Белые дюны - Севела Эфраим - Страница 7

Олег. Но вы же — нас никто не слышит — бездарны!, как сапог.

Режиссер. А вы — так как нас никто не слышит, то осмелюсь сказать вам, — вы безнравственны как… как… торгуете в искусстве своим грязным бельем.

Он рассмеялся. Олег тоже.

Когда девица одевалась, Олег не выдержал и подошел к ней, волнуясь и глупо улыбаясь, как бывало с ним в юности, когда до умопомрачения влекло к «объекту».

Олег. Который час?

Она не ответила, только смерила его взглядом, искоса и небрежно.

Олег. Вы здесь отдыхаете?

Девица. Здесь курорт. Чего делать, как не отдыхать?

Олег. По путевке?

Девица. А как же?

Олег. А вы хотели бы в хороший ресторан… скажем, провести вечерок…

Девица. С кем? С вами? И даром не надо. Нас тут кормят достаточно. А уж провести время — сама подберу с кем. Охотников — навалом.

Олег. Это уж непременно. При вашей красоте. (И в уме.) Боже, что я несу? Как кучер… или приказчик. Совсем ошалел. Что с вами? Олег Николаевич?

Девица. Вот что, дядя… ты тут, видать, начальник… Что, актрисы надоели, потянуло на свежатинку?

Олег. Ну, не совсем так, но вообще-то… Не стану спорить.

Девица. А мне-то что с того?

Олег. Естественно… с моей стороны… причитается… Это уж сам бог велел. Мы с тобой уедем… на машине… тут есть мотель… старомодный, уютный, уединенный. А кругом — ни души. И маяк среди дюн.

44. Экстерьер.

Пляж.

Вечер.

Пустеет пляж. Рабочие уносят с площадки оборудование. По высокой ..зигзагом, металлической лестнице, просвечиваемые закатным солнцем, они с грузом поднимаются на самый верх обрыва, к маяку.

Операторская группа упаковывает съемочную камеру.

У подножья обрыва сидят Лариса и дама из группы. Лариса встревожено, но стараясь не выдать себя, косит на мужа, обхаживающего девицу. Дама устало поникла, словно из нее выпустили воздух.

Дама. Я — дура безмозглая! Что мне, больше всех надо? Стараешься, лезешь из кожи вон — и что в ответ? Сколько раз даю себе зарок! Софа, угомонись! Будь, как все! Только успеваю утирать плевки. Разве я кому-нибудь враг? Стараюсь, чтоб было как лучше. И за это меня терпеть не могут. Посмеиваются за моей спиной. А сколько я сопливых девчонок вывела в знаменитости! Находила в глуши, в провинции. Вытаскивала в Москву, опекала, подкармливала из своего скудного жалованья. И что? Кто-нибудь из них вспомнит меня, когда я умру? Сволокут в крематорий соседи, и то если время найдут.

Она плачет, размазывая краску по дряблым щекам. Лариса слушает ее вполуха. Ее встревоженный взгляд прикован к мужу, токующему, распустив перья, как тетерев, перед девицей.

Они идут вдоль Кромки воды. Девица повизгивает, когда легкая волна добирается до ее ног. Олег, с откуда-то взявшейся прытью, подхватывает ее, помогает выбраться на сухое место.

Дама. А ведь все начиналось как в сказке. Театральный институт. От поклонников отбою нет. Упала на катке, разбила колено. И — конец артистической карьере! Все! Хоть в петлю лезь. Но выжила, пошла в ассистенты — помогать режиссерам находить талантливую молодежь, оберегать их, как собственных детей. И в этом находить удовлетворение. Жить отраженным светом чужой славы. Вся жизнь в поездах, в гостиницах, а у самой — никакой личной жизни. Греешься у чужого очага. Радуешься чужому успеху, как своему. А потом: кто эта безобразная старуха? Пшла вон! Я не в претензии. Я им прощаю! Всем! И тем, кому помогла взобраться на вершину славы, и тем, кому не смогла помочь, как ни старалась. Ведь живем-то мы ради одного божества — ради искусства.

Олег с девицей удаляются все дальше и дальше. Лариса поднялась, отряхнула с юбки песок.

Лариса. Давайте, Софа, искупаемся. Море — оно для всех. И для знаменитых, и для неудачников. И для молодых, и для таких, как мы с вами. Пойдемте, Софа.

Дама. Нет, нет, милая. Я не отваживаюсь обнажаться на людях.

Лариса. А я — наглая. Потеряла стыд. Она торопливо раздевается. И остается в купальнике, стройная, как девушка. Режиссер, проходя мимо, скосил глаза на нее, потом на удалившуюся пару: Олега с девицей.

Режиссер (Ларисе). Эх, дал маху. Надо было вас снять дублером. Какая у вас фигура!

Лариса. Что есть — не отнимешь. Да ведь ваш брат — режиссер — слепой.

И бросилась в море, поплыла красиво, легко. Вынырнула, оглянулась на берег. Видит пустеющий пляж. Ажурную лестницу. Даже Софу и режиссера. А муж и девица куда-то пропали.

45. Экстерьер.

Пляж.

Вечер.

Девица. Когда?

Олег. Хоть сегодня. Еще засветло прикатим. Девица. На всю ночь? Ой, выставят меня из санатория. Придется тебе, дядя, словечко замолвить, если что…

46. Экстерьер.

Дорога среди дюн.

Автомобиль, вздымая пыль, катит по песчаной дороге среди дюн. Мелькают сосны, за ними — море с закатным солнцем. С топотом проносится табун диких лошадей. Кони выскочили на пустынный берег и пьют морскую воду.

Девица. Вот не знала, что кони пьют соленую воду.

Олег. Кони дикие. Другой воды здесь нет. Вот и приноровились к морской.

Девица. А вы тут впервые?

Олег. Бывал. Даже знаю, что есть тут магазин и в нем полно импортных вещей. Покупателей — то нету. Вот мы с тобой там и поживимся.

Девица. У меня денег — кот наплакал.

Олег. Не беда. Это уж моя забота.

Девица. Такой ты щедрый? (Приникает щекой к его плечу.)

47. Экстерьер.

Мотель среди сосен.

Вечер.

Олег притормозил у двух нелепых львов, окрашенных под бронзу, разлегшихся с двух сторон ступенек.

Кошечка лакает с блюдца у самой морды льва.

Олег взбежал по ступеням, а девица осталась в машине со стопкой упакованных в целлофан дамских вещей.

Потом он с девицей проследовал по деревянной лестнице на внешней стене домика, увитой диким виноградом.

48. Интерьер.

Комната с двуспальной кроватью.

Из окна — вид на море.

Солнце садится в воду.

Девица деловито раскладывает купленные вещи на полках в шкафу, иногда прикладывая их к себе и любуясь в зеркале. Олег присел на кровати. Утирает платком лоб, спускает узел галстука.

А девица, уложив вещи, начинает раздеваться.

Олег. Спать еще рано.

Девица (уже полураздетая, поглаживает редкие седые волосы на Олеговой макушке). Мы сюда не спать приехали. Верно? Давай и ты разоблачайся. Ты ко мне по— хорошему, и я к тебе по-хорошему.

Олег с ней в постели. Он, видать, перевозбудился. Все его попытки овладеть ею тщетны. По причине полового бессилия. Униженный и подавленный, он откинулся на подушки и в уме чуть не плачет.

«Так и предчувствовал. Вот и возмездие. Всю жизнь расходовал себя черт знает на что. Без любви, даже без желания. Набивая счет по жуткому принципу: всякую тварь на хер пяль, бог увидит — лучшую подаст. Вот и подал, когда весь иссяк. Боже, я подсознательно годами ждал встречи с таким вот совершенством, юной кобылицей, что может в гроб вогнать любого жеребца. А я уж давно мерин, сивый мерин. Без чувств, без огня, без страсти. За что мне такое наказание?»

Девица разметалась по постели, безжалостно дразня его соблазнительными формами.

Девица. Ничего, дядя. Пойдем ужинать. Пару рюмашек коньячку — и ты взовьешься.