Пресвятая Дева Одиночества - Серрано Марсела - Страница 21

Нет, через неделю это не получится… Не собирается ли Сантьяго Бланко где-нибудь перекусить? В конце концов, перед отъездом люди тоже едят. Мы могли бы использовать это время… Бедный писатель не знает, как противостоять моей настойчивости… Мы уточняем детали… Да, я на юге, а вы, значит, в Чималистаке… Да, я знаю «Ганди», это на проспекте Кеведо, да, короткое интервью… Не сейчас, в полдень, замечательно.

С победной улыбкой я положила трубку, влажную от пота, и принялась кружить по дому, сгорая от нетерпения. Потом снова подошла к телефону, но на этот раз позвонила в Сантьяго. Оказалось, Мартина Робледо Санчеса я разбудила, хотя день там был в полном разгаре — половина второго.

— Ночью практически не спал… Извини, Роса, дай хоть стакан воды выпью… чтобы лучше соображать.

Его не было всего несколько мгновений, потому что в квартире в Парке Форесталь, насколько я помню, кухня рядом со спальней, а значит, карточка «Энтел»[32], врученная мне шефом, сильно не пострадает. Вернулся он с пивом, о чем не замедлил мне сообщить.

— Ты пьешь пиво на завтрак? — в ужасе спросила я.

— Я пью пиво в любое время… У меня нет предрассудков… Так, говоришь, ты в Мехико? Какого черта ты там делаешь?

— Ищу твою подругу, вот какого черта.

— А, Карменситу… И есть успехи?

— Там видно будет… Мартин, мне нужна одна маленькая информация, которую можешь дать только ты.

— Спрашивай, я в твоем полном распоряжении. Все-таки он чертовски обаятелен, неужели К.Л.Авила этого не замечала?

— Постарайся вспомнить. Во время ваших многочисленных совместных поездок вы никогда не пересекались с мексиканским писателем Сантьяго Бланко?

— Сантьяго Бланко…— повторил он и надолго замолчал, а я даже разочарованно подумала, что это, видимо, пустой номер. — Да, мы встречались во Франкфурте примерно три года назад… точно не помню, когда Мексика была главным гостем книжной ярмарки. А потом он раза два приезжал в Чили за счет издательства. Кармен представляла его последнюю книгу.

— Когда это было?

— Ну не знаю, год или полтора назад.

— О его пребывании в Чили ты, наверное, мало что можешь рассказать… а вот о Франкфурте… не помнишь ничего особенного? Или нет, не так: они с Кармен были только друзьями?

Я слышу, как он хмыкает в трубку.

— Возможно, — отвечает он, и я за тысячи километров чувствую, что он неспроста отделывается одним словом.

— Что это значит, Мартин?

— Ничего, Роса, ничего. Да, они были друзьями, и в этом нет ничего странного, потому что, встречаясь с мексиканцами, Кармен сама становилась мексиканкой.

— Но почему ты сказал «возможно»?

— Не загоняй меня в угол… Я вообще ничего не должен был говорить, я обещал ей.

Неужели Мартин Робледо Санчес не понимает, что уже все сказал?

— Ты говорил, она была верной женой…

— Ну нельзя же понимать все буквально. Конечно, она была верной… Насколько я знаю, у нее никогда не было любовников. По крайней мере, со мной она не спала.

— А что произошло во Франкфурте?

— Я ничего не видел, просто однажды вечером позвонил и не застал ее в номере, хотя перед этим она попрощалась со мной, сказав, что идет спать. Утром ее тоже не оказалось, потом она как ни в чем не бывало пришла завтракать, и я сказал, что застукал ее, а она засмеялась и попросила никому об этом не говорить. Поскольку за столько лет супружеской жизни подобное случилось всего один раз, я считаю ее верной. Одна ночь, Роса, — это ерунда, все равно что ни одной.

— Но почему ты полагаешь, что она провела ее с Сантьяго Бланко?

— Она сказала, что была в отеле, где остановились мексиканцы, и если действовать методом исключения: один слишком стар, другой какой-то вялый, то… А когда мы, просматривая программу книжной ярмарки в Майами, увидели его имя и я отпустил какую-то шутку, она рассмеялась, причем без всякого стеснения.

— Ты хочешь сказать, что Сантьяго Бланко был в Майами?

— А разве Томас не говорил, что полиция допрашивала всех латиноамериканских писателей, участвовавших в ярмарке?

— Говорил, но я не догадалась попросить список…

— Да, Роса, проницательной тебя не назовешь, — с издевкой произнес он. — Но ничего, не расстраивайся, они-то ведь никуда не сбежали.

— Это-то я знаю… — Моя оплошность не давала мне покоя. — Ну что ж, ты очень помог, можешь возвращаться в кровать…

— Теперь уже нет, ты меня окончательно разбудила… Если что-то еще понадобится, я к твоим услугам…

— Спасибо, Мартин, приятно хоть от кого-то это услышать…

Я положила трубку, взглянула на часы, снова сняла ее, вызвала такси, поправила волосы, подкрасила губы, достала из письменного стола Уго маленький диктофон, который вчера специально проверила, и отправилась разбираться дальше со скитающейся невесть где писательницей.

Старый, огромный, ставший уже почти легендарным книжный магазин «Ганди» был, как всегда, полон народа, и приглушенные голоса покупателей, сливаясь, создавали нечто вроде постоянного музыкального фона. В другое время я бы постояла у каждого прилавка, но сегодня цель у меня была иная, и, купив одну-единственную книгу— «Отблески Индии» Октавио Паса, — я твердым шагом направилась к лестнице, ведущей в кафе. На мое счастье, нашелся свободный столик, который я тут же и заняла, водрузив на него сумку, книгу, диктофон, блокнот, поскольку якобы собиралась брать интервью, и томик «Волчицы». Пытаясь справиться с нахлынувшим вдруг волнением, я дважды взглянула на фотографию на обложке. Очевидно, это подействовало, потому что, когда пять минут спустя в кафе вошел огромный мужчина средних лет и зал второго этажа сразу словно уменьшился в размерах, я уже полностью владела собой.

В руке у него синяя матерчатая сумка с фирменным знаком магазина (такие дают только тем, кто истратил на покупку книг кругленькую сумму), вопрошающий взгляд блуждает по столикам. Достаточно массивный, но не толстый, крупная голова с копной седеющих волос, черты лица властные, усы одного цвета с волосами, только на кончиках чуть белее, что создает контраст со смуглой кожей, свидетельствующей о том, что человек ведет здоровый образ жизни, много времени проводит на свежем воздухе и не прячет лицо от солнца; лоб высокий, нос довольно длинный и заостренный, а глаза какого-то неопределенного цвета, скорее всего, карие. Одет он в табачного цвета свободный льняной костюм и белую рубашку с двумя расстегнутыми верхними пуговицами. В его облике есть какая-то чрезмерность, но как раз она-то и делает этого здоровяка привлекательным. Видимо, он привык к тому, что сразу притягивает к себе взоры окружающих, где бы ни оказался.

Я встаю, чтобы привлечь его внимание, и он тут же расплывается в улыбке.

— Если бы не особая любовь к вашей стране, ни за что не стал бы менять свой распорядок дня, — с ходу огорошивает он меня, усаживаясь рядом, но произносится это с такой теплотой в голосе, что обижаться глупо. — Мне непременно нужно было купить эти книги, поэтому я назначил вам встречу здесь.

— Столько книг сразу, и все для вас? — Я была искренне удивлена, ведь у нас в Чили мало кто может позволить себе такое дорогое удовольствие.

— Да нет…— Он виновато улыбнулся, а затем, словно желая оправдаться, чтобы я не подумала, будто он спекулянт, добавил:— Меня попросили, это для одной моей знакомой…

Он ни разу не посмотрел на разложенные рядом причиндалы для мнимого интервью, переводя взгляд с меня на соседние столики, на черную кожаную записную книжку, которую сжимал в руке, и снова на меня. Заметив, что моя чашка пуста, он без спросу заказал два эспрессо, а в ожидании заказа принялся расспрашивать о Чили, переходном периоде и будущих выборах, из чего я сделала вывод, что он в курсе всех наших событий. С ним было очень легко разговаривать, и в какой-то момент я поймала себя на том, что хотела бы быть его старой доброй знакомой и проводить с ним вечера за приятной беседой, ни о чем не заботясь и никуда не торопясь.