Заяабари (походный роман) - Сидоренко Андрей - Страница 23

Верфь заканчивалась пустынным берегом с корабельным хламом. Вскоре добрался до мыса и заглянул за перегиб. Передо мной открывалось пространство, заполненное небом, горами и водой. Цивилизация как будто перестала быть, она собралась в кучу и, отступив назад, находилась вся целиком далеко у меня за спиной. С первого взгляда понял только то, что впереди жутко и неприветливо.

На меня сверху полил дождь, а сбоку подул ветер. Я стоял молча, пытаясь сообразить куда попал. Промок и продрог. Душа не стремилась в необъятную даль, она стремилась в Валерину избу пить чай с Надеждой Перфильевной.

Но почему-то я не мог уйти сразу, а стоял, не шевелясь, и все смотрел на открывающийся впереди горизонт, обозначающий даль неведомую. Она действительно казалась неведомой, несмотря на то, что существуют карты. И я никак не мог представить себя там, внутри нее. Я не представлял, что отправлюсь туда и один. Как будто что-то не пускало вперед, держа на привязи невидимой нитью здесь, в поселке Листвянка. Я не чувствовал ничего общего с тем, что увидел. Я чувствовал наличие чего-то огромного и сильного, но рядом и на расстоянии. Главная тайна была для меня недоступна. И чего ради она должна быть доступна вот так ни с того ни с сего? Мы не прожили вместе ни дня, мы не пережили того, что объединяет.

Я был в разных местах планеты и видел разные пейзажи, но никогда не доводилось видеть перед собой пространство с великой таинственной пустотой внутри, никогда не случалось находился так близко перед неизвестностью и никогда не было так одиноко, как тогда, когда стоял обливаемый дождем и обдуваемый ветром на берегу непонятного для меня водоема, окруженного горами.

Я вернулся в избу и сразу лег спать. Ужинать не хотелось и читать «Плейбой» перед сном тоже.

Утром пересмотрел все свое имущество и пришел к выводу, что технически готов к отплытию. Отход назначил на следующий день. Сходил к научным сотрудникам в общежитие, помылся в душе и договорился о помощи. Мог бы и сам управиться, но это потребовало героических усилий. Лодка с парусным снаряжением и запасом продовольствия весила, наверное, килограммов 130.

Следующий день наступил, и Дима с Сережей пришли точно в назначенное время. Но отход не состоялся: погода была премерзкая, как и все предыдущие пять дней.

Под вечер дождь перестал, и я пошел на мыс снова смотреть на Байкал. Не давал он мне покоя, а по ночам снилась всякая чертовщина. Прошел по знакомой набережной, неприспособленной для гуляния, пересек верфь, пожалел ржавый корпус недоделанной яхты и вскоре оказался на мысу. Передо мной открылась совсем другая картина. Краски моря и неба были не такие как вчера и создавали впечатление совершенно другого места. Но черная-причерная дыра в перспективе существовала независимо от раскраски природы. Она приводила все мои чувства в страшное смятение, будто стою на краю пропасти неизвестной глубины.

Домой вернулся в полной уверенности, что завтра точно удастся отправиться в путь.

Я привык жить в Валериной избе, привык к Надежде Перфильевне и к внучке Вике. Казалось, что живу здесь очень долго, чуть ли не всю жизнь. Испытывать подобные чувства страннику, наверное, не стоит: все-таки это привязанность, а тем более привязанность к месту.

Вспомнил фильм, который посмотрел по телевизору не так давно. Фильм рассказывал о канадском коренном жителе-индейце, который живет на берегу моря вместе со своей большой семьей. Детей у него тьма. Кормятся они в основном мидиями, которых добывают тут же, неподалеку от жилища. Внимание зрителей режиссер и оператор старались обратить на то, как тяжко жить аборигенам и добывать пищу своим трудом в холодной воде северного моря. С отцом семейства составили беседу в виде интервью. Говорили о том о сем, и как бы между прочим спросили, чего бы он хотел больше всего. Я приуныл глядя на экран в надежде услышать какую-нибудь ерунду. Но индеец сказал, что самая заветная мечта у него в жизни – это идти вперед и не останавливаться на одном месте дольше, чем на один день. Ответил он не совсем точно на поставленный вопрос, потому что спрашивали его о желании, а он рассказал о мечте. Это очень разные вещи. Мечта порождает новый путь, а желания – только страдания и напасти. Какой индеец душевный человек!

Настало утро. Как всегда, позавтракал с Надеждой Перфильевной и внучкой Викой. Чем-то теплым и душевным тянуло от доброй бабушки, словно к корове щекой прислонился и ощутил бесконечность теплоты большого организма. Она решила пойти меня проводить, может быть, просто из любопытства, или просто так, но думаю, что она хотела пожелать мне удачи.

Вышел из избы наружу и увидел умытую утром, выспавшуюся за ночь природу. Краски небес изменились с мрачных на радостные; лес, уставший от холодов и черных туч, весело шумел, деревья махали ветками, помогая ветру дуть. Я сразу забыл ненастье прошлых пяти дней и начал мыслить категориями лета и солнечного дня.

В условленное время Дима и Сережа не пришли, и я начал перетаскивать лодку к воде самостоятельно, но вскоре ребята появились и помогли перенести оставшиеся вещи на маленький пляжик, образованный галечным наносом речки Крестовки. Откуда ни возьмись – Валера Горшков с приятелем.

Я начал оборудовать лодку. Надо было поставить и закрепить на нее каркас, растянуть мачту, уложить парус и сделать еще много всяких мелочей, на что ушло примерно два часа.

Во время возни ничего вокруг себя не замечал – внимание было полностью занято неотложными и важными мелочами: то полчаса искал на берегу кусок подходящей проволоки, то распаковывал вещи и искал фотоаппарат и т. д. Я пребывал в состоянии заботы и предстартовой суеты, толком не осознавая, зачем это все надо, пока наконец не переделал все необходимое. И в тот же миг мир как представление начал меняться и очень существенно. Я увидел лодку как большое существо, которое я сам произвел на свет божий. Это было мое творение, и я любил его. Лодка стояла на мелководье, слегка покачиваясь на волне и потираясь брюхом о байкальское дно, – ласково и нежно. Я – папа Карло, а лодочка моя – Буратино. Она воплотилась из идеи в душевный предмет, ожила и начала свое существование. Стою поодаль и смотрю на детище, пытаясь привыкнуть.

Новые чувства завладели мной. Через несколько минут я останусь один. Все привычное должно стать далеким, а непривычное – близким и родным.

Страна, куда отправляюсь – огромная дикая территория, обросшая лесом, и лишь в некоторых местах на моем пути живут люди. Основное время придется провести вдали от этих мест, рассчитывая только на свои силы и удачу. Я вдруг понял, что никогда раньше не был предоставлен сам себе по-настоящему, но всегда неосознанно стремился к этому. Мне это необходимо, как воздух.

Передо мной не плод романтических грез, а огромной величины море – своевольное существо. Хочу понять его. Я вижу чудище, которое не испытывает никаких сентиментальных эмоций, выдуманных человеком от жалости к себе и из любви к уюту.

Я много раз уходил в море на настоящем большом пароходе делать большие и важные дела. Дела были настолько большие, что одному с ними не сладить, и поэтому нас было много. Каждый знал свое дело. Были и у меня обязанности, которые приходилось выполнять, чтобы быть полезным и не казаться отдельным. Но пароход был не мой, и плыл он по своим делам – я только принимал участие и выполнял чужое задание.

Сейчас все по-другому. Я один – и передо мной мой корабль, и поплывет он туда, куда мне надо, и все по-настоящему. Мгновение остановилось и стало прекрасным. Вся предыдущая жизнь казалась подготовкой к этому событию.

Море, мой корабль и я. Весь мир для меня теперь состоит только из этих вещей – это мой мир.

Друзья провожали меня, они желали мне удачи перед дальней дорогой. Что может быть прекрасней таких моментов?! Именно они останутся с тобой навсегда и именно их ты будешь вспоминать в радости и печали. Именно из таких моментов складывается жизнь, потому что только они и есть жизнь, остальное – недоразумение. Во всяком случае, у меня так получается.