Памятные встречи - Северов Петр Федорович - Страница 2

И он самодовольно улыбнулся.

— В Англии в наше время так много говорят о позоре работорговли, — заметил кто-то из русских моряков.

Рыжий капитан насторожился.

— Но мы приобщаем дикарей к европейской культуре! Здесь они научатся молитве и повиновению. Конечно, нужна определённая суровость. Но ведь и любящий отец иногда берет розгу! С ними иначе нельзя. Разве вы не слышали, что было на Гаити? Тысячи рабов восстали и перебили белых. Они объявили республику! Вот они каковы. А здесь, в Бразилии? Они ушли в леса и тоже объявили свою республику, и сколько португальцев погибло в борьбе с ними! Вот для того, чтобы они даже не помыслили бунтовать, я — увы! — должен проявлять известную строгость. Так лучше для них самих.

Пока рыжий капитан ораторствовал в тени, под тентом, матросы вывели на палубу группу невольников. Были здесь и женщины, и дети; испуганные, изнурённые, жадно и боязливо оглядывались они по сторонам…

— Э, да я вижу, они скучны? — недовольно заметил капитан матросу.

И тотчас над чёрной, притихшей толпой со свистом взвился плетёный хлыст. Стройный кудрявый мальчик с криком схватился за щеку…

Рыжий англичанин криво усмехнулся:

— Вот она, служба… Если он ослепнет, кому он нужен? — Капитан злобно взглянул на матроса и добавил уже совсем смиренно: — Тогда пусть посвятит себя богу. Я отдам его в монастырь.

— За что же он так ударил ребёнка? — возмущённо спросил кто-то из моряков.

Королевский переводчик удивлённо пожал плечами:

— Какого ребёнка?.. Ведь это негр…

— Мне жаль этих язычников, — снова загнусавил капитан. — Но что поделаешь? И любящий отец берет розгу….

Не праздничным обликом главных улиц, не роскошью помещичьих дворцов поразил русских моряков далёкий южный город. Это был огромный притон рабовладельцев.

Двенадцать невольников приходилось здесь на одного португальца. Из этого не следует, конечно, что все португальцы имели рабов. Многие из них сами были помещичьими батраками. А на помещиков трудились сотни и тысячи негров. Даже сладкоречивые святоши из монастырей покупали, продавали и за малейшую провинность нещадно истязали ни в чем неповинных мучеников бразильского «земного рая»…

…Перед отплытием шлюпов в дальнейший поход их посетили царский посол в Бразилии и вице-консул.

Офицеры угощали сановных гостей, а те произносили торжественные речи.

— Что может быть прекраснее этого города, где все утопает в цветах?! — восторженно восклицал посол.

— Да, этот город в моем характере, — дружно вторил вице-консул. — Я обожаю цветы.

Может быть, посол и вице-консул не знали о каменных сараях на берегу и о страшных кораблях у причалов? Нет, знали. Но город, действительно, им нравился.

Двум немецким дворянчикам на царской службе город невольников был по душе.

Но в памяти русских матросов утопающий в садах Рио-де-Жанейро остался городом проклятия и слез, городом рабов и работорговцев, городом диктатора-короля, восседающего на золочёном троне в своём оцепленном стражей дворце, похожем на комиссионный магазин, и умилённо болтающего о «культуре».

Покинув Бразилию и миновав Южную Африку, шлюпы «Открытие» и «Благонамеренный» зашли на ремонт в Порт-Джексон (Сидней). Дальнейший путь отсюда лежал на север, в ледяные просторы Берингова моря, на поиски пролива среди неведомых окраин материка. Кораблям предстояло пройти Тихий океан, где ещё было много обширных районов, в которых до того времени не плавал ни один европейский мореход.

Противные ветры, сменявшиеся полными штилями, неодолимой преградой вставали на пути кораблей. В тропиках, меж островами Новые Гибриды и Фиджи, за долгие десять суток шлюпы нисколько не подвинулись вперёд.

А когда, наконец, подул желанный южный ветер и расправились стройные ярусы парусов, Шишмарев решил вести свой корабль не обычной, уже изученной дорогой, а пересечь большой, не исследованный ещё район океана.

Ранним утром 17 апреля 1820 года дозорный матрос Феоктист Потапов радостно закричал:

— Берег! Прямо по курсу — берег!..

Вся команда шлюпа знала, что в этих широтах океана на карте не было обозначено никаких островов.

Шишмарев находился на мостике; рядом, в штурманской рубке, лежали на столике атласы и карты Арросмита, — знаменитого английского картографа тех лет. Они отличались точностью и отчётливостью очертаний, на них были обозначены не только острова, но даже скалы и рифы. А замеченных островов на карте не было. В 176 милях на северо-запад лежали острова, открытые ещё в 1781 году… Этот же квадрат карты был пуст.

— Значит, открытие? — словно ещё не веря себе, проговорил Шишмарев. И несколько голосов ответили ему дружно:

— Открытие, Глеб Семёнович!.. Ещё одно!..

Смущённый и радостный, позади офицеров стоял навытяжку матрос Потапов. Шишмарев протянул ему руку:

— Поздравляю с открытием, Потапов! Премия вас ждёт.

…Впереди все более отчётливо обрисовывалась группа низменных коралловых островов, густо покрытых тропическим лесом. Вскоре оказалось возможным сосчитать острова: их было одиннадцать, и все они соединялись длинным коралловым рифом. Кокосовые пальмы и хлебные деревья бросали на золотой песок манящую тень.

Внезапно из-за невысокого мыса стремительно вышли четыре лодки. Под треугольными, скроенными из рогож парусами, узкие и длинные, они, казалось, летели, едва касаясь волн.

Метрах в двадцати от шлюпа лодки остановились. Молча, с удивлением и интересом первобытные моряки смотрели на корабль. Рослые, отлично сложенные, мускулистые, с темно-коричневой, лоснящейся от кокосового масла кожей, все они выглядели красивыми здоровяками, а яркие цветы, которыми были украшены их причёски, и браслеты из раковин на руках повыше локтей придавали им праздничный вид. Одежда островитян состояла из повязок на поясах, плетённых из кокосовых волокон, да каких-то красных лент. Не было у них и оружия, — только две или три небрежно обработанные пики или, вернее, палки, назначение которых вряд ли могло быть военным.

Безвестное племя на малых коралловых островах в оружии не нуждалось. Здесь ещё не высаживались ни английские, ни испанские, ни португальские колонизаторы, не жгли селений и не захватывали в рабство этих вольных людей.

— Пригласите их на корабль, — сказал Шишмарев. — Подайте трап.

Лодки островитян двинулись к шлюпу, но сразу же остановились. С минуту островитяне совещались, поглядывая то на шлюп, то на берег. Им бросили верёвку, однако на лодках её не приняли. Островитяне не решались подняться на невиданный корабль к неведомым белым людям.

Они, конечно, не имели ни малейшего представления об огнестрельном оружии, которым в южных просторах океана колонизаторы опустошали в то время десятки и сотни островов. Более того, выяснилось, что эти люди не знали и железа. Когда лейтенант Игнатьев подплыл на шлюпке к островитянам и стал одаривать их всякими мелочами, — только маленькое зеркальце вызвало у них изумление и радость. На полоски толстого обручного железа, годного для поковки ножей, они смотрели равнодушно, даже с недоумением. Их удивила только тяжесть этих полосок… Полюбовавшись зеркальцем или куском пёстрой материи, островитяне без сожаления уступали эти подарки друг другу. Им не было знакомо понятие собственности и чувство вражды из-за вещей. Их радость была общей, как в дружной семье. И невольно думалось морякам о том, что, может быть, уже находится в пути тот неизвестный колонизатор, который, ступив на эту землю, скажет: «Здесь все — моё… Только моё, и ничьё больше. И острова, и пальмы, и рыба в океане, и птицы на ветках, и вы, дикари, мои. Слушать и повиноваться, иначе — смерть!»

Эти люди радовались каждому проявлению дружбы — улыбке Игнатьева, его протянутой руке, приветственным крикам моряков, тому, что матрос, сидевший на вёслах, тихонько напевал какую-то песенку…

Особенно понравилась островитянам одежда моряков. Ощупывая материю белого кителя, любуясь золочёными пуговицами и погонами, они просили Игнатьева подарить им такую одежду.