Домик на реке - Чуковский Николай Корнеевич - Страница 8

Он глядел на качающегося Степочку и глядел вниз, на двор, с ужасом измеряя глазами ту глубину, в которую Степочка сейчас обрушится.

И вдруг посреди двора он увидел человека, который стоял и смотрел вверх.

Это был Виталий Макарыч. Задрав курчавую черную голову, неподвижный, он смотрел на Степочку. Коля хорошо видел его лицо. Он видел ужас в его глазах.

Степочка качнулся еще раз и, сделав какое-то немыслимое движение всем телом, выпрямился. Шаг, еще шаг, еще — и он очутился на крыше рядом с Колей.

Коля схватил его за руку и, не отпуская, потащил вверх по скату, как можно дальше от балки.

У трубы они сели рядом и долго молча дышали. Коля все не отпускал Степочкину руку, словно боясь, как бы он снова не полез на балку.

Вдруг Степочка повернул к Коле лицо и улыбнулся.

— А все-таки не упал! — сказал он.

Тут за спиной у них загремело, загрохотало, и, обернувшись, они увидели Виталия Макарыча. Виталий Макарыч бежал по крыше.

Он взял своей единственной рукой Степочку за шиворот, поднял его и поставил перед собой.

— Да как ты посмел! — закричал он, тряся его словно мешок.

Он поднял Степочку своей единственной рукой и прижал его к груди, как маленького. И, как маленького, понес его по лестнице вниз. Коля едва поспевал за ним.

Виталий Макарыч вынес Степочку на двор и только там поставил его на ноги.

— Больше вы никогда не будете на крыше, — сказал он.

По дороге домой Коля признался Степочке, что не поедет с ним на Черное море.

Степочка не поверил. До сих пор Коля всегда его слушался, и он привык к этому.

— Вздор! — сказал Степочка. — Поедешь.

— Не поеду.

— Почему?

— Так.

Он не мог объяснить Степочке, что нельзя оставить маму совсем одну.

— Трусишь? — сказал Степочка. — Ладно, ты мне не нужен. Поеду без тебя.

Коля мрачно смотрел в землю. Он осрамился перед Степочкой там, на крыше, он осрамился сейчас, отказавшись ехать. Но иначе он не мог.

Глава третья

Поиски

1

Виталий Макарыч что-то знал о жизни Колиного папы при немцах. Коля подолгу думал об этом. Он понимал, что нужно расспросить Виталия Макарыча. Но сделать это Коле было трудно.

Со взрослыми мало знакомыми людьми Коля был очень застенчив. Конечно, если бы дело шло о каких-нибудь пустяках, он легко преодолел бы свою застенчивость и заговорил бы с Виталием Макарычем. Но о своем папе он никогда не говорил даже со Степочкой, даже с мамой. Как же заговорить о нем с Виталием Макарычем? Виталия Макарыча он видел довольно часто, но всегда на людях. А уж на людях Коля никак не мог говорить о папе.

Он почему-то все надеялся, что Виталий Макарыч сам с ним заговорит. И ждал.

Колю перевели из бригады маляров в столярную бригаду, потому что на расспросы Виталия Макарыча он ответил, что когда-то сам смастерил тележку на четырех колесах. Степочка остался маляром, но красить крышу ему не разрешили. Крышу теперь красили взрослые рабочие, а школьники-маляры работали на дворе и красили отремонтированные столярами парты. Коля тоже работал во дворе и видел Степочку все время.

Бригадиром столяров был Вова Кравчук, уже совсем большой мальчик, поступивший в девятый класс. У него были рыжие прямые волосы, торчавшие слипшимися вихрами, и крупные рыжие веснушки на лице. Ресницы и брови у него тоже были рыжие, и даже цвет глаз был красный, как у кролика. Из коротких рукавов его куртки торчали большие красные руки, и вообще весь он был до того красен, что когда касался свежевыструганных досок, казалось, будто на них должны остаться красные пятна. Он лучше всех мальчиков знал столярное ремесло и сам уже редко пилил, строгал и клеил, а только показывал, как это нужно делать. Его огромные старые ботинки, завязанные веревками вместо шнурков, были полны опилок. С ватерпасом, складным метром и карандашом в руках он красными глазами молчаливо следил за работой. Иногда он протягивал руку, с необычайной точностью проводил по дереву черту карандашом и говорил: «Пили здесь». Или замечал: «Криво». Или: «Не строгай против шерсти». И отходил. И после каждого его замечания неладившаяся работа шла на лад.

В Колины столярные способности он не поверил и дал ему поначалу странное поручение: выпрямлять гвозди. Гвоздей на строительство отпущено было недостаточно, и столяры заготовляли их сами, выдергивая клещами из разрушенных стен старого здания. Все эти гвозди оказывались кривыми, и их нужно было выпрямлять. Коля клал их на железную доску, придерживал двумя пальцами и бил молотком. Это занятие оказалось однообразным и нудным. Вова Кравчук требовал совершенно прямых гвоздей, чтобы их можно было вгонять в дерево по шляпку двумя ударами обуха, и Коля тратил на каждый гвоздь очень много времени. За два часа он выпрямил не больше полусотни и очень устал и кончил тем, что разбил себе палец в кровь неверным ударом молотка.

Увидев разбитый палец, Вова Кравчук сжалился и перевел Колю на совсем легкую работу — следить за костром, на котором варился столярный клей. Сначала Коле это понравилось — бросать в горячий котелок прозрачные янтарные плитки клея, помешивать их палочкой, подкладывать в костер легкие стружки, мгновенно пожираемые пламенем. Но скоро ему стало скучно. Мешать клей и подкидывать стружки приходилось не так часто, и в промежутках нужно было сидеть сложа руки. От нечего делать он стал подбрасывать стружек так много, что пламя поднялось выше человеческого роста. Жар вынудил Колю отойти от костра на несколько шагов. Многие столяры прекратили работу и с любопытством уставились на ревущий, прыгающий огонь.

Вова Кравчук подошел к костру. Коля был уверен, что получит от него нагоняй. Но Кравчук не сказал ни слова. Он молча принялся оттаскивать парты подальше от огня, чтобы они не загорелись и не покоробились. Коля, спохватившись, стал помогать ему. Оттащив парты, Кравчук подобрался к самому огню и начал затаптывать своими большими ботинками стружки, загоравшиеся вокруг. Рыжие волосы Кравчука были так похожи на пламя, что казалось, голова его пылала.

Он постоял у костра, пока огонь не поник, и лишь тогда повернулся к Коле. «Ну, сейчас начнется разнос», подумал Коля, прямо смотря в глаза Кравчуку. Однако Кравчук не только не разнес его, но даже замечания не сделал.

— Пойдем, я дам тебе рубанок, — сказал он Коле.

Это была третья попытка за один день использовать Колю в бригаде столяров. Коля в глубине души подивился терпению Кравчука. Неуверенно принял он из его рук рубанок, боясь, что снова осрамится.

Но на этот раз дело пошло. Коля работал на заготовке — строгал шершавые доски разной толщины, чтобы сделать их гладкими и одинаковыми. Пахучие тонкие стружки, курчавясь, ползли из рубанка. Работа эта оказалась умной работой — она требовала расчета, постоянного внимания и, главное, особого умения чувствовать дерево, понимать, где оно тверже, где мягче, как расположены в нем сучки, слои.

— Не нажимай! Легче, легче, — говорил, подходя к Коле, Вова Кравчук.

Через полчаса Колины руки ходили уже сами собой, без всякого, казалось, усилия. Высунув кончик языка, Коля махал и махал рубанком, освобождая послушную гибкую доску от всего, что было на ней лишнего. Теперь он чувствовал, что тоже строит школу.

Это было удивительно приятное чувство — знать, что в этом городе, где все, и большие и маленькие, трудятся, строят, ты тоже не праздный свидетель, мечтающий воспользоваться плодами чужих трудов, а труженик, строитель, имеющий наравне со всеми право смотреть глазами хозяина на строящуюся школу, на весь этот заново рождающийся город. Участие в большом общем сознательном труде наполняло его радостью и гордостью. Через час он уже не с робостью, а с некоторой важностью прохаживался возле своего верстака и хмурился, чтобы скрыть свою радость, когда Вова Кравчук, проведя ладонью по обструганной им доске, кивал головой в знак того, что доска достаточно гладка.