Домик на реке - Чуковский Николай Корнеевич - Страница 21

Он еще строже нахмурился и сказал:

— Ну, идемте.

— Послушайте… — начал было Коля. — Вон там в чуланчике…

Однако не кончил, потому что Архипов не слушал его. Приподняв голову, Архипов рассматривал следы пуль на стене. Лицо его стало торжественным и суровым. Внезапно он поднял руку и снял с головы шапку.

— Да, — сказал он тихим, дрогнувшим голосом, совсем не так, как только что говорил с мальчиками, — это то самое место…

Он, казалось, забыл о том, ради чего пришел сюда, и стоял посреди комнаты, разглядывая углы и стены. Коля подождал немного, потом тихо спросил:

— А кто тут жил?

— Лоцман, — ответил Архипов, не глядя на него. — Переводил пароходы через перекат. Лоцман Козиков. В старые времена богатый был человек, пароходы свои имел. У него был самый большой пароход на реке — «Минерва».

— «Иван Мичурин»?

Архипов кивнул.

— В революцию пароходы у него отобрали. Он где-то пропадал, вернулся, женился на вдове лоцмана, поселился на острове и сам стал лоцманом. Потом овдовел. Хорошо реку знал! — Внезапно спохватясь, он прибавил: — Ну, хватит. Идемте, пожалуйста.

— Конечно, надо идти, — сказал Коля. — Но там в чулане… Нельзя же оставить ее совсем одну!..

Архипов сначала нахмурился, недовольный тем, что Коля ему возражает и не сразу идет к дверям. Но внезапно лицо его изменилось.

— В чулане? — воскликнул он в страшном волнении, пораженный догадкой. — Она вернулась?

Коля кивнул головой.

Архипов выпустил из рук багор и кинулся к чулану.

— Тише! — сказал Коля испуганно. — Она больна.

Архипов замер.

— Больна? — переспросил он шепотом. — Очень больна?

— Очень. У нее сильный жар. Иногда она ясно говорит, а иногда путается.

— Но она помнит?

— Помнит? — удивился Коля. — Что помнит?

— Как ждет ее Виталий Макарыч! Как он ее ждет!

— Это ее ждет Виталий Макарыч? Почему он ждет ее?.. Тише, она испугается!

Архипов осторожно приоткрыл дверцу чулана и заглянул в щелку. Сдерживая дыхание, он долго вглядывался, стараясь разглядеть в сумраке лежащую на сундуке девочку.

— Спит, — произнес он наконец шепотом.

Он тихо отворил дверцу и, ступая на носках, чтобы не шуметь, вошел в чулан.

Долго молча стоял он над девочкой, разглядывая ее бледное лицо.

— Как она изменилась! — тихо сказал он.

3

Через протоку Коля переправился на челноке. Весел не было — они безвозвратно погибли при столкновении с «Иваном Мичуриным», — но Архипов отдал Коле свой багор. Коля стоял посреди челнока, погружал багор в воду то справа, то слева и отталкивался. Протока была неглубока, багор всюду доставал до дна.

Вытащив челнок на берег, он бросил багор и побежал в деревню. Всю дорогу до деревни он бежал и потом бегом носился по дворам, разыскивая председателя колхоза. Председателя он нашел на току возле молотилки, белесого и поседевшего от пыли. Молотилка так гремела и стучала, что ни одного слова не было слышно, и Коля потратил немало труда, знаками убеждая председателя отойти в сторону, где не так шумно. Но, поняв наконец, что Настя заболела на острове и что с ней Архипов и Степочка, председатель очень взволновался: он хорошо знал и Настю и Архипова. Немедленно на остров в лодках были отправлены люди, а он сам пошел звонить в город по телефону.

Коля спросил у него, как поскорее добраться до города. Оказалось, что туда сейчас направляется колхозная грузовая машина, груженная морковью. На куче моркови в кузове сидели две девушки. Машина уже тронулась, когда Коля добежал до нее, и девушки, протянув ему руки, на ходу втащили его в кузов. Машина неторопливо потащилась, наполняя звоном и скрежетом леса, окружавшие шоссе. Девушки спокойно разглядывали Колю от макушки до пяток. Одна была босая, другая — в ботинках и полосатых шерстяных чулках, обе с кирпичными от загара лицами, с белыми крепкими зубами; хруст морковок у них на зубах был слышен сквозь грохот машины.

— Ты ешь, — сказала Коле босая девушка.

— А можно? — спросил Коля.

Ему очень хотелось есть.

— Отчего же нельзя!

Коля взял морковку, очистил ее от земли и стал жевать. Морковка оказалась сладкая, сочная. Шоссе ползло вверх по пологому склону большого холма. Машина на подъеме гремела так, что, казалось, вот-вот взорвется. Склоны холма были изрыты окопами, дзотами, землянками, завалены колючей проволокой и противотанковыми надолбами. Лес на холме был начисто сметен артиллерией, от него остались только пни да колья; холм лысым бугром возвышался над окрестными лесами.

Шоссе пошло вниз, машина, дребезжа, покатилась быстрее. И вдруг оказалось, что они уже подъезжают к городу. Вот уж не думал Коля, что до города так близко. Они плыли со Степочкой целую ночь, а оказалось, что проплыли они расстояние, которое на машине можно проехать за какие-нибудь полчаса! Река извивалась, петляла, а шоссе было прямое.

В городе он соскочил с машины и побежал в слободу. Чем ближе подбегал он к дому, тем больше волновался. Дома ли мама? Он вбежал во двор. Окно их комнаты было закрыто. Когда мама дома, она открывает окно… На крыльце он столкнулся с Лизой.

— Колоколя! — воскликнула она.

Слезы брызнули у нее из глаз.

— Мама дома? — спросил он, шумно дыша.

Она замотала головой, вытирая глаза кончиками косичек.

— Нет, нет… — проговорила она. — Ты не пришел вчера ужинать, мы ждали тебя дома до одиннадцати часов, потом пошли и заявили в милицию. Там уже была тетя Степочки, и мы узнали, что он тоже пропал. Мы думали, что вы подорвались на мине… Мы с Марфой Петровной до рассвета ходили по улицам… Я не могла ее оставить…

— Мама всю ночь ходила по улицам? — спросил Коля в ужасе.

Ох, каким виноватым он себя чувствовал!

— Под утро она уговорила меня лечь у вас в комнате и обещала мне, что сама ляжет. Но не легла, а сидела у меня в ногах не раздеваясь. Я заснула, а когда проснулась, ее уже не было.

— Где же она?

— Она оставила мне записку… Написала, что идет в библиотеку, потому что, может быть, ты придешь в библиотеку, а не домой. А меня просила остаться здесь, у вас в комнате, и дожидаться тебя…

Коля уже не слушал. Он выскочил за ворота и побежал в библиотеку.

Лиза побежала за ним, с трудом поспевая.

— Ах, Коля, зачем ты это сделал? — воскликнула она на бегу.

— Ты мне сказала, что я должен быть героем, — с горечью ответил он не оборачиваясь.

— Да разве я думала, что ты убежишь, никому не сказав!..

Они долго бежали молча — впереди Коля, за ним Лиза.

— Я видел Настю, — сказал он вдруг.

— Какую?

— Твою.

— Мою? — Лиза остановилась, потрясенная. — Она вернулась?

Коля бежал по-прежнему. Расстояние между ними увеличивалось. Она кинулась догонять его.

— Она больше не сердится на тебя за орехи, — сказал он.

— Отчего же ты не привел ее?

— Она больна.

— Больна!

Но Коля больше не сказал ни слова, потому что они выбежали на улицу, где была библиотека. Он влетел в ворота, пробежал через сад, с разбегу вскочил на крыльцо, распахнул двери.

— Мама!

Увидев Колю, мама не вскрикнула, не заплакала, не улыбнулась. Она только очень побледнела, потом вскочила и с легким шуршаньем, таким знакомым Коле, подбежала к нему. Протянув руки, она обхватила его голову, нагнула его и прижала лицом к своей груди. И он услышал, как шумно стучит ее сердце.

Ни одним словом она не попрекнула его. И это было ему больнее всего.

— Мама, прости меня! — лепетал он.

Она отпустила его голову и маленькой мягкой своей ладонью провела по его щеке. Он стыдливо посмотрел ей в глаза.

Тут мама вдруг улыбнулась, и Коля увидел зуб со щербинкой.

4

Вечером, когда Коля уже лег, привезли Настю и положили в комнате у Агаты. Так решил Виталий Макарыч, который днем выехал на Серебряный остров вместе с доктором. Коля, засыпая, слышал за стенкой осторожные шаги, приглушенные голоса, видел мельканье света в щелке под дверью, выходившей в коридор. Три мужских голоса различал он довольно ясно: голое Виталия Макарыча, голос Архипова и еще чей-то, незнакомый, — вероятно, доктора. Агата несколько раз забегала и что-то шепотом говорила маме. Вид у Агаты был взволнованный, смущенный и почему-то счастливый.