об опыте «воспитания» собственного брата), что смело ринулся исполнять обязанности, которые можно отнести к числу самых сложных в человеческой жизни.

Было такое впечатление, будто мы с Эви были вместе всегда. Она интуитивно чувствовала, как вести жизнь от первого лица множественного числа.

Среди ее любимых занятий было посещение круглосуточного супермаркета по дороге с очередного концерта. Эти походы продлевали нам удовольствие совместного времяпрепровождения.

И вот, во время одной такой ночной вылазки она затронула новую тему. Достаточно смелую, должен сказать.

Весело кинув в тележку упаковку бумажных полотенец, она ни с того ни с сего вдруг спросила:

— А тебе никогда не приходило в голову, что я еще вполне молода, чтобы завести еще одного ребенка?

— А ты хочешь? — искренне удивился я. — У тебя же уже есть двое… И притом замечательных!

— А ты разве не хотел бы, чтобы мы с тобой родили еще одного? Как плод наших совместных усилий.

Я вдруг оторвался от полки с бумажными изделиями и призадумался. Мой ребенок? Которого я сам зачну? На своем врачебном веку я так много их принял в этот мир, что прекрасно представлял себе, какую радость появление этих трехкилограммовых человечков приносит их родителям.

Терпеливо дожидаясь моего ответа, Эви как ни в чем не бывало положила в тележку пачку средств для проверки на беременность.

— Погоди! — Я вернул упаковку на полку. — Дай хоть немного подумать!

— Конечно, ради бога. Это была просто идея.

Я видел, что она разочарована. Все же мой опыт участия в деторождении — чужих детей — нельзя было назвать вовсе не омраченным никакими проблемами, и я не был уверен, что хочу нагрузить этими проблемами кого бы то ни было. Однако, коли речь шла о любимой женщине, я был готов взвесить все «за» и «против».

— Давай подождем месячишко-другой, — предложил я, чувствуя себя виноватым и одновременно испытывая облегчение от того, что мы переместились в овощной отдел.

Тем временем мы энергично превращались в полновесную семью.

Порой мне даже нравилось участвовать в «войне поколений».

Как-то вечером Лили (Сообщила нам новость из своей личной жизни, которая повергла нас в шок. Объявился некий Пол. С этим «божественным» юношей она познакомилась на вечеринке три недели назад, а теперь небрежно извещала нас о том, что ближайшие выходные проведет в загородном доме его родителей в Ист-Хэмптоне.

— Ну что ж… — промолвила Эви, не показывая виду, что в душе ее хватил апоплексический удар. — Это так неожиданно, Лили. Нам с Мэтом надо это обсудить. И конечно, мы должны поговорить с миссис и мистером…

— Холандер, мама. Но какая тебе разница, как их зовут?

— Такая, что, когда говоришь с человеком, не мешает знать, как к нему обращаться, — встрял я.

— Это ты о ком? — огрызнулась девочка.

— О мистере Холандере, отце Пола.

— Извини меня, Мэтью, но я не вижу, каким местом это касается тебя. Там будет большинство ребят из моего класса, мама их всех знает как облупленных.

Я взглянул на Эви. Ее выразительный взгляд означал: «Да, я их знаю, и они мне доверия не внушают».

— Послушай, Лили, — попытался урезонить я девочку, — я сожалею, что появился так поздно и не участвовал в твоем воспитании с пеленок. Но теперь, когда мы одна семья, я считаю своим долгом убедиться, что тебе обеспечен надежный присмотр.

— «Присмотр»! Господи, боже ты мой, из какого ты века? Это уже давно никого не волнует.

— В таком случае, — вступила в разговор Эви, подражая небрежной манере дочери, — ты никуда не поедешь.

Лили не ожидала отпора и, естественно, стала искать козла отпущения.

— Мэтью, это ведь ты ее настроил, да?

— Никто меня не настраивал! — возмутилась Эви.

— Тогда почему с того момента, как он объявился, у нас воцарились такие феодальные порядки? Что он вообще понимает в воспитании детей!

— Прекрати говорить «он»! — крикнула Эви, теряя терпение. — Мэтью такой отец, что твоему родному папаше и не снилось. И именно потому, что его не было рядом, я с вами либеральничала. А зря! Но теперь ты уже не маленькая девочка.

— А, ты все-таки заметила! — съязвила дочь. — Следовательно, нет никакой нужды продолжать эту дискуссию.

— Очень хорошо, мы наконец пришли к общему знаменателю, — подытожила Эви. — А сейчас иди делать математику. Мы с Мэтом все обсудим и, если сочтем возможным продолжать эту тему, позвоним Холандерам и узнаем, кто из взрослых с вами будет.

— То есть решили опозорить меня перед всем классом? — вскинулась Лили.

Ну, я не думаю, что у вас принято подслушивать телефонные разговоры, — парировал я. — Короче говоря, если мы с твоей мамой сочтем удовлетворительным… — Я запнулся в поисках нейтрального слова.

— …то, как поставлена слежка? — подсказала дочь.

— Если угодно. Тогда будем думать, не помешает ли ваша поездка учебе, и после этого примем решение.

— А что мне сказать Полу?

— Можешь сказать, что, как взрослый человек — как ты его описываешь, — он должен понять нашу озабоченность и дождаться от нас решения.

— Нет, я должна дать ему ответ сегодня же.

— Это еще почему? — удивился я.

— Потому что все дают ответ сегодня! — С этими словами она вылетела из комнаты.

— Знаешь, Эви, — сказал я с неуместной веселостью, — в конце концов надо дать Полу шанс назначить Лили еще одно свидание, если это ей придется пропустить.

Из-за двери раздался страшный крик. Такого голоса я в этом доме еще не слышал. Эви остолбенела, а я заключил, что это закричала женщина, в которую внезапно превратилась наша дочь Лили.

Она влетела в комнату, как фурия.

— Ну, погодите! — угрожающе произнесла она. — Вот мои подруги узнают, какие у меня отсталые родители! Допотопные!

— Ого! — искренне восхитился я. — Какие эпитеты! Ты где этого нахваталась?

— Ты, Мэтью, — объявила она, тыча в меня пальцем с выражением колдуньи, — ты мне никто! Ни по крови, ни как-то еще. И если бы ты продолжал ночевать в своей лаборатории, нам бы сейчас было только лучше!

Она выскочила из комнаты, полная решимости поведать подругам о моих прегрешениях против человечества.

Мы с Эви стояли напротив друг друга, не зная, плакать нам или смеяться.

В общем и целом изнуряющая партизанская война в доме продолжалась почти до полуночи. Между стычками дочь то и дело пополняла свой арсенал боевых средств в телефонных разговорах с подружками. Она удалилась спать только после того, как вырвала у нас обещание «серьезно обдумать» ее просьбу.

— Что будем делать? — беспомощно спросила Эви.

— Знаешь, что? — Я попытался сохранить присущее мне видение перспективы. — Давай пока отложим разговор о новом ребенке.

Потом наступил рубеж.

Летом меня пригласили выступить на ежегодном съезде Международного неврологического общества, который на этот раз проводился в Риме. Я колебался. Эви мгновенно угадала причину.

— Мэтью, чего ты испугался? Что, Сильвия опять не выходит у тебя из головы?