Долгая зима - Уайлдер Лора Инглз - Страница 8

Кругом не слышалось ни звука. В безветренном воздухе неподвижно застыли бледно-серые травы. Ни на воде, ни в небе не было ни единой птицы. И лишь озеро еле слышно плескалось на краю этой бесконечной тишины.

Лора посмотрела на папу и поняла, что он тоже прислушивается. Тишина была такой же страшной, как и холод. Она звучала оглушительней любого звука. Она могла поглотить даже плеск воды и тонкий слабый звон в ушах у Лоры. Тишина — это когда нет ни малейшего звука, ни малейшего движения, когда не совсем ничего! Оттого она и кажется такой страшной. Сердце у Лоры бешено стучало, словно хотело вырваться из этой жуткой тишины.

— Не нравится мне это, — медленно покачал головой папа. — Не люблю я такую погоду. В ней есть что-то... — Он не мог найти слов, и только повторял: — Не нравится мне все это. Совсем не нравится.

И никто не мог бы точно сказать, что плохого в такой погоде. Эту прекрасную пору в Америке называют индейским летом. По ночам подмораживало, иногда дул легкий ветерок, но дни стояли солнечные. После обеда Лора и Мэри подолгу гуляли под теплым солнцем, а Кэрри с Грейс играли во дворе.

— Старайтесь больше времени проводить на солнце, — говорила мама. — Скоро начнется зима, и вам придется целыми днями сидеть дома.

И девочки набирались свежего воздуха и солнца.

Гуляя по залитой солнцем прерии, Лора, сама не зная почему, то и дело поглядывала на север. Там ничего не было. Но иногда она останавливалась, прислушивалась, и ей вдруг становилось не по себе. Просто так — без всякой причины.

— Зима нынче будет такая суровая, какой мы еще не видали, — сказал папа.

— Да почему же, Чарльз? — возразила мама. — Стоит такая прекрасная погода. Одна ранняя метель еще не говорит о том, что вся зима будет холодная.

— Я много лет ловлю ондатр, но еще ни разу не видел, чтобы они строили себе дома с такими толстыми стенами.

— При чем тут ондатры? — поинтересовалась мама.

— Видишь ли, Каролина, дикие животные каким-то образом заранее узнают о суровой зиме. Каждая дикая тварь может подготовиться к холодам еще с осени, — отвечал ей папа.

— Может, они готовились только к этой вьюге, — предположила мама.

Но переубедить папу ей не удалось.

— Не нравится мне все это, — твердил он. — У этой погоды наверняка припасена какая-то скверная штука, и она готова в любую минуту выпустить ее на волю. Будь я диким зверем, я бы выкопал себе берлогу поглубже. Будь я диким гусем, я бы распростер крылья и поскорее отсюда убрался.

— Что за чушь, Чарльз! — засмеялась мама. — Такого прекрасного индейского лета я еще в жизни не видывала!

Предсказание индейца

Однажды в лавке мистера Хартхорна собралось несколько окрестных поселенцев. Вьюга остановила все поезда, а теперь, когда те снова пошли, люди отправились в город купить съестных припасов и узнать последние новости.

Рой и Альманзо Уайлдеры приехали со своих участков на санях, запряженных парой "морганов" — лучшей упряжке во всей округе. Среди мужчин стоял и мистер Боуст. Он смеялся сам и своими рассказами смешил собравшихся. Папа вошел в лавку с ружьем на плече. Он ходил на охоту, но не встретил ни одного зайца и теперь ждал, пока мистер Хартхорн взвесит ему кусок солонины, которую пришлось покупать за неимением зайчатины.

За разговорами никто не услышал шагов, и только папа, почувствовав, что кто-то стоит у него за спиной, обернулся посмотреть. Мистер Боуст вдруг умолк. Мужчины, сидевшие на ящиках с сухарями и на рукоятках плуга, посмотрели в ту сторону, куда смотрел мистер Боуст, и быстро вскочили. Альманзо соскользнул с прилавка. И никто при этом не сказал ни слова.

Вошедший был всего лишь индейцем, но при виде его все почему-то притихли. Он остановился и посмотрел на собравшихся — на папу, на мистера Боуста, на Роя Уайлдера, на всех остальных и, наконец, на Альманзо.

Индеец выглядел очень старым. Лицо его было изборождено глубокими морщинами, коричневая кожа, казалось, присохла к черепу, но он стоял, выпрямившись во весь свой высокий рост, и смотрел на них острым ясным взглядом. Скрещенные на груди руки поддерживали одеяло, покрывавшее его. Голова была чисто выбрита, и только на макушке остался клок волос, в который было воткнуто орлиное перо. За его спиной, на освещенной солнцем пыльной улице, стояла маленькая индейская лошадка-пони.

— Большой снег приходит, — сказал индеец. Он выпростал из-под одеяла голую коричневую руку, показал на север, на запад и на восток, словно собрал их всех воедино. — Большой снег, большой ветер.

— Долго? — спросил папа.

— Много лун. — Индеец поднял четыре пальца, потом еще три.

Семь пальцев — семь месяцев. Семь месяцев вьюги.

Все молча смотрели на индейца.

— Вы, белые люди. Я вам говорю. — И он снова показал семь пальцев. — Большой снег. — Он снова поднял кверху семь пальцев. — Куча большой снег. Много-много лун.

Потом он постучал указательным пальцем по груди и гордо произнес:

— Старый! Я видел! — вышел из лавки, сел на свою лошадку и уехал на запад.

— Провалиться мне на этом месте! — изумленно воскликнул мистер Боуст.

— Что значит "большой снег семь раз"? — спросил Альманзо.

Папа объяснил: индеец хотел сказать, что каждые семь лет зима бывает очень суровой, а самая холодная зима наступает после того, как семь лет повторится три раза. Индеец пришел сказать белым людям, что эта зима — двадцать первая и что семь месяцев подряд будет метель и вьюга.

— Вы думаете, старый осел понимает, о чем говорит? — поинтересовался Рой, но никто ему не ответил.

— На всякий случай надо перебираться в город, — рассудил Рой. — Перезимуем в моей фуражной лавке — все лучше, чем в дырявой лачуге на участке. Ты как, Манзо?

— Я согласен, — отвечал Альманзо.

— А вы, Боуст, собираетесь переезжать в город, — спросил папа.

— Навряд ли, — медленно покачал головой мистер Боуст. — Нам это не осилить. У нас слишком много живности — коров, лошадей, кур. Если б у меня даже хватило денег, чтобы снять какой-нибудь дом, их негде будет держать. Мы с Элли неплохо подготовились к зиме, и нам лучше сидеть на месте.

Все примолкли и задумались. Папа заплатил за свои покупки и быстро пошел к дому, то и дело оглядываясь на северо-запад. Однако на ясном небе по-прежнему светило солнце.

Когда он вошел, мама как раз вынимала из духовки свежеиспеченный хлеб. Кэрри и Грейс выбежали навстречу папе. Мэри спокойно продолжала шить, а Лора вскочила.

— Что-нибудь случилось, Чарльз? — спросила мама, перекладывая пахучие караваи на чистую белую салфетку. — Ты очень уж рано вернулся.

— Ничего не случилось, — отозвался папа. — Вот тебе сахар, чай и кусок солонины. Зайца я не раздобыл. Ничего не случилось, но надо поскорей перебираться в город. Я начну с сена на корм скоту. Если поторопиться, можно дотемна перевезти один фургон.

— Да что ты, Чарльз! — воскликнула мама, но папа уже побежал к конюшне. Кэрри и маленькая Грейс изумленно подняли глаза на маму, потом на Лору, а потом снова посмотрели на маму. Лора тоже взглянула на маму.

— Ваш папа еще никогда так не поступал, — в недоумении сказала мама.

— Но ведь он говорил, что ничего плохого не случилось. Я побегу ему помочь.

Мама тоже вышла к конюшне.

— Зима будет суровая, — сказал папа, запрягая лошадей. — Если хочешь знать правду, я ее очень боюсь. Хижина не спасет нас от холода. Посмотри, во что превратилась толевая крыша после первой же вьюги. Наша лавка в городе обшита досками внутри и снаружи, стены оклеены обоями, потолок оштукатурен. Он прочная и теплая, и конюшня там тоже теплая.

— Но к чему такая спешка, — спросила мама.

— Я чувствую, что пора переезжать. Я как ондатра — что-то велит мне поскорее упрятать тебя с девочками за толстые стены. Мне уже давно не по себе, а тут еще этот индеец... — Папа вдруг умолк и остановился на полуслове.