Гнездо дракона - Сетон Эни - Страница 16

В полдень третьего июля у Драгонвика остановился дневной пароход, с которого сошли эти самые долгожданные де Греньи. Они очень разочаровали Миранду. Французский дворянин, только что покинувший двор Луи-Филиппа, обязательно должен был быть высоким, с томным взором, и, наверное, надменным, как Николас, а, может, даже еще надменнее. А графиня… здесь воображение Миранды разыгралось, и она одарила эту леди белым париком, атласным кринолином и скорбной царственной красотой — все это создавалось смутными воспоминаниями о портрете Марии-Антуанетты.

Действительность оказалась гораздо прозаичнее.

Граф был пухлый и почти лысый. Он был даже ниже ростом, чем Миранда, и хотя у него были задиристые черные усики, эта была единственная деталь, которая могла бы произвести впечатление. На его круглом лице застыла постоянная гримаса веселья. Жизнь казалась ему увеселительной' прогулкой, которой он от души наслаждался. Его речи — а он очень хорошо говорил по-английски, проведя пять лет в Лондоне — были неистощимы на остроты и, с точки зрения Миранды, непозволительно откровенны. Подобную откровенность она сочла бы шокирующе вульгарной, если бы та не исходила от графа.

— У вас здесь самые magnifique[9] владения, топcher[10], — заявил граф Николасу, — роскошь, которую трудно ожидать в столь молодой стране, а ваша кухня, мадам, — здесь он перевел взгляд на Джоанну, и его проницательные глаза рассматривали необъятную тушу, затянутую в голубой шелк. — Ваша кухня, — продолжал он, сложив пальцы вместе и с чувством целуя их, — великолепна!

Джоанна положила вилку на стол.

— А это правда, граф, что в вашей стране едят лягушек и улиток? — серьезно спросила она, а когда он согласно кивнул, заметила: — Как странно!

— Не более странно, любовь моя, чем мозги овцы или икра, которую мы так любим.

Граф поднял голову. Tiens[11], подумал он. Это чтото новенькое. Этот человек слишком вежлив со своей женой, хотя под его спокойствием и чувствуется сдержанное раздражение. Пока убирали раковый мусс и подавали фазаньи котлеты, граф пил прекрасное вино Романи-Конти и, погрузившись в молчание, с живым любопытством обозревал общество.

Во главе стола сидел тот самый Николас Ван Рин, с которым он познакомился во время их короткой встречи в Париже много лет назад, и чье приглашение он с удовольствием принял, так как было очень забавно изучить некоторые особенности этой молодой страны. Он уже побывал в Нью-Йорке, где его встретили с истеричным восхищением, которого удостаиваются все титулованные иностранцы и еще больший восторг ожидал увидеть здесь. Но теперь он понял, что неверно судил о Ван Ринах.

Этот человек — большой синьор, напоминающий Талейрана или де Ламбаля, и все его богатства и образ жизни доказательство этого. И тем не менее этот человек не дворянин. Простое владение унаследованными землями вряд ли может создать в стране привилегированный класс, столь громко и воинственно кичащейся своей совершенной демократией. Следовательно, размышлял граф, его можно назвать пережитком прошлого. С минуту он рассматривал Николаса, который беседовал с графиней на очень правильном французском языке. Бесспорно, этот человек очень хорош собой и должен нравиться женщинам, если бы ни эта холодность и почти полное отсутствие огня. И все же он может испытывать страсть. Это чувствуется по его полным, немного нервным губам.

Следуя естественному ходу мыслей, граф вновь принялся рассматривать Джоанну. Да эта женщина просто корова! Она не может доставить никакой радости в постели. Значит, у Ван Рина непременно должна быть любовница, хотя граф уже слышал, что в Америке к этому относятся совсем не так, как в Европе, в которой условности соблюдают редко. Их английская, а в данном случае голландская кровь, ужасно холодная, ей не хватает любовной горячности.

— Миранда, — неожиданно произнес Николас, — не могли бы вы после ужина сходить для графини за романом мистера Купера, который, полагаю, вы уже читали? Она хочет посмотреть его.

Девушка подняла голову.

— Конечно, кузен Николас.

Sapristi[12], сказал себе граф, а вот это-то я и проглядел! Он спокойно принял бесцеремонное разъяснение Джоанны насчет Миранды, решив, что девушка, сама еще почти ребенок, была чем-то вроде гувернантки. Она сидела в тени на дальнем конце стола и до этого момента не сказала ни слова. Три слова, которые она произнесла теперь, не были слишком уж знаменательными, но выражение ее глаз, которыми она смотрела на Николаса, он нашел очень выразительным. А ведь она и правда очаровательна, cettepetite[13], думал граф, осторожно вытягивая шею будто бы для того, чтобы взглянуть на великолепную вазу с розами, и она явно близка к тому, чтобы влюбиться в кузена Николаса.

Она пока еще не знает этого, да и все остальные тоже. До чего же убоги эти людишки! Толстушке лучше бы глядеть в оба. Он хмыкнул про себя, вытер рот и любезно заговорил.

— Я всегда quivive[14], чтобы принять участие в вашем удивительном праздновании Четвертого июля. Какова дневная программа, месье?

Николас немедленно повернулся к своему гостю в вежливом внимании.

— Утром будет устроен праздник для моих арендаторов, и, боюсь, вам придется выслушать мою речь, что является у нас своего рода традицией.

Улыбнувшись, граф произнес:

— Патриотическая речь? Это, наверное, интересно. Николас продолжал:

— Вечером начнется прием, за которым последует небольшой бал. Мы пригласили некоторых из наших соседей.

— Еще одно удовольствие, месье, я обожаю танцевать. Правда, я при этом прыгаю словно гуттаперчивый мячик, но я буду стараться как могу. Вы, должно быть, тоже любите танцевать, мадмуазель? — он нарочно обратился к Миранде, которая при этих словах смутилась и покраснела.

— Я… я не знаю, — ответила она, теряясь от этого неожиданного внимания. — Боюсь, я не умею как следует танцевать. Я не знаю фигуры ни польки, ни вальса. Думаю, что на балу меня не будет.

Она неуверенно взглянула на Джоанну, которая немедленно заметила:

— Полагаю, Миранде следует остаться с Кэтрин. Девочка будет смущена шумом и присутствием в доме такого количества людей.

— С Кэтрин сможет посидеть кто-нибудь из слуг, — ответил Николас. — Конечно, Миранда должна быть на балу. Она быстро освоит все фигуры.

— Хорошо, это не столь уж и важно, — согласилась Джоанна, опуская ложечку в ванильное мороженое.

Ага, подумал граф. В конце-концов толстуха не так уж и глупа. Она хочет усмирить малютку, держа ее в черном теле. Но тут на помощь приходит кузен Николас и прекрасные глаза мадмуазель полны благодарности. Но, в общем-то это сделано чисто инстинктивно, мадам слишком ленива и поглощена сладостями, чтобы понимать, что происходит на самом деле. А месье слишком занят осознанием своего положения, чтобы позволить себе действовать немедленно. А что до малышки, то она еще не проснулась. Непретенциозное маленькое и хорошенькое создание.

Все поднялись, и граф начал рассматривать Миранду глазами знатока, восхищаясь изяществом ее рук, стройностью груди, красиво очерченной тугой баской, белизной ее кожи. Ему всегда нравился такой тип женщин, особенно привлекли его внимание маленькая черная родинка над верхней губой и слегка вздернутый носик. Женщины такого типа часто оказываются способными на большую страсть. Он вздохнул, на мгновение решив, что мог бы стать тем мужчиной, который должен пробудить ее.

Когда она выходила за двумя другими женщинами из столовой, он пристально следил за ее грациозными движениями, и ее невинность и юность тронули его. Pauvrepetite! Он мог бы обучить ее искусству любви с нежностью, которой она никогда не дождется от этого гордеца Николаса при всей его поразительной красоте и изысканных манерах. Но тут к графу вернулась чувство юмора. Ehbienс'estlavie[15]! Создание любовных проблем в этом доме не входило в круг его обязанностей.