История Оливера - Сигал Эрик - Страница 50

Почему?

Я мог представить себе размышления Марси в перелёте Лос-Анджелес — Бостон 24-го декабря.

Одним словом их можно было выразить как: «Почему?»

Почему он пригласил меня познакомиться со своими родителями? Да ещё на Рождество? Это должно означать, что у него всё ... серьёзно?

Естественно мы никогда не обсуждали этих тем друг с другом. Но я почти уверен, что где-то там, высоко в стратосфере некая выпускница Брин Мора ломала голову над мотивами своего нью-йоркского сожителя.

Но она так и не задала этого вопроса: «Оливер, зачем ты приглашаешь меня?»

И к лучшему. Потому что, если честно, то единственное, что я мог бы сказать ей: «Не знаю».

Очередной из моих поспешных импульсов. Звонок домой, ещё до разговора с Марси. (Хотя Марси прямо загорелась, когда я сказал ей).

И ещё этот поспешный самообман: «Это просто друг, чтоб вместе встретить Рождество. Никакого значения, никаких „намерений“».

Чушь!

Оливер, тебе очень хорошо известно, что значит, когда приглашаешь девушку познакомиться со своими родителями. Да ещё на Рождество.

Приятель, это не просто прогулка с мороженным.

Всё это казалось теперь ясным и понятным. Теперь — это ровно неделю спустя. Пока я ходил по терминалу аэропорта Логан, повторяя круги её самолёта перед заходом на посадку.

Скажи, Оливер, что означал бы такой жест в реальной жизни?

Теперь, после нескольких дней размышлений я знал ответ. Брак. Матримонию. Супружество. Оливер, «не ты ли поднял эту бурю?»

Что, следовательно, делает поездку в Ипсвич чем-то, долженствующим утолить атавистическую жажду родительского одобрения. Почему меня всё ещё волнуют, что скажут мамочка и папочка?

Ты любишь её, Оливер?

Господи, что за идиотское время для вопросов!

Да? Ещё один внутренний голос кричит, что именно сейчас — самое время спросить себя.

Я люблю её?

Очень сложно для простого «да» или «нет».

Тогда какого чёрта я так уверен, что хочу жениться на ней?

Потому что...

Да, может быть это иррационально. Но почему-то мне верилось, что сама ответственность послужит катализатором. «Церемония вызовет любовь».

— Оливер!

Первая же пассажирка оказалась той, о ком я думал . И выглядела она фантастически.

— Эй, я на самом деле соскучилась по тебе, друг мой, — сказала она. Её руки гладили мне спину под пиджаком. Хотя я прижимал её к себе настолько же тесно, но рук распускать не мог. Всё-таки, это был Бостон. Но потерпим...

— Где твой маленький саквояж?

— На этот раз я прихватила большой. Он в багаже.

— Ого! Нам предстоит показ мод?

— Ничего экстравагантного, — ответила она.

В руках у неё был продолговатый пакет.

— Давай, понесу, — предложил я.

— Нет, оно хрупкое.

— Моё сердце?

— Не совсем, — ответила она, — просто подарок для твоего отца.

— Ох.

— Я волнуюсь, Оливер, — сказала она.

Мы пересекли Мистик Ривер Бридж и немедленно завязли в рождественской пробке на Шоссе номер 1.

— Не везёт тебе сегодня, — заметил я.

— Что, если я им не понравлюсь? — ныла она.

— Тогда после рождества мы просто тебя обменяем.

Марси надулась. Даже так её лицо было великолепно.

— Скажи что-нибудь успокоительное, Оливер, — попросила она.

— Я тоже волнуюсь.

Прямо по Гротон стрит. Ворота. И мы уже едем по нашим владениям, по длинной въездной дороге. Деревья попадались редко, но сама атмосфера сохраняла что-то от лесной тишины.

— Здесь спокойно, — сказала Марси. (Могла назвать и большим пустырём, за то, как я обозвал её дом. Но она была выше таких мелочей ) .

— Мама, это Марси Нэш.

За неимением других достоинств, её бывший муж обладал великолепной фамилией. Изысканной в своей блеклости и с выразительностью в ноль.

— Мы счастливы, Марси, видеть вас с нами, — сказала моя мать, — мы ждали вас.

— Я благодарна вам за ваше приглашение.

Какая блистательная чушь! Лицом к лицу, с искусственными улыбками эти хорошо воспитанные леди озвучивали банальности, лежащие в основе всей нашей социальной структуры.

Потом они перешли к как-вы-должны-быть-утомлены-после-подобной-поездки, и как-вы-устали-от-всех-ваших-рождественских-приготовлений.

Вошёл отец и всё пошло по новой. Разве что он не смог скрыть, что нашёл её красивой. Затем, поскольку — согласно учебнику этикета — Марси полагалось быть уставшей, она поднялась в свою комнату, чтоб немного отдохнуть.

Мы остались сидеть. Мама, отец и я. Мы поинтересовались друг у друга, как жизнь и удостоверились, что она у всех — отлично. Что, естественно тоже было отлично. Не слишком ли утомлена Марси («Очаровательная девушка», — сказала моя мать), чтобы спеть с нами несколько рождественских гимнов? На улице ужасный холод.

— Марси — крепкая девушка, — ответил я, имея в виду не только её сложение, — Она сможет петь и в метель.

— Надеюсь, — сказала Марси, появившись в лыжном костюме, из тех, что будут носить в Сент-Морице в этом году, — этот ветер заглушит моё немузыкальное пение.

— Это неважно, Марси, — моя мать, похоже, поняла её слова буквально, — важен espirit.

Мама никогда не упустит возможности вставить словечка на французском. Она проучилась два года в Смит Колледж и это чувствовалось.

— У вас потрясающая экипировка, Марси, — заметил отец.

— Неплохо защищает от ветра, — ответила Марси.

— В это время года здесь бывает ОЧЕНЬ холодно, — добавила мама.

Вот так некоторые могут прожить долгую и счастливую жизнь, не споря ни о чём, кроме погоды.

— Оливер предупреждал меня, — ответила Марси.

Её выдержка поражала.

В семь тридцать мы присоединились ещё к двум дюжинам представителей ипсвичского высшего общества, собравшимся в церкви. Самым старым в нашем хоре был Лайман Николс (Гарвард, выпуск 1910-го), самой молодой Эми Харрис (только пять). Она была дочерью Стюарта, моего одноклассника.

Стюарт оказался единственным, на кого не произвела впечатления моя избранница. Да и с чего ему было думать о Марси? Он был вполне счастлив с маленькой Эми (взаимно) и с Сарой, оставшейся дома с десятимесячным Бенджамином.

Я вдруг почти физически ощутил, как проходят годы. И как уходит моя жизнь.