Дикий урман - Севастьянов Анатолий - Страница 21

…Росин лег на плотно слежавшееся на нарах сено, заложил руки за голову.

За стеной тоскливо поскрипывали елки.

Росин вспомнил, как мать уговаривала его не поступать в этот институт: «Не живется, как всем. Учился бы на инженера – в городе работать. Или дома бы строить научился. Самому под старость любо посмотреть на свой труд. А то нашел работу – по лесам бродить. В воскресенье с ружьем-то находишься».

«Да, хорошо, что она пока ничего не знает».

Вспомнилось, как в детстве нашел кусок старого брезента, отстирал в канаве, высушил, а потом мать скроила и сшила из него полевую сумку. Он уходил с этой сумкой в лес или на болото, искал там птичьи и звериные следы и аккуратно зарисовывал их в свой блокнот. В сумке, кроме карандаша и блокнота, лежали простенький школьный компас, перочинный ножик со сломанным концом и на всякий случай кусок веревки, который мог пригодиться в походе. Сумка висела рядом с кроватью и всегда была готова к походу.

«Через несколько недель экзамены в аспирантуру. Пропадет целый год, – продолжал думать Росин. – Скоро уж разыскивать начнут. И где? В другой стороне совсем! Потом и матери сообщат… Ведь десятки людей искать будут…»

Росин поднялся с нар.

– Дай я тебе щи, что ли, помогу варить!

Глава 17

Белым-бела вся поляна вокруг избушки. Тяжелый иней склонил траву.

– Смотри-ка, Федор, какой мороз! А ведь сегодня только двадцатое августа.

– Рановато нынче холода, – сказал Федор, вслед за Росиным выходя на костылях из избушки. – Шишки чуть вызрели, а уже иней. Теперь и до зимы недалече… А лабаз, почитай, пустой.

– А медведи от таких холодов досрочно в берлогу заберутся. На медвежатину надеемся, а она под сугробы, бай-бай. Вчера опять ловушку смотрел – пусто…

– Нет, зверь раньше сроку не ляжет. Жиру на зиму нагулять надо… Только нечего на жир надеяться. Орехов нонче много. На всю зиму припасем. Через неделю можно начинать.

Отступил перед теплым еще солнцем утренний иней. Опять зазеленела трава, но теперь уже тусклой, поблекшей зеленью. И по листьям деревьев заметно – на исходе недолгое лето.

Запахами грибов, спелых ягод полнилась предосенняя тайга.

Пропали комары, но вместо них живой серой пылью вилась назойливая мошкара. Она забиралась в рукава, под рубаху, в брюки, в бродни, ухитрялась кусать даже между пальцами ног. К счастью, ночью мошкара спит, ночью можно выйти из избушки и спокойно посидеть, слушая, как щелкочут клювами на мелководье утки. Долго тянулись теперь ночи. Не в пример быстро мелькавшим дням…

– Теперь в управление ребята, наверное, приехали на практику… Студенты охотоведческого факультета. Обычно я их себе забирал, места под выпуск ондатры обследовать. Теперь Алексей Михайлович, наверное, учеты проводить пошлет… Хорошо бы все-таки нескольких человек на обследование южных озер направить. Дело там нехитрое. Не хотелось бы до следующего года оставлять.

– Вадя, а ты фитиль тогда взял ли? Который возле шалаша, в дупле, прятал.

– Забыл, Федор… Да и зачем нам второй? Все равно огонь день и ночь не тухнет. И одного хватит. Схожу в крайнем случае, если понадобится, – не десять километров.

– Ну ладно, пускай лежит.

Федор легко обстругивал кол, срезая с него крупные стружки. Бывает, смотришь на руки человека и понимаешь, какая в них недюжинная сила. По движению рук, по тому, как человек берет что-то, чувствуешь силу. Такими были и руки Федора. Росин давно приметил это и все же удивился, когда однажды, подбрасывая в чувал дрова, Федор взял толстую, похожую на кость, короткую палку и тут же с хрустом переломил ее. Переломил в руках ту палку, которую Росин пытался и не мог сломать о колено. Росин покачал головой и подумал в шутку: «Он, наверное, не понимает, что у человеческой силы может быть какой-то предел».

Федор приладил прочную трехметровую ручку к громадному чурбану.

– Вот, готова тебе колотушка орехи сбивать. Колот по-нашему.

Росин робко смотрел на колот, в котором вместе с трехметровой рукояткой больше трех пудов веса.

– Федор, а ты уверен, что это как раз то, что надо? – спросил Росин. – Не великоват?

– Что ты. Раза в два, в три тяжелее бывают. Те, верно, человека на два, на три. А тебе одному стучать придется, так что как раз. Малость разве легковая. Вон ведь какие дерева простукнуть надо, – кивнул Федор на толстые кряжистые кедры.

– «Легковат!» Да я его в руках едва держу, не размахнешься. А ведь бить надо, чтобы шишки сыпались.

– Посыплются. Иди-ка вон вдарь по тому.

Росин подошел к увешанному тяжелыми коричневыми шишками кедру. Держа колот обеими руками посреди черенка, повернулся всем телом и ударил по стволу. Одна-единственная шишка тукнулась о землю.

– Не держал, видно, в руках! Разве так стучат! – кричал от избушки Федор. – На попа ставь колот. Возле самого ствола. Вот, вот, на землю ручкой. А теперь верх с чуркой отведи и вдарь!

Росин отвел колотушку от ствола и с силой толкнул вперед. Удар! Тук, тук, тук… – падали шишки. Хрясь! – угодила одна прямо в лоб, и даже колот выскользнул из рук.

– От ты напасть какая! – заругался Федор. – Глаза вышибет. Вдарил – прячься под колот, под чурку. А ты вверх смотреть! Нешто можно.

Федор подковылял к кедру, поднял шишку, вылущил орех, попробовал.

– Пора, поспели орехи.

Медленно вернулся к избушке, сел на валежину, положил рядом костыли.

– Теперь вся деревня за орехами подалась. Наталья, должно быть, тоже. А что без меня наделает? Намается только. Ни орехов не наколочу, ни на промысел не попаду. Нескладный год. И она там одна.

– А Надюшка?

– Что Надюшка? Цветами только в избе мусорить. Какой еще из нее помощник… Крышу нонче летом перекрыть собирались… И Матвеевне бы надо.

– Что за Матвеевна?

– Соседка у нас, старушка. Тоже бы пора крышу подновить… Одинокая она.

– Да, Федор, я во всем виноват.

– Почто ты? Нога вот… Ладно, однако. Погляди, как кедровки на орехи насели.

– Они еще зеленые клевать начали.

– Завтра с утра и ты начинай.

Чуть свет с колотом на плече Росин вышел из избушки. Всюду сновали кедровки. Набивали объемистые подъязычные мешки орехами и летели прятать куда-нибудь под старую кору или в мох.

Росин подстрелил из лука кедровку, собиравшуюся запрятать орехи под корни трухлявого пня. В подклювном мешке сто восемь кедровых орешков. «Через полмесяца не останется ни одной шишки целой», – подумал Росин и, бросив кедровку в туес – пригодится на суп, принялся бить колотом по деревьям.

Испугавшись ударов колота, слетело несколько тетеревов. Они тоже лакомились орехами, вышелушивая их, как кедровки, прямо из шишек.

А кедровок не стесняло соседство Росина. Они лущили шишки даже на дереве, по которому он бил колотом. «Ладно, всем хватит, – думал Росин. – А кедровки ведь и пользу приносят: рассаживают кедры. Кое-что уцелеет из их запасов и прорастет на следующий год».

На каждом дереве гирлянды шишек.

«Наколочу побольше, потом собирать буду», – думал Росин.

Вдруг там, где только что был, тревожно закричали кедровки. «Уж не медведь ли?» Росин осторожно пробрался к поляне. А там росомаха расправлялась с только что сбитыми шишками, выгрызая из них орехи. Ветерок потянул от Росина. Росомаха подняла мордочку и, понюхав воздух, неуклюже припустилась с поляны.

«Надо, пожалуй, сразу подбирать шишки, а то их тут быстро растащат», – подумал Росин, глядя, как их обрабатывали еще и кедровки…

Под вечер Росин ворвался в избушку:

– Федор! Ты посмотри, что в кедраче творится! Сплошь кедровки! На каждом дереве, наверное, по сотне. Как саранча! И все летят и летят. Знать, со всей тайги!

Федор поковылял к открытой двери. Прямо над избушкой, и слева, и справа от нее, стаями и в одиночку летели и летели кедровки.

– Худо дело. Все орехи оберут. Поспешать надо. Ты шишки не таскай, прямо там, в кедраче, хорони под хворост. Собрать потом успеешь. Второй раз за всю жизнь та кую напасть вижу. Все черно! Смотри-ка, так и мельтешат! И в деревне ничего собрать не поспеют, – сокрушался Федор.