Путешествие в Египет - Дюма Александр - Страница 41

- Это,- ответил он как истинный философ,- ни на что не похоже, попробуйте. Подобный ответ вселил в меня некоторые сомнения, но, обманутый аппетитным видом этих проклятых сливок, я тоже погрузил туда руку и, поднеся ее ко рту, проглотил все залпом. Меня ожидало чудовищное разочарование, и, не будучи таким дипломатом, как мой друг, я немедленно выдал себя - не только выражением лица, но и словами. Я закричал, требуя воды, мне тотчас же принесли полный кувшин, по, выпив его, я все-таки не смог заглушить вкус гнусного пойла. Я подал знак, чтобы принесли второй кувшин, и, выпив половину содержимого, оставшейся водой прополоскал рот. Абдулла, на котором я внезапно остановил свой безумный взгляд, смотрел на меня с видом человека, прекрасно знавшего заранее, что произойдет, но вместе с тем не пожелавшего отказать себе в интересном зрелище.

Позже я узнал, что это блюдо состояло из верблюжьего сыра, растительного масла и мелко нарезанного лука; все это смешивают и добавляют такие же "однородные" ингредиенты; результатом порочного смешения и является предложенная нам отрава. Впрочем, только мы со своим европейским гастрономическим вкусом не были способны оценить это блюдо, поскольку после Мейера, который с таким же, как и я, печальным результатом отведал "сливок", арабы набросились на миску и с вожделением съели все подчистую, у меня же в течение всего путешествия сохранилось стойкое отвращение к молоку.

Пока арабы были заняты едой, я с любопытством разглядывал внутреннее помещение шатра, не претерпевшее изменений со времен Авраама. Шатры в Каменистую Аравию привез с земли ханаанской еще Исмаил. Итак, я рассматривал на стенке шатра полосы, сотканные из темной шерсти, как вдруг мне показалось, что материю рассекает лезвие ножа, образовавшее щель около двух футов длиной; оно исчезло, затем показались два тонких, изящных пальчика с красными ногтями, они раздвинули края отверстия, проделанного ножом, и там заблестел черный глаз; это арабские женщины, желая увидеть христиан, но не смея показаться им на глаза, не нашли лучшего способа удовлетворить свое любопытство, не нарушив при этом закон, как проделать это крохотное отверстие, в котором в течение всего времени, пока мы сидели в шатре Талеба, каждые пять минут появлялся новый любопытный глаз.

Однако, пока дамы разглядывали нас в свое удовольствие, их мужья уничтожили без остатка "сливки", предложенные нам хозяевами. За ними последовало огромное блюдо с рисом, но на сей раз, наученный горьким опытом, я попробовал его, приняв соответствующие меры предосторожности. Новое блюдо обладало тем преимуществом, что вообще не имело вкуса - ни хорошего, ни дурного; рис, сваренный в воде, хотя и не доставлял приятных ощущений, но по крайней мере не вызывал тошноты.

Когда трапеза завершилась, мы решили в благодарность за оказанное нам гостеприимство вручить подарки. У нас было с собой несколько ярких, разноцветных носовых платков, которые мы раздали ребятишкам. Дети ходили совсем голыми, только на шее носили бубенец на шнурке, сплетенном из конского волоса. Я спросил о его назначении. Мне объяснили, что по вечерам, когда племя собирается на отдых, сначала через ворота проходят верблюды, затем бараны и, наконец, дети. Все "стада", начиная с самого ценного, пересчитывают, и, если недостает кого-то из детей, родители бросаются на поиски. Когда ребенок не отзывается на крики, то все прислушиваются и бегут на звон бубенца. Заблудившегося или убежавшего ребенка находят или ловят, приводят в лагерь и, только пересчитав всех по головам и удостоверившись, что все на месте, закрывают ворота.

Впрочем, ребятишки, несмотря на свой юный возраст, удивительно ловко соорудили себе из носовых платков одежду. Одни обмотали платок вокруг головы как тюрбан, другие превратили в юбку или же накинули на плечи как плащ, и почти все эти наряды отличались несомненным вкусом. Я зарисовал нескольких детей, которые были так увлечены, что не заметили этого, в противном случае они ни за что не согласились бы мне позировать. Наши проводники в благодарность за доброе отношение, а возможно, и для того, чтобы продлить наше пребывание в лагере еще на несколько часов, хотели добавить к молоку и рису харуф маши - барашка, жаренного в углях, но мы героически отказались, хотя, бесспорно, это лучшее блюдо арабской кухни. Мы находились всего в нескольких часах пути от Синая и торопились добраться туда дотемна, поэтому не хотели терять времени.

Прощание проходило с истинно арабской сдержанностью. Правда, на сей раз наши проводники ненадолго разлучались со своим племенем: поскольку они не имели права войти в монастырь, они возвращались домой этой же ночью. Мы уселись на своих верблюдов и через полчаса вошли в оазис Святой Екатерины, ведущий к подножию горы Синай. Дорога была скалистой и обрывистой, но мысль о том, что мы почти у цели, облегчала нам путь: дорога казалась уже не такой крутой, склоны - покатыми, а окружающая природа - великолепной. Даже солнце не обжигало, как накануне, его лучи словно ласкали нас. Однако мы двигались по этой нелегкой дороге уже около двух часов и, несмотря на душевный подъем, ощущали физическую усталость. Внезапно за огромным утесом открылось подножие горы Святой Екатерины, величественно возвышавшейся над соседними горами. Ее превосходил лишь вознесшийся ввысь Синай, и на восточном склоне священной горы, примерно на трети высоты, стоял монастырь - мощная крепость, построенная в форме неправильного четырехугольника; по северному склону спускался в долину огромный сад, он был обнесен оградой, уступавшей по высоте монастырским степам, но служившей надежной защитой от внезапных нападений, верхушки деревьев ласкали взор, отвыкший от зелени.

Синай венчает извилистую горную цепь, вздыбленную словно становой хребет полуострова, спускающуюся уступами к Красному морю, где в золотом песке исчезают его последние гранитные зубцы.

Мы уже почти достигли садовой ограды, поднимавшейся над тропинкой, как внезапно мимо нас прошел богато одетый араб, он приветствовал нас, мы ответили, он подошел к Талебу, обменялся с ним несколькими словами и затем продолжил свой путь, двигаясь в том направлении, откуда мы пришли. Вдоль нескончаемой ограды на каждом шагу в тени деревьев сидели несчастные бедуины - голые, в лохмотьях, привлеченные сюда близостью монастыря: они жили подаяниями монахов - как нищие на церковной паперти милостыней прихожан.

Наконец садовая ограда сменилась монастырской стеной; и вот, претерпев неслыханные тяготы, мы приблизились к благословенной гавани, открытой путешественникам среди этого песчаного океана и гранитных утесов благодаря стараниям христиан. Это была наша земля обетованная, и не думаю, что израильтяне мечтали о своей более страстно, чем мы об этой. Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы понять: цели мы еще не достигли. Тщетно искали мы ворота в стене. К нашему изумлению, где-то посередине этой стены, обращенной к востоку, Талеб издал гортанный крик - приказ верблюдам остановиться. Они, как обычно, опустились на колени, стремясь побыстрее очутиться в тени высокой стены. Мы также спрятались в тень, хотя не совсем понимали смысл этой остановки. В ту же минуту открылось окно, защищенное ставнями, и оттуда опасливо выглянул греческий монах, одетый во все черное, с маленькой круглой шапкой на голове, посмотреть, что за люди пожаловали. Тогда мы оставили арабов и подошли к окну, находящемуся футах в тридцати над землей. Мы объяснили монаху, что мы - французы и специально прибыли из Каира посетить монастырь. Он поинтересовался, есть ли у нас письмо из церкви, и мы показали те, что нам вручили близ колодцев Моисея два монаха. Немедленно была спущена веревка - монастырский письмоносец; мы привязали к ней послания, и ее тут же втянули обратно. Монах взял письма и исчез.

Мы не знали содержания этих писем, так как не смогли их прочесть: они были написаны по-новогречески; к тому же мы не знали, в каком сане находились написавшие их монахи и достаточно ли они влиятельны, чтобы открыть нам ворота в святую крепость. Нетрудно вообразить, сколь долгими показались нам пятнадцать минут, пока не вернулся монах - наша последняя надежда. Что мы будем делать, если письма не подействуют и нам откажут в гостеприимстве? Возвращаться в Каир, преодолев сто лье по пустыне лишь для того, чтобы увидеть монастырские стены, какими бы живописными они ни были, уверяю, весьма неутешительная перспектива. Итак, мы обменивались довольно сумрачными взглядами, как вдруг окно открылось, и из него стали по очереди выглядывать все новые и новые монахи. Мы же постарались принять самый располагающий к себе вид. Кажется, нам удалось внушить им полное доверие, потому что, после того как двое отцов - на вид весьма важные фигуры в общине - посовещались, веревка была снова спущена, но на сей раз уже с крюком. Арабы тут же разгрузили верблюдов, и, хотя о нас еще никто не обмолвился ни словом, наши вещи насаживались на крюк, поднимались наверх и исчезали в отверстии, зиявшем посреди стены. Мы попросили Бешару объяснить нам, что происходит; он ответил: монахи действуют так, опасаясь всяких неожиданностей, сразу же после тюков придет наша очередь. И впрямь, когда последний пакет был поднят, веревка на мгновение исчезла, затем появилась уже с привязанной на конце перекладиной - сиденьем.