Дневник Чумного Года - Дефо Даниэль - Страница 47

Кроме того, всем констеблям и церковным старостам было вменено в обязанность оставаться в городе под страхом сурового наказания либо передать свои полномочия способному и во всех отношениях подходящему заместителю, кандидатуру которого одобрит олдермен и члены Городского совета соответствующей части города и за которого уезжающий даст поручительство и залог на случай его смерти, так как нужно будет тогда искать другого констебля на его место.

Все это значительно успокоило умы, особенно после первого момента паники, когда говорили, что из города так все бегут, что Сити — есть опасность — совсем опустеет, если не считать самой что ни на есть бедноты, а вся округа будет разграблена и опустошена голодными толпами. И магистрат действительно не отступился от своего обещания и исполнял возложенные на него обязанности с полным бесстрашием; лорд-мэр и шерифы все время были на улицах, в самых опасных местах; и хотя они старались, чтобы люди не толпились вокруг, в самых неотложных случаях они всегда принимали людей, выслушивали все их жалобы и расспрашивали об их бедах.

Также и городские чиновники, которых называли офицерами лорд-мэра, неукоснительно исполняли свои обязанности, пока были на службе; если же кто-нибудь из них заражался и заболевал, а такое случалось, немедленно находили другого, чтобы поставить на место заболевшего до выяснения выживет тот или умрет.

Подобным же образом шерифы и олдермены всегда находились на своих постах в тех округах, куда они были направлены; а люди шерифа или сержанты, в свою очередь, шли за указаниями к своему олдермену; так что дисциплина и правосудие везде поддерживались неукоснительно.

Следующей заботой было смотреть, чтобы везде соблюдалась свобода торговли; следя за этим, лорд-мэр и шериф, либо кто-то один из них, каждый базарный день выезжали верхом поглядеть, как исполняются их указания: получают ли селяне самый радушный прием,[284] свободно ли пропускают их на рынок и с рынка, не видят ли они на улицах города каких-нибудь безобразий и ужасов, которые могли бы напугать их и заставить прекратить посадки в город. Специальные распоряжения получили также и пекари, а глава Цеха пекарей и его помощники получили указание, чтобы эти распоряжения неукоснительно выполнялись и чтобы установленные цена и вес хлеба (которые еженедельно сообщались лорд-мэром) соблюдались; кроме того, все пекари были обязаны круглосуточно держать печи горячими под страхом лишиться права быть членом корпорации пекарей города Лондона.

Благодаря этим мерам хлеба всегда было вдоволь, и по тем же ценам, как и обычно, я об этом уже говорил; и в провизии на рынках никогда не ощущалось недостатка, до такой степени, что я, дивясь этому, не раз упрекал себя за робость и осторожность при каждом выходе на улицу, тогда как селяне спокойно и храбро шли на рынок, будто в городе не было заразы или будто им не угрожала опасность подхватить ее.

Что правда, то правда, одним из самых похвальных действий магистрата было то, что улицы всегда содержались в чистоте и ничего пугающего нельзя было на них увидеть — трупа или еще чего, оскорбляющего взгляд, — если не считать тех случаев, когда кто-либо падал замертво прямо на улице, о чем я уже говорил; но и такие тела обычно прикрывались или же относились в ближайший церковный двор в ожидании ночи. Все необходимые работы, которые порождали страх, были омерзительны или опасны, делались по ночам; перевозка и погребение трупов, сжигание заразных пожитков — все это делалось ночью; и все те трупы, которые сбрасывались в три огромные ямы на кладбищах, о которых я уже говорил, подвозились туда ночью, и все было забросано землей до наступления дня. Так что в дневное время не было ни видно, ни слышно ни малейших признаков бедствия, если не считать пустынности улиц и подчас бешеных криков и жалоб людей, высовывающихся из окон, а также множества запертых домов и лавок.

Нельзя сказать, что в Сити было так же тихо и пустынно, как на окраинах, если не считать того периода, когда, как я уже говорил, чума поползла на восток и распространилась по всему Сити. Это действительно была милость Божия, что чума, начавшись сначала в одном конце города (о чем говорилось уже предостаточно), лишь постепенно распространялась на другие части и не пришла сюда (я хочу сказать, на восток), пока не истощила своей ярости в западной части города: таким образом, когда она разгоралась в одном направлении, то затихала в другом. Например, она началась в Сент-Джайлсе и вестминстерской части города, а именно: в Сент-Джайлсе-ин-де-Филдс, Сент-Эндрюсе, Холборне, Сент-Клемент-Дейнз, Сент-Мартин-ин-де-Филдс и в Вестминстере; там она свирепствовала примерно до середины июля. Во второй половине июля в этих приходах она стала стихать, но значительно возросла в Крипплгейте, приходе Святого Гроба Господня, Сент-Джеймсе, Кларкенуэлле, Сент-Брандс и Олдерсгейт. Пока это продолжалось во всех перечисленных приходах, Сити и все приходы Саутуэркской стороны реки, а также Степни, Уайтчепл, Олдгейт, Уоппинг и Рэдклифф были почти не затронуты, настолько, что люди там по-прежнему беспечно ходили по делам, вели торговлю, держали открытыми лавки и свободно общались друг с другом и в Сити, и в северо-восточных приходах, и в Саутуэрке, почти как если бы чумы и вовсе не существовало.

Даже когда северные и северо-западные пригороды, такие как Крипплгейт, Кларкенуэлл, Бишопсгейт и Шордич, были уже сильно заражены, все же в остальных приходах было сравнительно спокойно. Например, с 25 июля по 1 августа сводки умерших сообщали:

Одним словом, в ту неделю в двух приходах — Крипплгейт и Святого Гроба Господня — умерло на 48 человек больше, чем во всем Сити, восточных пригородах и саутуэркских приходах вместе взятых.

Это привело к тому, что репутация Сити как места здорового, особенно среди близлежащих графств и торговых городов, откуда к нам главным образом и шла провизия, держалась дольше, чем это соответствовало действительности. Ведь когда люди из провинции проезжали через Шордич, или Бишопсгейт, или Олд-стрит и Смитфилд, они видели, что улицы на окраинах пустынны, дома и лавки заперты, а те немногие прохожие, кто встречался им на пути, старались идти посередине улицы. Но как только они попадали в Сити, внешне дела обстояли здесь лучше: рынки и лавки были открыты, и горожане, как обычно, ходили по улицам, хотя и не столь многолюдным; так продолжалось до конца августа — начала сентября.