Судьба и грехи России - Федотов Георгий Петрович - Страница 174

Федеративность  нового  общества,  исключающая  «сплошной» централизм, Сохраняет старое отечество с ограниченными функциями. Международная политика и хозяйство выходят из его компетенции, но за ним остается  значительная доля культурной политики, полиции и правосудия. Превращаясь из суверенного государства в штат,  оно сохраняет свою символику, пышность исторических  костюмов и традиций. Это облегчает переход для гражданского сознания. Старое отечество существует, хотя и не посылает своих сынов на смерть для защиты своих интересов  и престижа. Лояльность  и  подданство разделяются между  великими и малыми отечествами, возвращая Европу в мир  оклеветанного феодализма. Феодализм, то есть разделение  суверенности между рядом политических сфер, раскрепощает личность от всепоглощающего  этатизма, который  встал угрозой для свободы. Недаром наша свобода родилась с Великой хартией в недрах феодализма.

                Опасность грозит совсем с другого конца: не от насилия, а от безвластия или от бездействия власти. Лига На-

==244                                                       Г. П.

кий  погибла от нежелания гегемонов 1919 года обнажить меч  на защиту ее законов. Новая власть победоносных демократий стоит с самого начала перед необходимостью военного и политического принуждения для умиротворения и организации мира. Разоружить народы, пресечь немедленно национальные вендетты, избиение меньшинств, политический террор, бесконечные и бесплодные пограничные тяжбы... Сколько труда, сколько пота и крови предстоит отдать, прежде чем наша старая планета будет вновь пригодна для жизни разумных  существ. И если кто-нибудь при мет на себя ответственность за общее дело, возьмет почин и водительство, народы благословят его, какие бы ошибки и даже злоупотребления он себе не позволил. Власть не всегда средство эксплуатации. Бывает — и не так редко, — что она является орудием для осуществления  высокой миссии. И нет миссии выше и благороднее, чем осуществление нового не средиземноморского, не римского, а европейского в культурном  смысле  или, чтобы не обижать Америки  и не забегать вперед истории, скажем — «Атлантического» мира: Pax Atlantica.

                2

                Для нас, русских, как для большинства людей нашего времени, отечество слишком слилось с нацией; нам трудно — для многих невозможно — и помыслить разрыв между ни ми. Во всяком случае, он не кажется заманчивым, — скорее всего он пугает. Мы привыкли думать, что национальная культура нуждается в государственной охране, как черепаха в скорлупе, и что без брони государства она рискует погибнуть в борьбе за жизнь. Формулируя так наше традиционное отношение  к нации, мы обнажаем его слабость. Оно действительно вытекает из малодушия или из неверия в силу духа. Его можно было бы признать за выражение национального атеизма. Конечно, у русского общества никого да не было того особенного вкуса к государственности, которым  отличаются, например, современные немцы. В нас говорит не столько любовь к принуждению, сколько привычка к нему. Несмотря на весь наш вековой протест против давления государства на культуру, мы сжились с этим

НОВОЕ ОТЕЧЕСТВО                           

==245

бытом  и, когда наши духовные силы были надорваны революцией,  оказались беззащитными   перед соблазнами старого, уже разрушенного мира.

                А между тем история совсем не подтверждает предполагаемого совпадения государства и национальной культуры. Это совпадение бывает скорее исключением, чем правилом. Нам  заслоняет перспективу XIX век со своей мечтой — построить государство на чисто национальной основе. Мы принимаем  за действительность мечту романтиков и патриотов прошлого столетия.

                Но  прежде, чем говорить о фактах, надо условиться о понятиях. Что мы  понимаем  под нацией? Конечно, здесь мы  не имеем  возможности обосновывать наше определение; важно хотя бы установить его.

                Нация, разумеется, не расовая и даже не этнографическая категория. Это категория, прежде всего культурная, а во вторую очередь политическая. Мы можем определить ее как сов падение государства и культуры. Там, где весь или почти весь круг данной культуры охвачен одной политической организацией и где, внутри ее, есть место для одной господствующей культуры, там образуется то, что мы называем нацией. Не народ (нация) создает историю, а история создает народ. Английская нация создалась лишь в XIV веке, французская — в XI веке, после многих веков государственной жизни. Культурное единство, достаточное для образования нации, довольно трудно определимо по своему содержанию. В него входит религия, язык, система нравственных понятий, общность быта, искусство, литература. Язык является лишь одним из главных, но не единственным признаком культурного единства. Швейцария —  нация без языкового единства, может быть и Россия — СССР —  так же.

                Это культурное богатство не дается сразу ни одной этнографической народности, но постепенно наживается ею в ее исторической жизни. Но  очень часто культурное единство вовсе не вмещается в рамки общей государственности. Простое обозрение великих исторических культур показывает, что национальные, то есть охваченные государством, культуры встречаются реже, чем культуры сверхнациональные.

                Древность дала нам два великих национальных государства — результат географической изоляции, — где границы культуры и государства почти совпадают: это Египет и Ки-

==246                                                   Г. П.

 тай. Но вавилонская культура не смогла создать для себя  политического единства: в одной Палестине, культурной  провинции Вавилона, было место для десятка малых государств. Никогда не знала политического единства и великая культура Индии. Вот почему Индия никогда не была  нацией и если станет ею, то этим она обязана только английскому воспитанию. Культура Греции развивалась в сотнях маленьких отечеств. С нашей точки зрения, нельзя говорить о греческой нации, но лишь о греческой культуре.  Объединительные тенденции эллинистического мира завершились в Империях, где греческая культура была брошена в плавильный тигель с иными культурами Востока и  Запада. В христианском средневековье народы жили в тес ном духовном и культурном единстве, которое никогда не  получало другого единства в государственной сфере, кроме  символического: «Священной, Римской Империи». Столь  же универсальна и многогосударственна была и культура  ислама. Лишь на наших  глазах, Кемаль-Паша, выученик  либеральной Европы, создает чисто национальное турецкое  государство. Для старого государства Османов не «турок», а  «правоверный» было символом отечества, как «христианин», «католик» для средневековой Европы и даже Руси  («крещеный», «православный»).

                В новую эпоху из распада католического мира создаются действительно национальные  государства: Англия,  Франция, Испания... Но наряду с ними существуют вплоть  до XIX века исторически создавшиеся, не национальные, а  чисто территориальные политические единства. Австрия  погибла лишь в 1918 году — и сейчас многие ее оплакивают. Все мы знаем, что Германия и Италия лишь в прошлом веке осуществили свое единство, то есть, создали государственную броню для своих уже древних и великих  культур. Опоздавшие на пир, одни набросились с жадностью на сомнительные яства и теперь морально расплачиваются за невоздержание. Конечно, не случайно, что фашизм, то есть острое национальное заболевание, поразил,  прежде всего, эти страны — новорожденного и потому особенно острого национального сознания. Замечательно, что  величайшие свои культурные достижения Италия дала в век Возрождения (или еще в средневековье), а Германия в век Канта и Гете (или еще в Реформации), когда обе эти страны