«Клубок» вокруг Сталина - Баландин Рудольф Константинович - Страница 42

События 1 декабря 1934 года создавали атмосферу подозрительности, беспощадной ненависти и страха».

Тут уместнее вместо шаблонного «страха» употребить выражение «некоторая растерянность» или что-то в этом роде.

Судя по всему, ленинградские чекисты знали об интимных отношениях Кирова с Мильдой Драуле, а потому сразу же арестовали ее. Но если предположить, что кто-то из этих чекистов был соучастником, одним из организаторов преступления, то такая поспешность может вызвать подозрение.

Более того, в период горбачевской «перестройки» получила широкое распространение версия о конкретных организаторах убийства Кирова: Сталин, Ягода, Медведь, его зам. Запорожец. Вроде бы Сталин таким образом избавлялся от опаснейшего конкурента, которого многие партийцы предпочитали ему, а также получил возможность развязать давно и коварно задуманный массовый террор.

Насчет поводов к террору, мы уже знаем, что они были и раньше. Да и какие особые поводы для развязывания террора требуются для диктатора? Для этого вовсе не обязательно убивать своего друга, верного соратника…

Тут-то и утверждают версификаторы, что на выборах в ЦК против Сталина голосовали многие, тогда как за Кирова были почти все или все поголовно. Но вот что получается согласно документам, с которыми знакомилась А.А. Кирилина. Оказывается, единогласно были избраны только двое: М.И. Калинин и председатель Ленсовета И.Ф. Кодацкий (Калинина почему-то после этого Сталин не приказал уничтожить). Пятеро получили по одному голосу «против», а пятеро — по два голоса. Еще пять делегатов и среди них Сталин получили по три голоса «против». Наконец, четыре голоса против получили трое и среди них С.М. Киров. Остальные делегаты получили голосов «против» еще больше, из них больше всех противников оказалось у Я.А. Яковлева.

Выходит, никаким конкурентом Сталину Киров не был, да и никак не мог быть: слишком велика была разница в их положении, если учесть существование культа личности Сталина.

Официальная комиссия в конце 1980-х пришла к выводу, что причина убийства Кирова — личные мотивы. (Можно не сомневаться, что если бы имелись хоть какие-либо зацепки, позволяющие заподозрить Сталина в организации этого преступления, о них сообщили бы во всеуслышание.)

Ну, а как же бытовая версия?

Существуют веские доводы в ее пользу.

Вот что пишет один из «последних могикан» НКВД 30-х годов генерал П.А. Судоплатов: «От своей жены, которая в 1933–1935 годах работала в НКВД в секретном политическом отделе, занимавшемся вопросами идеологии и культуры (ее группа, в частности, курировала Большой театр и Ленинградский театр оперы и балета, впоследствии им. С.М. Кирова), я узнал, что Сергей Миронович очень любил женщин, и у него было много любовниц как в Большом театре, так и в Ленинградском. (После убийства Кирова отдел НКВД подробно выяснял интимные отношения Сергея Мироновича с артистками.)».

«Материалы, показывающие особые отношения Мильды Драуле с Кировым, продолжает Судоплатов, — о которых я узнал от своей жены и генерала Райхмана, в то время начальника контрразведки в Ленинграде, содержались в оперативных донесениях осведомителей НКВД из ленинградского балета. Балерины из числа любовниц Кирова, считавшие Драуле своей соперницей и не проявившие достаточной сдержанности в своих высказываниях на этот счет, были посажены в лагеря за «клевету и антисоветскую агитацию…»

По справедливому мнению Судоплатова, если бы официально был обнародован роман Кирова с чужой женой, была бы выставлена неприглядная картина его личной жизни, и тем самым был нанесен вред престижу партии и ее руководителей, которые должны были служить примером высокой морали.

Все очевидцы утверждали, что Николаев кричал: «Я ему отомстил! Я ему отомстил!» То есть вел себя как ревнивый, оскорбленный муж. Ленинградским чекистам он говорил, что совершил преступление в порядке личной мести.

Когда его привели на допрос к приехавшим советским руководителям во главе со Сталиным, Николаев сначала их не узнал, потом стал кричать: «Что я наделал! Зачем я это сделал!» С ним опять началась истерика.

По мнению А.А. Кирилиной: «При проработке следствием версии «убийцы-одиночки»… мало внимания уделялось исследованию изъятых на квартире Николаева документов: личного дневника, заявлений в адрес различных учреждений, где говорилось о «его личном отчаянии», «о несправедливом отношении к живому человеку со стороны государственных лиц»…

Действительно, в дневнике Николаева есть немало записей, которые свидетельствуют о его переживаниях в связи с изменой жены, его возрастающей неприязни к Кирову. Но насколько допустимо доверять подобным сведениям? Ведь если преступление заранее и хорошо продумано, то дневниковые записи должны быть именно такими.

Правда, облик Николаева не свидетельствует в пользу версии «советского Брута». Вот как вспоминала его соседка:

«Небольшого роста, тщедушный, но очень большая круглая голова. У него очень кривые ноги. Одевался скорее как рабочий, но вел себя дико надменно. Жена выше его. Ходила всегда в мужской шапке, скромная. С нами они не дружили…»

Прервем цитату (мы чуть позже к ней еще вернемся). Из нее следует, что психологический тип такого человека с завышенными амбициями вполне соответствует болезненно-ревнивому человеку. На этом, казалось бы, можно и завершить рассказ об убийстве Кирова. Но…

Куда ведут следы?

Продолжим цитировать свидетельство соседки Николаева М.В. Шмеркиной«…С нами они не дружили, а дружили с немцами из 74-й квартиры».

Стоп! Это уже нечто любопытное.

Стоит разобраться в том, в каком материальном положении находилась семья Николаева. Ведь в марте 1934-го он был исключен из партии, а в следующем месяце — уволен с работы.

М.В. Росляков писал: «Итак, Николаев не работал с весны 1934 года. Естественно возникает вопрос: на какие деньги он кормил семью? (Заработок жены М. Драуле, конечно, не мог позволить содержать семью из 4 человек.) Летом 1934 года семья снимала дачу, что вызвало дополнительные расходы.

Кто материально помогал Николаеву? В райкоме он мог только изредка получать мелкие пособия».

Странно, что Росляков только коснулся этой темы, даже не попытавшись предположительно ответить на поставленный вопрос.

А.А. Кирилина в свою очередь отмечает: «В то время существовала жесткая карточная система, но для ответственных работников действовали определенные привилегии по снабжению. Николаев ими пользовался».

Это удивительное обстоятельство. Ведь Николаев никоим образом не принадлежал к числу ответственных работников. Выходит, ему помогало какое-то важное лицо (организация?). О Кирове речи быть не может. Он никак не мог так афишировать свои отношения с Мильдой. Подобная протекция быстро стала бы общеизвестна.

О каких-то высоких покровителях (покровителе) Николаева намекают некоторые документы.

«14.10.1933. Депеша культпропотдела Ленинградского обкома ВКП(б) директору института Истории ВКП(б): «Тов. Лидак! Сектор кадров направляет Николаева по договоренности для использования по должности.

Зав. сектором культкадров… (подпись неразборчива)».

Обращает внимание выражение «по договоренности». С кем? На каком основании?

На обороте депеши: «Тов. Хайкина. Прошу откомандировать тов. Николаева для работы в качестве инструктора. 15/Х Лидак».

И прежде с Николаевым тоже происходило нечто странное при приеме на работу:

На документе подпись Н.С. Ошерова.

Что тут такого особенного? А дело в том, что все другие бумаги, поступавшие в РКИ, документально оформлялись несколько иначе. Были ходатайства трудовых коллективов, личные заявления и только затем направление в отдел кадров. Кто мог рекомендовать Ошерову Николаева? Или, быть может, его лично знал Ошеров? Нет, об этом ничего не известно.