Дикий урман - Севастьянов Анатолий - Страница 9

Лиса в кусты, лисята в нору, а к брошенному тетереву подбежал Росин.

– Не делом занялся, – говорил потом Федор. – Ишь как промышлять задумал. У лисят стащил. У птиц отобрал. Прилети парой, они бы тебе глаза повыдрали.

– Сырым, что ли, есть будем? – Росин держал в руках чисто ощипанного тетерева. – Сырым придется. Что, не вкусно?

– Голод меняет вкусы.

Федор принялся неторопливо жевать сырое мясо.

– Самим промышлять надо. Тут карасей пропасть.

Наутро, лежа на спине, Федор показывал Росину, как плетется верша.

– А тут вот так прут загибай. Смекаешь?

– Ясно. Мальчишкой сам корзинки плел. Тут почти так же.

Долго сидел Росин среди вороха прутьев, вплетая их в вершу.

…Наконец нож в ножны, вершу на спину – и к озеру. Вдоль берега темно-серая полоса из погибших комаров или каких-то похожих на них насекомых. Местами эта полоса – метров четыре-пять шириной.

«Тут не то что караси – киты кормиться могут», – подумал Росин, прикидывая, куда бы поставить вершу.

Неподалеку виднелась упавшая сосна. Ствол над водой, вершина в озере, и как раз там, где в тростниках расходились круги от крупной рыбы.

С вершей на спине Росин тихонько переступал по стволу. Добрался до вершины, утопил вершу и повернул обратно.

У самого берега, в тине, зашевелился над водой плавник большого карася. Но вот черная толстая спина повернулась– карась мог уйти. Росин всем телом ухнул на него. Подняв грязное от тины лицо, быстро шарил под собой. Но карася не было. Росин встал. Отряхнул лохмотья тины, а под ногами – бульк! И перепуганный карась, лежавший рядом, метнулся в сторону. Росин за ним. Вот он! Цап! Да где там – только тина.

– Ты чего, Федор, такой хмурый? Опять нога? – спросил Росин, выжимая рубаху.

– Нет, паря, как не шевелишься, особо не болит. Нескладно получилось… Искать ведь будут. Весь Черный материк обшарят – и нету. Хлопот-то людям! А мы вон где – в другой стороне вовсе.

– Подожди, Федор, почему же в Черном материке искать будут? А письмо?

– Нет письма… Помнишь, в одном месте особливо полыхало? Так это навал сушняка возле протоки горел… А письмо, сам знаешь, с ней рядом было.

– Почему же ты мне сразу не сказал об этом?

– Кто же знал, что эдак приключится? Вернулись бы к сроку, почто и письмо нужно.

– Вот, значит, как. Никто не знает, что мы здесь! И нечего надеяться на чью-либо помощь… Нога заживет в лучшем случае месяца через два. Но ты же говорил, что спадет вода и отсюда не выбраться?!

– Верно, в ту пору и со здоровыми ногами отсюда не уйдешь… Добро бы хоть припас был. Дожили бы до той весны.

Росин опустил на землю скрученную, не выжатую до конца рубаху и сел с ней рядом. «Дела…»

Возле речки, в зарослях черемухи, вовсю распевал соловей-красношейка.

– Нет, тут оставаться нельзя. Надо во что бы то ни стало найти лодку – и назад… Положу тебя в долбленку, как-нибудь выберусь.

– Полно, вдвоем с топорами насилу прорубились… Только если одному тебе выбраться… Скажешь там… Может, самолет пришлют.

«Может быть, правда, выбраться одному? Вылетит вертолет и заберет его. Но как же он тут один? В лучшем случае доберусь недели за две. Что он будет делать? Шевельнуться не может. И есть нечего… Нет, тогда он так и останется в этом шалаше».

– Нет, Федор, одному тебе оставаться нельзя.

Федор не ответил. Он лучше Росина понимал, что означало остаться одному.

«Ну вот, Оля, и сбылись твои тревоги, – думал Росин. – Мы, кажется, действительно попали в незавидное положение. Никто не знает, где мы… А мы за сотни километров от людей, за топями, без ружей, без одежды и даже без огня… Вдруг у Федора начнется гангрена? Ведь здесь и паршивенький аппендицит смертелен».

Глава 7

Ветерок сдувал с елок зеленый туман. Все тихие затоны озера припудрила пыльца цветущих елок. В тайге сильно пахнет еловая пыльца. Сколько Вадим ни бывал в экспедициях, каждый раз, вновь попадая в тайгу, он не переставал дивиться этим не знающим границ дебрям, этим рекам, с тысячными стаями дикий гусей на плесах, этим бесчисленным, кишащим рыбой озерам. Сравнивать все это с какими-нибудь лесами или озерами в обжитых местах – все равно что сравнивать перевернувшую лодку щуку с каким-нибудь несчастным пескарем. Почто на лесину лазил?

– Смотрел, не дымит ли где. Чем черт не шутит. Вот бы и огонь… Знаешь, Федор, посмотрел сейчас сверху: ни конца, ни края тайге. Кажется, и не выбраться отсюда.

– Выберемся. Руки только не опускай. Никто не при– вез сюда, сами пришли. Сами и выйдем.

– Как у тебя нога?

– Да вроде бы ничего.

– Давай посмотрим.

– Опять тревожить?

– Шины снимать не будем. Может, так что увижу.

В местах, которые можно было осмотреть, нога выглядела нормально. «Кажется, все в порядке, – думал Росин. – Если бы началась гангрена, пора бы появиться каким-то признакам, хотя бы красноте, что ли… и чувствует себя он нормально».

– Вроде все хорошо, Федор.

Федор не ответил. «Чего уж хорошего – сломана нога».Росин подошел к ямке, сдвинул траву. Под ней лежали пойманные вершей крупные, как лапти, бронзовые караси.

– Не могу больше есть сырую рыбу.

– И у меня, однако, душа не принимает.

– А есть – жуть охота. Надо как-то добыть огонь. Может, из кремня высечь?

– Фитиль нужен. Или трут. А их без огня не сготовишь.

– А может, трением попробовать?… Как-то пытался в школе – не вышло. Может, силенки маловато было?… Попробую! Ведь добывают же индейцы.

Возле шалаша вырос ворох сухого хвороста. Появилась натеребленная тончайшими полосками береста. В дупле добыты сухие гнилушки, которые, казалось, затлеют от малейшей искры.

Росин взял пару палок, сел поудобнее и принялся вначале медленно, потом быстрее и быстрее тереть их одну о другую.

Федор приподнялся на локтях, ожидая, что будет… Палки залоснились. На лице заблестели капельки пота. Дыхание участилось. Двигая руками, Росин как можно сильнее прижимал палку к палке. При каждом движении с лица срывались капельки пота.

Федор приподнялся повыше.

– Кажется, паленым пахнуло?

Росин кивнул и из последних сил продолжал тереть залоснившиеся палки. Руки двигались неуверенно, рывками. Наконец они бессильно опустились… А когда вновь приобрели способность двигаться, Росин встал и с силой отшвырнул палки.

– Больше того, что сделал сейчас, мне не сделать.

– Не похоже, что этак огонь добыть можно. Горящее полено три – огонь сотрешь, а ты хошь, чтобы загорелось. Видно, иначе как прилаживаются.

– Да, пожалуй.

Росин побрел к озеру. Смыл пот, утерся рукавом.

– Стяпай-ка вон ту березку, – кивнул Федор на небольшое, роста в два, деревце. – Полотенце сделаю.

– Полотенце?

– Давай, давай березку. Сучья обруби, кору обчисти.

Лежа Федор соскабливал с березки тончайшие, но длинные стружки, похожие на спутанные ленточки идеально белой материи и ничуть не похожие на древесину.

– У хантов по сю пору эти стружки в ходу. Лишних тряпок на промысел не носят. И лицо ими утирают, и посуду, и патроны этой же строганиной запыживают.

Из-под ножа, ленточка за ленточкой, набрался большой белый комок. Росин приложил комок к лицу.

– А ведь правда утираться можно. Ни за что не скажешь, что древесина! Удивительно: березовое полотенце!

Откладывая березовый кол, Федор вдруг побледнел.

– Опять ногу подвернул?

Федор чуть заметно кивнул.

– Слушай-ка, а если тебя в лодку и волоком через завалы, пока вода держится? – несмело предложил Росин, комкая полотенце.

– Пустое. Сам дорогу видел. Да и лодка – где она? Искать надо, без нее и в другую весну не уйдешь.

…Из трех сухостоин Росин связал узкий длинный плот.

– Ты долбленку и по озеру посматривай, не только по тростникам, – наставлял Федор. – Может, мотается где.

– Хорошо, везде смотреть буду.

Росин оттолкнулся шестом. Плот медленно развернулся и поплыл вдоль берега.