Тайное проникновение. Секреты советской разведки - Павлов Виталий Григорьевич - Страница 24

Мне остается вспомнить о том, что же писали в Европе о документах диспетчерского центра, и высказать некоторые появившиеся у меня в связи с операцией «Карфаген» мысли.

Как я упоминал, в конце 1969 года, а точнее в сентябрьских номерах западногерманских журналов «Штерн» и «Шпигель» одновременно появились публикации отдельных американских документов, которые проходили через диспетчерский центр еще в начале шестидесятых годов. Вторичная публикация в «Штерне» была в феврале 1970 года. В документах фигурировали те самые, показавшиеся мне в 1963 году страшными цели американских ударов по Европе, включавшие и территории союзников США по НАТО. Естественно, эти документы вызвали сенсацию и новую волну публикаций в других странах. Как пишет французский историк Т. Вольтон (Вольтон Т. КГБ во Франции. М.: Прогресс. 1993, с. 112), на эти документы ссылались в различных изданиях около 20 раз. Сам он ссылается на эти, как он утверждает под влиянием американских опровержений, псевдодокументы, как на продукт дезинформационной службы советской внешней разведки. Кто же поверит этим опровержениям?! Ведь документы те были абсолютно достоверными, в чем, думаю, перед публикацией редакторы таких авторитетных журналов удостоверились. Можно добавить, что уже в 1981 году статьи на тему документов, по сообщению того же Вольтона, появились в Голландии, Норвегии, Бельгии, Греции, Великобритании, Франции и на Мальте. А в 1982 году появилась обширная статья в Финляндии.

Хотя я уверен, что документы стали известны самим европейским спецслужбам, допускаю и возможность передачи, повторяю, передачи, а не подделки некоторых из добытых нашей внешней разведкой в 1963 году из диспетчерского центра документов по своим каналам для опубликования в прессе. Это было бы естественным в плане активных мероприятий по воздействию на европейскую общественность. Такими циничными, страшными были эти американские планы, что не требовалось никаких добавлений к ним.

На судебном процессе над Джонсоном и в связи с раскрытием им операции ТФП в диспетчерский центр высказывалось много интересных, заслуживающих внимания оценок этой операции внешней разведки.

Министерство обороны США заявило, что можно охарактеризовать потери как огромные, некоторые являются непоправимыми и не поддающимися оценке и определению. Невозможно оценить в долларах стоимость восстановления и исправления того, что произошло. Главное в оценке этого министерства сводилось к констатации: «Если бы потери не были обнаружены и началась бы война, ущерб этот мог стать фатальным».

Кажется, сильнее не скажешь.

Различные эксперты и специалисты США высказывались в том плане, что материалы центра дали Советскому Союзу детальное знание оборонной системы НАТО и, кроме того, информацию о том, что Соединенные Штаты намеревались делать при различных вариантах мировых событий. КГБ обнаружил скрытые разногласия среди партнеров НАТО, которые СССР мог усилить и обострить. Советская разведка узнала, какие слабости Советского Союза Запад секретно обнаружил. Определить весь ущерб от потери этих секретов невозможно. Непоправимым оказалось многое. Например, нельзя нейтрализовать советское проникновение в западные системы криптологии. Однако многое из того ценного, что КГБ «украл», остается неведомым для США, так как невозможно точно узнать, какие же материалы оказались в руках советских разведчиков.

Не менее интересны и описания публицистами диспетчерского центра. Например, Д. Баррон в своей книге «КГБ» (Баррон Д. КГБ. Секретная работа советских секретных агентов. Нью-Йорк, 1974, с. 199, 214) пишет: «Ни одно другое учреждение в Европе не было таким жизненно важным для Соединенных Штатов, и вооруженная охрана защищала его днем и ночью… Это был курьерский центр вооруженных сил США. Поток секретов, проходивших через него, мог раскрыть фундаментальные оборонные планы Запада, наиболее сильные и слабые стороны США, шифровальные системы, при помощи которых передавались сверхчувствительные, важнейшие сообщения. Это были секреты, за которые Советский Союз заплатил бы любую цену». И далее, центр «был европейской крепостью многих наиболее важных военных и дипломатических секретов, принадлежавших США… Все жизненно важные документы, шифровальные системы и криптологическое оборудование, направлявшееся Вашингтоном в НАТО, американскому командованию в Европе, а также Шестому флоту в Средиземном море, поступало прежде всего в диспетчерский центр… Все материалы с грифом сверхсекретно и более высоким засекречивающим обозначением, исходящие из подразделений в Европе, также поступали в центр по пути в Вашингтон».

Об интересе внешней разведки к центру, который, судя по всему, был известен Западу:

«КГБ давно наблюдал за центром. Но он оставался подобно влекущему и обманчивому миражу за пределами достижения… КГБ знал так же, как и США, что центр и его сейф были недоступными. И все же КГБ искал хотя бы один шанс из миллиона, который позволил бы войти и добыть сокровища сейфа».

Как видит читатель, советская внешняя разведка нашла этот миллионный шанс.

Завершая описание эпопеи «Карфаген», не могу удержаться, чтобы не поделиться размышлениями, навеянными этой операцией.

Читая об операции в западных источниках, слушая рассказ Анатолия Ивановича Лазарева, я мысленно был с моими коллегами-разведчиками, которые решали сложнейшую разведывательную задачу в парижской резидентуре. Ведь им пришлось не только преодолеть многочисленные барьеры на пути к исключительно важной для нашего государства, актуальнейшей в условиях «холодной войны» информации.

Когда, наконец, они прорвались туда, к заветному сейфу, где складывались документы стратегического значения, они отнюдь не избавили от постоянного риска ни себя, ни своего агента.

Джонсон рисковал, когда ночью, оставаясь временно в одиночестве, вскрывал замки на хранилище. Лихорадочно укладывая в сумку находившиеся там пакеты, он знал, что в любой момент может внезапно появиться проверяющий его пост офицер. Вынося сумку с документами и оставляя центр без охраны, он вновь рисковал был уличенным, по крайней мере, в дезертирстве с важного поста, не считая большой вероятности обнаружения при этом отсутствия в сейфе документов. Затем он отвозил сумку с документами нашему разведчику и, отдав ее, возвращался на свой пост. И вновь несколько часов напряженного ожидания, когда документы вернутся и он сможет успокоиться, положив их на место, затем риск оставления центра без охраны, вновь беспокойство о том, чтобы кто-то из американцев, хотя бы его сменщик, почему-либо решивший явиться на дежурство пораньше, не обнаружил его отсутствия. Могли у него возникать и мысли о том, все ли будет благополучно с временно отсутствовавшими пакетами, не будет ли замечено их вскрытие. Ведь он понимал, для чего они были нужны советской разведке.

Велики были психологические переживания и нашего разведчика и его начальника резидента Лазарева. Поездка к агенту за документами, как и любой выход разведчика на встречу с особо ценным агентом, требовала сложного проверочного маршрута и большого нервного напряжения. А в данном случае нужно было ночью, в сложных условиях парижского оживленного дорожного движения не пропустить ни одного подозрительного признака, в точно назначенное время быть на месте встречи. И особенно усложнялась эта задача при возвращении документов агенту из-за острого дефицита времени.

При этом еще раз хочу напомнить, что мы имели очень квалифицированного противника в лице французской контрразведки.

А переживания самого резидента, отвечающего за все и перед всеми. Операция «Карфаген» была настолько неординарной по содержанию добывавшейся информации, что о ней, не в конкретной форме, но достаточно много знали не только в руководстве внешней разведки и КГБ, но и глава государства. Любой успех или провал ее несли бы за собой самые серьезные последствия, в первую очередь для резидента. Успешное проведение операции, какими бы наградами оно ни вознаграждалось, не могло компенсировать и доли нервных и психических издержек ее исполнителей.