Путешествие в Египет - Дюма Александр - Страница 47

Затем мы отужинали и отправились спать. Все испытывали в этом настоятельную потребность, особенно мы, европейцы, поскольку в монастыре отвыкли от верблюдов и теперь, после хаджинов Отца Победы, чувствовали себя между Сциллой и Харибдой 21.

V. ХАМСИН

На следующий день мы продолжили свой путь к морю. Уже давно слева от нас виднелся Тор; но, по мере того как мы приближались, город словно терял свое величие, и в конце концов мы решили не проделывать лишний путь только ради того, чтобы осмотреть его. Вместо этого мы свернули вправо и час или полтора шли вдоль берега Красного моря по влажному песку у самой кромки воды, затем вновь поднялись в горы и к вечеру оказались в изумительном вади, именуемом Долиной Садов. Тень пышных пальм и темно-зеленых смоковниц скрывала чистый, прозрачный источник; было невозможно миновать этот оазис, и мы поставили палатку под сенью густо растущих пальм.

Стояла прекрасная ночь; мы наслаждались прохладой и водой - этими благами, на которые так скупа пустыня. Проснулись мы отдохнувшими и полными сил и пустились в путь в прекрасном расположении духа. Перед отправкой каравана арабы стали показывать друг другу на какие-то красноватые полосы, прочертившие горизонт, но наши проводники не выглядели взволнованными, и мы тотчас же забыли об этом тревожном предзнаменовании; однако, войдя в вади Фа- ран, мы внезапно почувствовали резкие порывы ветра, несшие с собой жаркое дыхание пустыни. Вскоре зной стал невыносимым; легкий, почти неуловимый ветер поднимал в воздух песок, и он, подобно туману, обволакивал нас, слепя глаза и проникая с каждым вдохом в нос и в легкие. По-видимому, арабы страдали, как и мы; они обменивались короткими репликами, и скоро общие заботы вытеснили вчерашние неурядицы.

Представители двух соседних племен перемешались; казалось, даже верблюды стремились найти друг друга - они то пускались в галоп и на полном скаку опускали вниз свои длинные змеиные шеи так, что нижней губой касались земли, то резко и неожиданно отпрыгивали в сторону, словно песок обжигал их.

- Осторожно,- говорил тогда Талеб.

И арабы повторяли вслед за ним это предостережение; я никак не мог взять в толк, о какой опасности речь. Я подъехал к Бешаре, собираясь спросить у него, в чем причина недомогания, которое испытывали все - и люди ц животные: но, видно, было не время вести беседу: Бешара перебросил через плечо полу своего плаща и закрыл ею нос и рот. Я последовал его примеру и, обернувшись, увидел, что так же поступили все арабы; их черные блестящие глаза казались темнее, чем их бурнусы и абайи; через четверть часа задавать вопросы уже не было необходимости: и франки и арабы понимали все без слов. Нас предупреждала на все голоса сама пустыня - приближался хамсин.

Двигались мы беспорядочно, потому что путь нам преграждала стена песка. Каждую минуту арабы, бессильные что-либо разглядеть сквозь эту раскаленную завесу, поколебавшись, меняли направление, выдавая тем самым свое замешательство. Буря усиливалась; пустыня становилась все более агрессивной; мы, подобно искусным пловцам, рассекающим гребни волн, преодолевали раскаленные вершины песчаных наносов. Хотя мы предусмотрительно и закрыли рты плащами, всякий раз вместе с воздухом мы втягивали в себя крупицы песка: язык прилип к гортани, глаза налились кровью, а дыхание, похожее на предсмертный хрип, выдавало наши муки. Мне не раз доводилось сталкиваться с опасностью, но еще никогда я не испытывал подобные чувства; наверное, нечто похожее ощущает терпящий кораблекрушение, оказавшийся в утлом суденышке среди бурного моря. Мы метались, словно потерявшие рассудок, двигаясь наугад,- застилавшее все вокруг облако песчаной пыли становилось все плотнее и раскаленнее. Наконец Талеб издал громкий крик - приказ остановиться. Оба вождя, Бешара, Арабалла и араб, по-прежнему шедший во главе каравана, - самые искусные лоцманы в этом неспокойном море - устроили совет. Каждый по очереди высказал свое мнение и, несмотря на наше бедственное положение, а может быть, как раз из-за подстерегавшей нас опасности мнения эти высказывались чинно и рассудительно. Тем временем песчаный вихрь нарастал. Наконец Талеб, подытожив все суждения, избрал юго- запад, и наше безумное шествие тотчас возобновилось, но на сей раз мы двигались вперед без колебаний вслед за ведущими, которые из-за серьезности положения теперь возглавили караван. Мы шли прямо к цели, но даже не имели возможности спросить, к какой именно, понимая лишь одно: стоит нам сбиться с пути - и мы погибли.

Казалось, пустыня содрогалась от ветра, а из ее недр курился дым. Превращение свершилось мгновенно и неожиданно; вместо вчерашнего оазиса, отдохновения в тени пальм, безмятежного сна под журчание источника нас окружал раскаленный песок, донимали резкие толчки дромадеров, невыносимая, нечеловеческая, адская жара, от которой кипит кровь и туманится взор, способная поглотить озера и острова, деревья и источники, тень п воду.

Не знаю, что испытывали остальные, меня же охватило настоящее безумие, я находился в забытьи, беспрестанно бредил, оказавшись в плену своего воспаленного воображения. Время от времени наши дромадеры бросались на жгучий песок, разрывая его головой, пытаясь хоть там найти какое-то подобие прохлады; затем они поднимались - как и мы, задыхаясь и дрожа, словно в лихорадке, и продолжали свой безумный бег. Не знаю, сколько раз повторялись эти остановки-падения, не понимаю, каким образом нам посчастливилось удержаться в седле и не погибнуть под тяжестью наших хаджинов или не остаться погребенными под толщей песка; я только отчетливо помню, что едва мы падали на землю, как Талеб, Бешара и Арабалла, безмолвные, как привидения, тотчас же оказывались рядом, готовые незамедлительно прийти на помощь. Они ставили на ноги людей и верблюдов и, не произнеся ни звука, вновь пускались в путь. Я убежден, продлись буря еще час, мы бы все погибли.

Но вот внезапный порыв ветра очистил горизонт, словно у нас на глазах упал театральный занавес.

- Мукаттеб!- закричал Талеб.

- Мукаттеб!- подхватили все арабы.

Но это продолжалось лишь мгновение. Между нами и горой вновь выросла песчаная стена; словно чтобы придать сил, нам специально показали вожделенную гавань. "Мукаттеб, Мукаттеб",- повторяли мы, сами не зная, что это значит, но догадываясь,- порт, спасение, жизнь. Пять минут спустя мы, как змеи, скользнули в глубокую пещеру, через узкое отверстие которой проникало совсем немного света и жаркого воздуха, а наши животные, опустившись на колени и повернув головы к скале, уже неподвижно застыли и теперь, припорошенные песком, походили на каменные изваяния. Мы же, не заботясь ни о палатке, ни о ковре, ни о пище, тоже улеглись как попало, во власти усталости и забытья; мы лежали так до следующего утра - без слов, без сна, без движения, как статуи, низвергнутые со своих пьедесталов.

Ураган не прекращался, мы слышали, как воет ветер; однако мало-помалу он стихал и к середине дня почти совсем прекратился; теперь до нас доносились его предсмертные стоны - предвестники агонии. Вот уже тридцать часов мы не держали во рту ни крошки: чувство голода возвращало нас к жизни, ну а жажда вообще ни на минуту не покидала нас. Абдулла поднялся и начал готовить обед. Арабы же все это время тщетно пытались найти в пещере источник; нам оставалось довольствоваться зловонной водой из фляг. Грустные и подавленные, мы ели рис и финики, когда к нам подошел Мухаммед, вид у него был жалкий - как всегда, когда он собирался нас о чем-либо просить. Как обычно, арабы не захватили с собой ничего съестного, а между тем эскорт удвоился. Нам пришлось разделить на тридцать человек обед, который, как мы полагали, Абдулла приготовил на троих. Но вероятно, будучи предусмотрительным, он приготовил чуть больше, чем следовало, и каждому арабу достались полная пригоршня риса и по одному финику; по правде сказать, мы съели немногим больше.