Тук Тукыч - Архангельский Владимир Васильевич - Страница 3

Мы пошли под уклон, часто хватаясь за кусты, чтобы не ехать по скользкой тропе на «пятой точке», как это делают ребятишки, катаясь зимой с ледяной горки. Антон Иванович понемногу отогрелся и начал припоминать, как он заблудился.

Я слушал его и думал, что редко встречаются вот такие люди, которым всё интересно в природе. Ведь ещё с неделю назад, когда мы ехали на Телецкое озеро, он загляделся на полосатого бурундука, который долго мчался по дороге перед машиной. Зверёк был напуган; он задрал пушистый хвост, взъерошил шерсть и сделался большой, как белка. Машина настигла его. Он закружился перед самым радиатором, цыкнул, как птичка, и скрылся за обочиной дороги в траве.

— Трум! — сказал тогда Антон Иванович и чуть не вывалился за борт: так ему хотелось узнать, куда запропастился бурундук.

— Вспомнили что-то, да? — спросил я, на всякий случай придерживая доцента за плащ.

— Так, пустячок! А вообще-то забавен этот зверь, бурундук. Бывалые люди говорят, что во время грозы, когда раскаты грома сотрясают горы, тайгу, такой вот бурундучишка садится на камень или на пенёк, закрывает уши лапками и жалобно кричит: «Трум!» Только сам я этого не видел. А проверить хочется.

Отправляясь в тайгу сегодня вечером — погулять, что-то увидеть и записать в книжечку, — Антон Иванович и не думал, что повидает бурундука. Но, когда зверёк встретился, всё было забыто: и ночь и непогода.

Правда, поначалу Антон Иванович увлёкся ягодами: заросли чёрной смородины и малины начинались прямо за деревушкой и уходили далеко в горы. Затем на пригорках, в тени, стали встречаться поздние ягодки земляники. Ну как их не сорвать, когда они сами в рот просятся!

Чуть дальше он увидел стаю желтоклювых альпийских галок. «Ка-га-га!» — кричали птицы. Они парили над тайгой, как маленькие орлы, чёрные со спины, зеленоватые на боках, фиолетовые на темени. «Криу! Криу!» — падали они далеко вниз по-соколиному и сейчас же легко взмывали над скалами.

Антон Иванович позабыл про ягоды и принялся наблюдать птиц: он их видел вблизи в первый раз. Разумеется, он знал, что этих галок любят алтайцы, любят за то, что они совсем не плохо предсказывают погоду. Стоит галкам появиться в низинах тёплым осенним днём, и алтайские чабаны уже начинают перегонять стада с гор на зимние пастбища. Примета верная: уходят галки с высоких утёсов — значит, скоро засвистят по ущельям снежные бураны. А улетят галки в конце зимы из долин высоко в горы — значит, за перевалом уже весна: идёт красавица с цветами, с травой-муравой и с тёплыми дождями.

Но вот почему галки тревожно кричали сегодня вечером, потом вдруг замолкли и попрятались среди скал, этого Антон Иванович не знал. А знать бы не мешало: они укрылись от грозы.

Антон Иванович вскоре услыхал отдалённые раскаты грома, но почему-то решил, что не грома испугались птицы и что туча может пройти стороной. А тут как раз выскочил из норы под кедром бурундук и начал бегать по полянке.

Он что-то подбирал на земле, тащил в нору, вылезал оттуда, задирал мордочку к небу, свистел и прислушивался. А когда громыхнуло совсем рядом и, цепляясь за ветви кедров, надвинулась чёрная туча, закрывая небо, деревья и землю, шустрый бурундук сделался вялым. Словно нехотя залез он на обомшелый валун, обмяк, вобрал голову в плечи и жалобно крикнул: «Трум!» Гром гремел всё сильнее, и бурундук прижимался к валуну всё крепче; потом приложил лапки к ушам и крикнул ещё раз: «Трум!»

Антон Иванович был счастлив. Он достал книжечку и стал зарисовывать жалкую фигурку на камне. Но вдруг разлилась такая темень, что карандаш ходил по бумаге непослушно. Да и брызнуло вдруг, как из поливальной машины. Голубая молния ослепила. И гром ударил так близко и так тяжело, что Антон Иванович закрыл глаза и схватился за голову, как бурундук. А когда огляделся, зверька словно ветром сдуло.

Теперь Антон Иванович стоял прямо в грозовой туче, среди молний. Огненные стрелы возникали у него за спиной, справа, слева, спереди — возле очков. Гром бил сильно и беспрерывно. Пушечные его удары подхватывало и далеко разносило эхо. Тайга и горы грозно гудели. Потоки ливня хлынули со шляпы по спине и по груди; ботинки наполнились водой до краёв. В кромешной тьме, при удивительно коротких вспышках света, всё вокруг стало причудливо страшным: и деревья и кусты.

В ушах шумело, ноги тряслись, и Антон Иванович, почти глухой и ослепший, без сил привалился к кедру.

— Как хорошо! — шептал он. — Какая чудесная гроза! Только не убей, матушка, а то и студенткам никто о тебе не расскажет!

По оврагу, чуть ниже кедра, у которого стоял Антон Иванович, загрохотала вода, словно где-то вверху прорвало плотину. И при каждой вспышке молнии было видно, как мутная лавина мчит далеко вниз обломки горных пород, старые ветки и шишки кедров.

Гроза уже кончалась, когда Антон Иванович понял, что потерял тропу и заблудился.

Конечно, озеро где-то там, куда стремится этот грохочущий поток воды и грязи. Но идти напрямик, по траве, в которой можно утонуть с головой, и по густым кустам, которые цепко держат тебя и больно бьют по лицу, — нет, это свыше сил! А обрывы? Шагнёшь впотьмах — и полетишь в пропасть!

И Антон Иванович решил стоять под кедром до рассвета — коротать в горах холодную летнюю ночь.

Он вылил воду из ботинок, кое-как выжал пиджак, штаны, бельё, оделся и начал притопывать, чтобы согреться. Но по спине проползал холодок, пришлось размахивать руками и даже пускаться в пляс.

«Мокрые не умирают, если двигаются вот так, как я, и не зябнут», — думал он и всё чаще и чаще выбивал дробь ногами. И, подбадривая себя, приговаривал в такт:

— Ну, давай ходи, Антоша, ходуном! Ты когда-то был хорошим плясуном!

Этот весёлый ночной танец в тайге так захватил Антона Ивановича, что он не сразу услыхал наш крик. А когда понял, что зовут его, ответил осипшим и приглушённым голосом, словно из подземелья.

Теперь всё это было позади.

Дина несла фонарь и освещала тропу. Молча слушая смешной, но и печальный рассказ Антона Ивановича, мы двигались за ней цепочкой, поддерживая друг друга на крутых спусках.

На задворках Артыбаша проснулась чья-то собака. Она тявкнула спросонья два-три раза, загремела цепью, громко зевнула и умолкла.

— Вот мы и дома! — сказал Антон Иванович, шагая по улице. — И наговорился и почти отогрелся, а всё же, милые девушки, нужно мне на печь, только на печь! И молочка бы горяченького, ну хоть стаканчик!

— В своих руках — мигом согреем! — сказала Дина. — А уж в другой раз одного в тайгу не пустим!

Я взял фонарь, распрощался и ушёл.

Хорошо было идти вдоль огромного и спокойного озера в эту тихую, звёздную ночь! И на душе было легко и радостно: случай в тайге как-то сблизил меня с новыми друзьями. Что они делают сейчас?

Антон Иванович переоделся во всё сухое. Он, наверное, сидит на печке, свесив босые ноги, блаженно щурит глаза от яркого света лампы и говорит, говорит о том, как стоял на вершине горы среди молний. Девушки готовят ужин, хлопочут у керосинки. Они греют молоко для своего учителя, и на душе у них светло: что ни говори, а только ради них совершил он этот маленький подвиг в тайге.

За хариусами

Рано утром я отправился на Бию.

Под порогом Карлагач мне удалось найти маленькую бухту, где вода не прыгала через камни и не разбрасывала хлопьев белой пены. Там я прыгнул с берега на островерхий валун в реке и забросил крючок с червём на струю.

Стоять было неудобно: ноги скользили на мокрой лысине камня, вода неслась так близко и так быстро, что рябило в глазах и кружилась голова. Да и удочка оказалась короткой: я так и не смог подбросить приманку туда, где играли, плескались серебристые рыбки.