Кортик. Бронзовая птица - Рыбаков Анатолий Наумович - Страница 18

Первым к Мише подошел Егорка-голубятник, за ним — Васька-губан. Они протянули Мише билеты и потребовали обратно деньги. Но тут вмешался Генка. Он заслонил собой Мишу и, передразнивая продавца из булочной, слащавым голосом произнес:

— Граждане, извиняюсь. Проданный товар обратно не принимается. Деньги проверять, не отходя от кассы.

Поднялся страшный шум. Борька кричал, что это грабеж и обираловка. Егорка и Васька требовали вернуть им деньги. Юра стоял в стороне и ехидно улыбался.

Миша отстранил Генку, спокойно оглядел кричащих ребят и вынул лотерейные деньги. И когда он их вынул, все замолчали.

Миша пересчитал деньги, ровно тридцать рублей, положил на ступеньки черного хода, придавил камнем, чтобы не унесло ветром, и, повернувшись к ребятам, сказал:

— Мне эти деньги не нужны. Можете взять их обратно. Только вы подумайте: почему Юра и Борька хотят сорвать наш спектакль? Ведь Юра ходил в скаутский клуб, а скауты стоят за буржуев, и они не хотят, чтобы мы имели свой клуб. О Борьке и говорить нечего. Вот… Теперь же, у кого нет совести, пусть сам возьмет свои деньги и рядом положит свой билет.

Миша замолчал, сел на батарею и отвернулся.

Но никто не подошел за деньгами. Ребята сконфуженно переминались. Каждый делал вид, что он и не думал возвращать свой билет.

Тем временем Генка влез на пожарную лестницу и торопливо отвязывал воздушную дорогу.

— Слезай, — закричал Борька, — не смей трогать!

Генка спрыгнул с лестницы и подошел к Борьке:

— Ты чего разоряешься? Думаешь, мы ничего не знаем? Всё знаем: и про подвал и про ящики!.. Ну, убирайся отсюда!

Борька исподлобья оглядел всех, поднял с земли трос, свернул его и молча пошел со двора.

Глава 27

ТАЙНА

Что? Растрепал? — ругал Миша Генку. — Эх ты, звонарь!

— А я ему молчать должен? — оправдывался Генка.— Он будет спектакль срывать, а я ему должен молчать?

Ребята сидели у Славы. Квартира у него большая, светлая. — На полу — ковры. Над столом — красивый абажур. На диване — маленькие пестрые подушки.

Генка сидел на круглом вращающемся стуле перед пианино и рассматривал обложки нотных тетрадей, Он чувствовал себя виноватым и, чтобы скрыть это, был неестественно оживлен и болтал без умолку.

— «Паганини»… — прочитал он. — Что это за Паганини такой?

— Это знаменитый скрипач.— объяснил Слава. — Ему враги перед концертом оборвали струны на скрипке, но он сыграл на одной струне, и никто этого не заметил.

— Подумаешь! — сказал Генка. — У отца на паровозе ездил кочегар Панфилов. Так он на бутылках играет что хочешь. Попробовал бы твой Паганини на бутылке сыграть.

— Что с тобой говорить! — рассердился Слава.— Ты ничего в музыке не понимаешь…

— Разве мне разговаривать запрещено? — Генка, оттолкнувшись от пианино, сделал несколько оборотов на вращающемся стуле.

— Знаешь, Генка, — мрачно произнес Миша, — нужно думать, что говоришь. Если бы ты думал, то не разболтал бы Борьке о ящиках.

— Тем более, что ничего в этих ящиках нет,— вставил Слава.

— Нет, есть, — возразил Генка: — там нитки.

— Почему ты так уверен, что там нитки?

— Уверен, и всё! — тряхнул вихрами Генка.

— Ты вечно болтаешь, чего не знаешь! — сказал Миша. — Там вовсе другое.

— Что?

— Ага, так я тебе и сказал! Чтобы ты снова раззвонил!

— Ей-богу! — Генка приложил руки к груди. — Чтоб не не встать с этого места! Чтоб…

— Хоть до утра божись, — перебил его Миша, — все равно ничего не скажу. Потому что ты всегда звонарем был, звонарем и остался.

— Но я ведь не разболтал, — сказал Слава, — значит, мне ты можешь рассказать.

— Ничего я вам не скажу! — сердито ответил Миша, — вижу, вам нельзя доверить серьезное дело.

Некоторое время мальчики сидели молча, дуясь друг на друга, потом Слава сказал:

— Все же нечестно скрывать. Мы все трое лазили в подвал — значит, между нами не должно быть секретов.

— Я разве знал? — заговорил Генка, обращаясь к Славе. — Я думал: ящики, ну и ящики… Ведь меня Миша не предупредил. Сам что-то скрывает, а другие виноваты.

Миша молчал. Он сознавал, что не совсем прав, Надо было предупредить Генку. И вообще он поступил не по-товарищески. Он должен был поделиться с ребятами своими подозрениями. Но… тогда как же кортик? И о кортике рассказать? Конечно, они ребята надежные, не выдадут, и Генка не разболтает, когда будет все знать. Но рассказать о кортике?.. А если так: о Филине и о Никитском рассказать, а о кортике пока не говорить, а там видно будет… Может, и о кортике рассказать… ведь один он ничего не сделает.

Все же он проворчал:

— Когда у человека есть голова на плечах, то он должен сам мозгами шевелить… А то «не предупредили» его!

Генка почувствовал в его словах примирение и начал энергично оправдываться:

— Но ты пойми, Миша: откуда я мог знать? Разве я думал, что ты от нас что-нибудь скрываешь! Ведь я от тебя ничего не скрываю…

— И вообще,— обиделся Слава,— поскольку у тебя есть от нас секреты, то и не о чем говорить…

— Ну ладно, — сказал Миша, — я вам расскажу, но имейте в виду, что это б о л ь ш а я тайна. Эту тайну мне доверил не кто-нибудь. Мне ее доверил… — Он посмотрел на напряженные от любопытства лица ребят и медленно произнес: — Мне ее доверил П о л е в о й. Вот кто мне ее доверил!

Зрачки у Генки расширились, взгляд его замер на Мише. Слава тоже смотрел на Мишу очень внимательно — он из рассказов Миши и Генки знал и о Полевом и о Никитском.

— Так вот, — продолжал Миша, — прежде всего дайте честное слово, что никогда, никому, ни за что вы этого дела не разболтаете.

— Даю честное слово благородного человека! — торжественно объявил Генка и ударил себя в грудь кулаком,

— Клянусь своей честью! — сказал Слава.

Миша встал, на цыпочках подошел к двери, тихонько открыл ее, осмотрел коридор, потом плотно прикрыл дверь, внимательным взглядом обвел комнату, заглянул под диван и, показав пальцем на дверь, ведущую в спальню, шепотом спросил:

— Там никого нет?

— Никого, — также шепотом ответил Слава.

— Так вот знайте, — прошептал Миша и таинственно огляделся по сторонам, — знайте: у Никитского есть ближайший помощник в его шайке, и его фамилия… — Он сделал паузу, потом многозначительно произнес: — Филин! Вот!

Эффект получился самый ошеломляющий.

Генка сидел, крепко вцепившись в стул, наклонившись вперед, с открытым ртом и округлившимися глазами. Даже волосы его как-то по-особому приподнялись и торчали во все стороны, словно озадаченные только что услышанной новостью. Слава часто мигал, точно ему насыпали в глаза песок.

Налюбовавшись произведенным впечатлением и чтобы еще усилить его, Миша продолжал:

— И вот… у меня есть подозрение, что тот высокий, который был в подвале, а потом вышел… Помните, в кавказской рубахе?.. Это и есть… Никитский!

Генка чуть не упал со стула. Слава поднялся с дивана и растерянно смотрел на Мишу.

— Что… это серьезно? — едва смог он произнести.

— Ну, вот еще, — пожал плечами Миша, — буду я шутить такими вещами! Тут, брат, не до шуток. Я его по голосу узнал… Правда, лица я его не видел, но уж факт, что он загримировался…

— Вот это да! — смог наконец выговорить Генка.

— Вот тебе и да, а ты болтаешь где попало!

— Раз такое дело, — сказал Слава, — нужно немедленно сообщить в милицию.

— Нельзя, — ответил Миша и придал своему лицу загадочное выражение.

— Почему?

— Нельзя, — снова повторил Миша.

— Но почему? — удивился Слава.

— Нужно все как следует выяснить,— уклончиво ответил Миша.

— Не понимаю, чего тут выяснять,— пожал плечами Слава. — Пусть даже ты не совсем уверен, что это Никитский, но ведь Филин тот…

Положение становилось критическим. Славка такой дотошный! Сейчас начнет рассуждать, а ведь неизвестно еще, тот ли это Филин или не тот…

Миша встал и решительно произнес: