Заяабари (походный роман) - Сидоренко Андрей - Страница 54

Радости встречи обязательно должна предшествовать разлука, иначе какая это встреча? Настоящая встреча не может быть без любви, а любви не бывает без радости, как не бывает странствия без пути, как не бывает пути без встреч и разлук. Путь без любви – это путь во мраке, это не путь в никуда, это тупик.

Чтобы почувствовать вкус пищи, надо проголодаться. Сытому пища во вред. Чтобы обрадоваться встрече с человеком, надо на время перестать видеть людей. От людей тоже вред, когда они не рады друг другу. Обычно мы так не живем и не думаем. Это ужасно и мне жаль людей за то, что они разучились встречаться и расставаться.

Встреча с человеком в обычной жизни – несущественная деталь. Во время странствия – это праздник. Одиночество в обычной жизни – страшная тягость, во время странствия – это источник силы и радости. Странничество – это жизнь наоборот. И этого очень не хватает человеку.

В каждом из нас есть бог и дьявол. Каждый способен на все: на самопожертвование и на убийство, на бескорыстную растрату и на воровство, на верность и на измену, на любовь и ненависть. Человек – это такой гад, что мне иногда страшно становится от того, что он способен натворить.

Странничество порождает негласную договоренность между людьми о доброте и любви. Страшная сила возникает от одного только факта странника. Я не задумывался об этом, пока не заметил вокруг себя мир, созданный на основе доброты. Он сам таким сделался, и это был мой мир. Я увидел много доброты в людях, столько, что даже начинал чувствовать себя, почему-то, неловко. Мне хотелось сделать что-нибудь хорошее. Но что я могу?

Умы наши заражены страшным вирусом. Имя ему – "Обмен". Зараза убивает все прекрасное, оставляя вместо этого иллюзию приобретения. Микроб появился на свет от недоверия, которое сеет только вражду между людьми.

Мы усматриваем высшую справедливость в обменном принципе. Отдать ровно столько, сколько взять. Это не справедливость – это ошибка, роковая ошибка. Жизнь – не арифметика, потому что эта наука не способна учесть радость и любовь. Радость и любовь возникают от подарков и жертвы. Любовь и радость получаются, когда не требуется ничего взамен. Мы сочинили, как нам кажется, самое главное уравнение, по которому живем. Но в расчетах ошибка, чудовищная ошибка. Я не хочу жить по такой формуле.

Каким бы расчудесным не было общество, оно имеет ужасную оборотную сторону и черную тень: члены его волей-неволей уподобляются баранам, ведомым пастырем. Человек, следующий за кем-то, теряет себя и Бога в своей душе заодно. Странствие – это путь к простой истине: жизнь возможна по другому. Весь мир – это мы и есть и никуда не надо ходить, особенно далеко и особенно за кем-то. Благословен тот странник, который осознал свое отдельное и независимое положение в мире. Хочется жить, как летать, хочется сказки, хочется таинства.

Вернулся из Кочериково метеоролог Володя и поселил меня к себе ночевать.

В Володином доме я познакомился с Наташей, очень интересной сибирской женщиной 27-ми лет. Вид ее не говорил о том, что она принадлежит к слабому полу. Работа у Наташи была тоже не для слабаков – она заведует всеми бабочками и жучками на огромной территории Байкало-Ленского заповедника. Живет она у Володи временно, пока не построит себе зимовье где-то на отшибе в тайге.

По штату Наташе положено иметь настоящий пистолет для обороны, но она его никогда с собой не носит, надеясь на медвежью доброту.

Байкальские жители разделяются на два типа: одни видят в медведе лютого хищника (и небезосновательно), другие – проявляют крайнюю беспечность в этом вопросе и воспринимают зверюгу как домашнее животное.

Жители поселения мыса Покойники относятся поголовно ко второму типу и медведя всерьез не воспринимают.

Бродя по тайге, Наташа время от времени сталкивается с медведями и ничего, лишь однажды чуть было не случилась беда, когда она случайно оказалась между медведицей и ее детенышами. К счастью, все обошлось. Но так бывает не всегда. Я слышал много страшных историй о лютости и коварстве дикого зверя, и очень странно видеть людей разгуливающих по тайге без ружья. Правда, здесь это – редкость.

Некоторых медведей знают в морду, у них даже есть имена.

Было около полуночи, когда пришел сын Виктора, пацан лет 10-ти, и позвал есть пирог. Пирог был рыбный и очень вкусный. Высота кулинарного чуда сантиметров двенадцать и нарубили его от всей широченной сибирской души здоровенными кусками, которые можно удержать только двумя руками. Для сочности в пирог добавили рыбий жир. Но это не та гадость, которой нас кормят в детстве, а совсем другой жир. Он соскребается с рыбьей брюшины.

Рыбных блюд съел за вечер килограмма три и теперь на ночь глядя потянуло на чай, которого влил в себя наверное полведра. Чаек был как и полагается отменной крепости, и всю ночь я пролежал с выпученными глазами без малейшего желания заснуть.

Утро не застало врасплох, я полностью проследил его постепенное возникновение. Голова раскалывалась как с похмелья, но стоило только умыться в Байкале, как все неприятные ощущения чудесным образом исчезли без следа. Снова хочу в путь.

Метеоролог Володя погоду предсказывать совершенно не может, и не потому, что он плохой специалист, а потому что погода такая. Ее просто невозможно предсказать, даже на несколько часов вперед.

– Володь! Какая сегодня погода? – Мне стало интересно мнение специалиста.

– Да Бог ее знает, – ответил специалист.

Я распрощался с обитателями мыса Покойники и продолжил свое путешествие. Виктор надарил в дорогу сушенных щук штук, наверное, десять, каждая по полметра длиной. Их я ел каждый день в обед и очень привык. Грустно было доедать последнюю.

Странные вещи начинают происходить: я перестаю чувствовать тело. Это происходит спустя полчаса после начала гребли. Сначала мысли пребывают в смятении и путаются между собой, но вскоре они успокаиваются и я перестаю помнить о себе, как бы вообще перестаю быть, и мое плавание превращается в полет. Я будто лечу на параплане среди гор. Если не быть дубиной, то, летая на высоте 1 км., можно запросто почувствовать непричастность к миру. Когда у меня это получается, я становлюсь как бы между прочим, и чувствую себя неучтенным.

Мое плавание – сплошной полет. Я теряю все, как землю под ногами во время прыжка в бездну, чтобы потом обрести заново: людей, весь мир и себя.

Прохожу мимо мрачного ущелья, через которое идет тропа к Лене-реке, всего четыре часа ходу. У меня была возможность туда сходить, но я передумал – есть физический предел и у моего организма. Кроме того, впечатления обо всем, что со мной произошло, были настолько сильны, что, добавив еще, можно перебрать.

Над ущельем висит неприветливая серая туча. Холодно, сыро и неуютно. Место серьезное и на редкость мрачное. Интересно здесь побывать, но не жить. Во всяком случае, я бы не хотел.

Мыс Покойники вместе с избами на нем скрылся из виду, и я снова – один. Иногда бывает просто хорошо: ни о чем не думается – просто гребу и существую. Но случается так, что мысли начинают как бешеные носиться внутри головы: их не запомнить просто так, если не стараться специально. Иногда что-то записываю по вечерам – не все, конечно, а только то, на что хватает терпения и сил.

Рассказы о своих мыслях – это палка о двух концах. С одной стороны, интересно, конечно читателю узнать, не только что делал путешественник, но и о чем думал. Но с другой стороны мысли странника не всегда о смешном, а это не всем по вкусу. Мне интересней всего читать, о чем думал и что чувствовал путешественник, поэтому я, перед тем как сесть за книгу, решил не стесняться писать про то, что у меня в голове тогда было.

Откуда у человека возникает неудержимая тяга к путешествиям, к передвижению, к странствию? Дурь это, блажь, потребность или что-то еще? Что же такое странничество, есть ли в этом смысл, или это просто так? Мы обычно теряемся среди известных слов, не понимая их смысла до конца: туризм путаем с путешествием, путешествие – со странствием, странствие с бродяжничеством, скитанием и паломничеством, а увлеченные восточной философией запросто могут назвать странника санньясином.