Четвертый под подозрением - Даль Хьелль Ола - Страница 4

Поток студентов, выходивших из аудитории, постепенно мелел. Где же Элизабет? Может, уже вышла, а он не заметил?

Франк Фрёлик медленно встал. Осторожно подошел к двери, открыл ее и очутился на самом верхнем ряду. Стулья ярусами спускались к кафедре. Там, внизу, стояли двое. Одной из двух оказалась Элизабет. Вторая женщина, в длинном черном платье, о чем-то негромко разговаривала с ней. На вид ей было лет пятьдесят, а то и больше. Черные волосы были подстрижены «под пажа».

Они стояли очень близко друг к другу. Может быть, они — близкие подруги? По возрасту та, вторая, годится Элизабет в матери… только матери так не ласкают своих дочерей.

Его заметили.

Женщины вскинули головы и посмотрели на него — хладнокровно. Обе явно ждали, когда он уйдет. Он пытался прочесть в глазах Элизабет хоть что-нибудь, но не нашел признаков узнавания, ни намека на чувство вины, на стыд — ничего.

Они постояли так несколько секунд, глядя друг на друга над рядами стульев. Потом он попятился и вышел.

Глава 2

Иногда он пробовал взглянуть на себя со стороны. Сосредоточиться на себе. И тогда лицо у него начинало гореть от гнева и стыда. В голове оставалось одно-единственное желание: перемотать пленку назад, отредактировать прошлое, прогнать неловкость и малодушие. Значит, Элизабет — всего лишь студентка, закрутившая роман с преподавателем. Более того, с преподавателем-женщиной! Франк Фрёлик дал себе слово, что виделся с ней последний раз, что больше он к ней не приблизится.

«Но почему? — возразил внутренний голос. — Потому что она бисексуалка? Потому что она опасна? Потому что в ней есть что-то загадочное? Неужели он не должен больше звонить ей, потому что там, в аудитории, она притворилась, будто не знает его? Да ведь он сам виноват — повел себя как хам и невежда!»

Внутренний голос никак не желал умолкать. Фрёлик презирал себя. Все дело в том, что его от нее лихорадит. Рядом с ней он не может мыслить здраво. Она превращает его в студень, в желе.

Когда Элизабет позвонила в следующий раз, он не ответил. Сидел, сжимая мобильник в руке, и мучился. Телефон вибрировал, как будто внутри его работал моторчик, сердечко. На дисплее высветилось ее имя. Фрёлик не шелохнулся.

Потом Элизабет начала звонить ему домой.

Настоящая комедия! Фрёлик подбегал к телефону, читал имя на дисплее. Не отвечал, если звонила она. Не прикасался к телефону, если номер был незнакомым. Как-то вечером он сидел на диване и слушал звонки. Телефон звонил не умолкая. Фрёлик не подходил, зная, что звонит Элизабет. Вот какую власть над ним она приобрела — даже когда он был один, он никак не мог от нее освободиться.

Прошла неделя. Франку Фрёлику показалось, что охватившая его лихорадка почти прошла. Наступил вечер четверга. После работы он, как всегда, приехал домой на метро. Вошел в подъезд. У почтовых ящиков стояла старушка с восьмого этажа. Еще до конца не отойдя от отупляющей поездки в подземке, Фрёлик придержал для какой-то сгорбленной женщины дверь лифта. Соседка ничем не отличалась от многих старушек, с которыми он время от времени ездил в лифте. Когда дверь кабины закрылась, он нажал кнопку своего этажа. Пустым взглядом уставился перед собой, отмечая, как меняются на дисплее цифры.

Он вышел из кабины. Дверь захлопнулась с глухим стуком; лифт поехал дальше. Фрёлик стал рыться в карманах, ища ключи.

Вдруг он замер.

Глазок на его двери светился желтым светом, хотя обычно за ним бывало темно. Неужели он утром, уходя, забыл выключить свет в прихожей?

Наконец он вставил ключ в замок и осторожно повернул. Дверь открылась бесшумно. Он бочком вошел в прихожую. Тихо прикрыл за собой дверь. Прислушался, затаив дыхание. Свет в прихожей — еще куда ни шло, но и дверь гостиной приоткрыта, а это уже совсем другое дело.

В квартире кто-то есть!

Фрёлик стоял столбом, гадая, что же произошло. Он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, во рту пересохло. Не осознавая, что делает, он преодолел расстояние в два метра, отделяющее входную дверь от гостиной. Он как будто наблюдал за собой со стороны: увидел, как поднимает руку, осторожно прикасается к двери и толкает…

Его как будто дернуло током. Он судорожно втянул в себя воздух. Общее оцепенение не проходило.

Она сидела на полу, повернувшись к нему спиной. Кроме бирюзовых трусиков, на ней ничего не было. Подалась вперед, выгнув тонкую талию. Он заметил две крупные родинки сбоку от позвоночника. Издали татуировка казалась длинной чертой, проведенной черной шариковой ручкой. Она сидела по-турецки перед музыкальным центром и не обернулась, потому что ничего не слышала: надела его новые наушники. Из них доносились отдаленные звуки музыки — будто ветер шелестел сухой листвой. Фрёлик понял, что она чувствует себя в его квартире совершенно как дома. Вломилась к нему и тут же отгородилась от всего мира… На полу валялись его компакт-диски и виниловые пластинки.

От напряжения, гнева и любопытства внутренности скрутились в тугой узел. Мысли в голове путались. Как она попала к нему? Во-первых, чисто физически. Во-вторых, не верилось, что она в самом деле взломала дверь. В-третьих, она нарушила его личное пространство, проникла в его святая святых, в его дом! Она явилась без спросу, видимо считая, что имеет на это право. Он никак не мог разрушить чары. От нахлынувших эмоций его переклинило.

Может быть, до нее дошел сквозняк от открытой двери, может, она заметила мерцание на стеклянной дверце шкафчика, но она вздрогнула, сняла наушники и, развернувшись, вскочила.

— Боже мой, как ты меня напугал! — В следующий миг она оказалась совсем рядом. — Привет!

— И тебе привет.

Она смотрела на него снизу вверх, улавливая его волнение, смятение, неловкость.

— Разве ты совсем… хоть самую малость… не рад?

— Как ты сюда попала?

— Взяла ключ взаймы.

— Взяла взаймы?

— Когда была у тебя прошлый раз.

— Значит, ты воровка?

Его слова казались эхом какого-то предыдущего разговора. Она спокойно посмотрела ему прямо в глаза и спросила:

— Ты ведь все знал, верно?

Сначала ему почудился вызов в ее словах. Но она почти сразу опустила глаза — как будто ей стало стыдно.

«Как будто… — думал он. — Как будто!»

— Ну да, я позаимствовала у тебя ключ. Он лежал в миске на кухне.

— Позаимствовала, значит?

— Ты злишься на меня?

— Значит, прошлый раз, когда ты была у меня, ты взяла у меня на кухне ключ, ни слова не сказав мне?

— Ты злишься.

— Что ты, от злости я далек.

— Тебе не нравятся такие сюрпризы?

— Не уверен, что слово «нравиться» здесь уместно.

— Намерения у меня были самые лучшие.

— Почему ты раздета?

Она понизила голос:

— Чтобы ты мог лучше разглядеть меня! — Видя, что он молчит, она сдавленно хихикнула.

За ее игрой угадывалась внутренняя незащищенность. Поняв, что он это заметил, она постаралась замять неловкость, подступая к нему ближе.

— Нет, дело не в этом, — торопливо продолжала она. — Просто я приняла душ… Я так замерзла! — Она прижалась к нему и замерла, уловив его смущение. — Понимаю, я не должна была так поступать… Брать у тебя ключ без спросу. Извини!

Она отпустила его и направилась на кухню. Ее куртка лежала на стуле под окном. Элизабет нагнулась за ней не сгибая коленей — живая модель из журнала для мужчин. Порывшись в карманах, достала ключ и, отбросив назад копну темных волос, показала его Фрёлику. Сверкнул пирсинг в пупке — крохотная жемчужинка — и вот она уже снова совсем рядом.

— Я больше так не буду! — прошептала она и вернулась на кухню.

Он услышал, как ключ звякнул об иностранные монетки и всякую всячину, которую он кидал в миску. Она прислонилась головой к дверному косяку и внимательно посмотрела на него. Он невольно сглотнул подступивший к горлу ком. Двигалась она как модель на подиуме: от бедра. И не сводила с него глаз.

— Я подумала, ты обрадуешься. Может быть, потому, что сама обожаю сюрпризы. — Она оглядела его с головы до ног и улыбнулась: — А ты все-таки рад меня видеть!