Гнездо дракона - Сетон Эни - Страница 42

Миранда вонзила ногти в ладони. Осторожно, словно это происходило против ее воли, она повернула свою голову и из-под опущенных ресниц взглянула на своего мужа.

Ее ужас отступил робкими волнами, оставив одно удивление. Это был не тот человек, который бросил ее в жуткую тьму прошедшей ночи, который безжалостно растоптал ее душу и тело. Это был не гордый хозяин Драгонвика и даже не тот обаятельный собеседник, которого она знала всего один раз или два. Она видела перед собой лицо молодого и очень беззащитного человека, с которого сон словно согнал всю напыщенность, и Николас сейчас выглядел почти юношей с взъерошенными черными волосами, чего она никогда у него не видела, а жесткие линии вокруг его рта разгладились.

Он несколько раз вздохнул, пока она смотрела на него сверху вниз, и зашевелил рукой. Она заметила, что его щека и правая рука лежат на ее волосах, и ее горло сжал спазм, потому что его бессознательные движения показались ей очень трогательными. Казась, он инстинктивно ищет уюта в мягком золоте ее волос, что лежали рассыпавшись на подушке.

Николас открыл глаза и взглянул на жену. Она сжалась, ожидая, что сейчас на его лице произойдет перемена и вот-вот появится то холодное выражение, которое она так хорошо знала. Но, заметив мгновенный страх в ее глазах, он просто тихо смотрел на нее.

— Миранда… — с мольбой прошептал он.

Она все еще колебалась. Ее напряженное как струна тело изготовилось к борьбе.

Его губы изобразили подобие улыбки, улыбки, окрашенной печалью.

— Ты не оставишь меня, — прошептал он. — Разве ты не помнишь? Ничто, кроме смерти не разлучит нас.

— Нет, — ответила она. — Я боюсь. Слезы покатились по ее щекам.

Он протянул руки руки и нежно прижал ее к себе. Ее напряжение сразу исчезло. Так вот, значит, он какой, думала она. Я никогда не должна этого забывать, что бы он ни делал и ни говорил. Он на самом деле добрый и он действительно любит меня. Это было началом ее долгого и болезненного самообмана, поскольку того человека, наделенного ею добротой и любовью, которых жаждало ее сердце, никогда не существовало в природе. С того самого дня, когда не стало его матери, все эти чувства навсегда умерли в его душе.

Глава тринадцатая

Медовый месяц оказался для Миранды очень счастливым. В этот период времени Николас был именно таким мужем, о котором Миранда всегда мечтала — нежным и заботливым. Ужас ее первой брачной ночи притупился, поскольку Николас больше никогда не прибегал к силе. Она забыла все свои страхи и сомнения и расцвела мягкой зрелой красотой. Ее руки, грудь и шея округлились, а с лица исчезла угловатость. Ее красота больше не была эфирной, она стала соблазнительной, и ее еше больше подчеркивали те красивые наряды, что покупал ей Николас. Некоторые из них она нашла в шкафу в своей туалетной комнате. Все они были созданы мадам Дюкло по ее старым меркам. Но Николас снабдил ее и списком модных лавок, мастериц манто и модисток, и велел покупать ей все, что она захочет. Она потратила на это множество часов, получая удивительное, почти сказочное наслаждение, когда заказывала, например, не одну, а сразу шесть шляпок из итальянской соломки или же из атласа, украшенных point d 'esprit — вывозимыми из Франции цветами, или чудесными страусовыми перьями. В своем восторге она покупала гораздо больше, чем ей это было нужно, даже если бы она меняла наряды по пять раз на даю. К тому же, она сделала несколько ошибок. Например, она не смогла устоять перед ярко-красным платьем из тафты, которое делало ее волосы темнее и несколько ухудшало цвет ее лица. Но в целом врожденное чувство вкуса ее не подводило. Николас никогда не пытался укротить ее сумасшедшие траты, напротив, он сразу же заявил:

— Я хочу, чтоб вы были хорошо одеты, Миранда, так как это подобает вашему положению моей жены. Вскоре мы начнем принимать гостей. Вы должны научиться завоевывать себе подобающее место в обществе.

Подобная перспектива пугала Миранду, потому что Николас ждал от нее очень многого: она должна была быть очаровательной, образованной и остроумной, а также превосходной хозяйкой приемов, чтобы репутация Ван Ринов об изысканном гостеприимстве не только была бы сохранена, но и стала бы еще более ослепительной.

При Джоанне эта сторона их жизни была по большей части заботой Николаса. Первая госпожа поместья проявляла внимание только к тем, кто принадлежал семействам, живущим на реке Гудзон, а к остальным гостям относилась с полнейшим равнодушием.

Но от Миранды он ждал активной помощи. Она Должна была разбираться политике, чтобы уметь поддержать разговор на любую тему, будь то взрывоопасная проблема Орегона или аннексия Техаса в качестве рабовладельческого штата. Она должна была иметь представление о постановках трагедий Шекспира мистера и миссис Кин, превосходном вокале мадам Боргезе или достоинствах новой оперы Доницетти, созданной по роману сэра Вальтера Скотта «Каммермурская невеста», не говоря уже о результатах удивительных опытов по месмеризму.

Однако превыше всего она должна была ставить интерес к новым публикациям англоязычных авторов: мрачному роману сэра Эдварда Бульвер-Литтона «Зенони», «Заметкам от Корнхилла до Каира» мистера Теккерея, ужасным суждениям об Америке мистера Диккенса в «Мартине Чезлвите» и другим.

Миранда просмотрела все книги, которые дал ей Николас, обращая особое внимание на подчеркнутые места, поскольку каждое утро после завтрака они отправлялись в небольшой кабинет рядом с гостиной, где проходил напряженный часовой урок.

Николас оказался прирожденным педагогом, строгим к ее небрежностям и ошибкам, но обладающим удивительной способностью оживлять любую предложенную им тему. Миранда легко привыкла к их отношениям как учителя и ученицы и была очень признательна ему за это, ибо только сейчас поняла, до чего же она была невежественна.

Через неделю несколько избранных членов нью-йоркского общества получили приглашения на прием и ужин в Драгонвик в четверг, двадцать восьмого мая, ровно в семь часов вечера.

Для того чтобы дебют Миранды не стал грандиозным событием, Николас набросал список малочисленных гостей. Шермерхорны, Бревурты и Гамильтон-Фишеры должны были представлять аристократию «Никке-боккеров». Еще старый Филипп Хоун и его жена, так как мистер Хоун, бывший некогда мэром

Нью-Йорка, имел репутацию прекрасного рассказчика и к тому же успел везде побывать. После некоторого колебания были приглашены Асторы: престарелый Джон Джейкоб, Джон Джейкоб-младший и его невеста мисс Гиббс. То, что Асторы были богатейшими людьми, вовсе не производило впечатление на Николаса, и конечно, не могло окупить их простого немецкого происхождения, однако он сделал скидку на их новый замечательный особняк на Лафайет-Плейсе и холодную серьезность молодого Джона Джейкоба. Но самым главным было то, что его невеста, Шарлотта Гиббс, была родом из очень хорошей семьи с Юга.

Любой другой человек в положении Николаса здесь бы и остановился или добавил бы к списку еще несколько имен нью-йоркской элиты вроде Эспинуоллсов или, может быть, Верпланксов, но он игнорировал те высокие барьеры, разделяющие нью-йоркское общество, как и все остальное, и к тому же знал, что любое собрание будет оживлено легким прикосновением экзотики. И поэтому он пригласил мадам Терезу Альбанес, выступающую в Каста-Гардой, миссис Элизабет Эллет, язвительную поэтессу из Женского литературного общества, и Германа Мелвилляя, молодого моряка, только что издавшего свой роман под названием «Тайпи», который поразил читающий мир не только оригинальностью живой английской прозы, но и красочным описанием нагих полинезийских девушек.

— Между прочим, — заметил Николас, — наш кругленький граф де Греньи возвращается в Нью-Йорк. Вчера он прибыл на «Цельтике» и прислал мне записку. Я пригласил его на прием. На этот раз его жены здесь не будет.

— Да? — довольно равнодушно сказала она, вспоминая толстенького француза, его неуклюжесть и восторженные похвалы Драгонвику. Кажется, как давно это было! Праздничный бал Четвертого июля! Вальс с Николасом. Тогда я впервые поняла, что люблю его, подумала она, и это воспоминание неожиданно причинило ей боль.