Путешествие в Египет - Дюма Александр - Страница 38

Когда ко мне вернулось хладнокровие и я смог рассмотреть продолжение операции, то увидел, что от внутренней атаки Талеб переходит к внешней. К моему изумлению, он засунул кинжал за пояс, как убирают ненужную утварь, и, подцепив ногтями верхнюю часть мякоти, как можно ближе к позвоночнику, точно заправский мясник, отделил мясо от костей; после него Бешара оторвал соседний кусок, с той же ловкостью отделив мякоть; затем наступила очередь Арабаллы, показавшего себя достойным своих предшественников; когда же мы попробовали проделать то же самое, то поняли, что нам следует отказаться от этого метода, если мы хотим получить свою долю; тогда мы прибегли к помощи ножей и так ловко ими манипулировали, что с честью вышли из испытания; насытившись, мы передали блюдо Мухаммеду, Абдулле и остальным арабам, которые набросились на остатки барашка, и через двадцать минут на блюде остался лишь белый скелет, гладкий и блестящий, как слоновая кость, достойный занять свое место где-нибудь в кабинете сравнительной анатомии.

Радость пирующих была неподдельной. Бешара затянул протяжную песню, сочиненную арабским поэтом Бедр ибн Дином. Это своеобразное обращение к ночи состояло из нескольких куплетов; приведу один из них, дающий представление о песне в целом: О ночи - как чаши в наших руках: То сладость, то горечь у нас на губах. Так незаметно жизнь иссякает, Чередованье шлет нам Аллах. Ох, миг несчастья кажется веком, А век блаженства - кратким, как вздох!

Каждый куплет арабы сопровождали жестами, а припев подхватывали хором. При исполнении последнего куплета вдруг к голосу Бешары присоединился какой-то посторонний звук. Это был далекий шум, который я слышал две последние ночи. Сначала он напоминал завывание ветра, но, приблизившись, производил странное, жуткое впечатление: он походил на далекие, глухие стоны; я различал протяжные, горестные причитания, прерываемые рыданиями и страшными, пронзительными воплями. Мне чудились предсмертные крики женщин и детей. Признаюсь, меня обуял ужас. Я решил, что на соседний караван-сарай напали враги и до нас долетают хрипы умирающих. Я кликнул Бешару.

- А,- сказал он мне,- вас беспокоят крики. Это ерунда: ветер разнес во все стороны запах жареного барашка, и шакалы с гиенами явились требовать свою долю. К счастью, остался только скелет. Скоро вы не только услышите их, по если подбросите в огонь немного хвороста, то и увидите, как они бродят вокруг.

Я последовал совету Бешары по двум причинам: потому что, во-первых, знал, что огонь отпугивает хищных зверей, а во-вторых, в конце концов мне хотелось познакомиться с новыми действующими лицами, с которыми нам пришлось столкнуться. Когда пламя осветило пространство радиусом в шестьдесят шагов, мы разглядели в полумраке то появляющихся, то исчезающих участников концерта, третью ночь занимавшего мои мысли. На сей раз они кружили вокруг нас на расстоянии ружейного выстрела с таким визгом, словно готовились к нападению. При этом они подходили так близко, что при свете костра мы не только могли разглядеть шакалов и гиен, но даже видели, как у последних дыбом стоит шерсть на спине. У нас были только пистолеты, сабли и кинжалы, и, скажу честно, перспектива сражаться врукопашную с таким противником отнюдь меня не прельщала. Я позвал своего друга Бешару, чтобы узнать у него, как лучше действовать в случае осады. Он ответил, что опасность нам не грозит, наши враги все время будут находиться на почтительном расстоянии от лагеря, но, если бы у нас находился труп человека или животного, их ничто не удержало бы, и в таком случае самое разумное - бросить труп им на растерзание, тогда они оставят вас в покое. Я подумал о несчастном баране, которого мы разобрали на части, и посмотрел па него. Увидев, что это не труп, а всего-навсегда скелет, я успокоился. Мне пришла в голову мысль бросить его таким, какой он есть, хищникам, но я передумал из боязни, что они воспримут подобный жест как дурную шутку и потребуют от нас объяснений.

Арабов же это обстоятельство, по-видимому, совсем не беспокоило. Они потихоньку готовились ко сну, затем, как обычно, улеглись по-братски, бок о бок, с верблюдами. Остался только один часовой, который бодрствовал, как я полагаю, главным образом из-за наших двуногих соседей, а не из-за четвероногих бродяг.

Мы же вернулись в свою палатку и улеглись на ковре. Еще какое-то время мы переговаривались под звуки этой адской какофонии, но наконец усталость взяла верх над страхами, и мы заснули таким глубоким сном, словно вместо колыбельной нам исполнили сонату или симфонию.

III. СИНАЙСКИЙ МОНАСТЫРЬ

Следующий день оказался одним из самых тяжелых, которые нам предстояло пережить: дорога была усыпана камнями округлой формы, из-за чего верблюды на каждом шагу скользили. Мы вошли в ущелье неподалеку от горы Синай. Солнце отражалось от голых скал, вдоль которых мы двигались, отчего жара становилась еще сильнее. Никогда мы так не грезили о привале и, едва караван остановился, сразу же скрылись в нашей палатке.

Впервые за все путешествие арабы сняли с верблюдов попоны и с помощью копий соорудили себе укрытие от солнца. Даже верблюды, неутомимые странники пустыни, казалось, тоже ощущали тяжесть этого знойного дня. Они легли, вытянув шеи, и раздували песок ноздрями, стараясь найти под верхним слоем желанную прохладу. Однако, как ни нуждались мы в отдыхе, привал был недолгим. Следовало успеть до темноты выбрать место для лагеря: мы возвращались в царство змей, ящериц и прочих рептилий. Не чувствовалось ни ветерка, жара была удушающей, время тянулось бесконечно, на вопросы о том, сколько еще осталось пройти, следовал неизменный ответ: "Это там", сопровождаемый соответствующим жестом. Язык прилипал к гортани, а солнечные лучи обжигали лицо. Именно теперь песня Бешары зазвучала протяжно и задушевно, как никогда прежде. Казалось, этот адский зной располагал арабов к веселью, ибо песню подхватил хор. По-моему, нет ничего утомительнее, чем слушать даже хорошую музыку при плохом настроении; поэтому легко вообразить, как этот тарарам действовал мне на нервы. Самое большее, что я мог бы выдержать в таком состоянии, страдая от жажды, усталости и жары,- это послушать, расположившись в удобном кресле в партере, дуэт из "Сомнамбулы" или каватину из "Дон Жуана". Представьте себе, каково, взгромоздившись на деревянное седло, сотрясающееся от рыси верблюда, на высоте пятнадцати футов от земли выслушивать соло Бешары и хор бедуинов. Однако природная деликатность не позволяла мне приказать меломанам замолчать, к тому же сами они, по-видимому, находили свое пение столь сладостным для слуха, что мне было совестно разуверить их в этом. Я воспользовался паузой и спросил у Бешары, как переводится его песня, в надежде, что, пересказывая содержание, он забудет о мелодии.

- Вот,- ответил он, описав рукой полукруг, охватывающий всю расстилавшуюся перед нами равнину,- вот наша страна; здесь живет наше племя; скоро мы увидим СВОИ семьи, наших жен и братьев.

И он продолжил песню, восхваляющую его родину, и при каждом куплете, который повторяли все арабы, дромадеры, как будто у них тоже были братья, жены и семьи, подпрыгивали, ликуя от радости, словно библейские горы.

Всеобщее ликование наконец прервал араб, шедший впереди. Он с криком метнул вперед свое копье. Мы взглядом проследили, куда оно полетело, и в указанном направлении, где-то на другом конце долины, различили черную точку. Талеб подал знак, Арабалла пустил верблюда в галоп, и тот поскакал с такой необычайной быстротой, что стал уменьшаться буквально на глазах и через десять минут превратился во вторую точку, не больше первой. Вскоре мы увидели, как обе точки постепенно увеличиваются, приближаясь к нам. Мы двинулись им навстречу и вскоре сошлись. Вновь прибывший оказался арабом из племени валед-саид, он шел из Обейда в Кордофан вдоль Белого Нила, одного из истоков Нила. Араб пересек Нубию, двигался по берегу Красного моря и, прежде чем попасть в Каир, где должен был выполнить миссию, сделавшую бы честь любому европейскому филантропу, решил повидать свою семью, с которой расстался полтора года назад. Накануне он вышел из лагеря своего племени, а утром сделал привал там, где нам предстояло остановиться. Узнав все эти подробности, я обрадовался, что смогу получить у него ответ на мучивший меня вопрос, подошел к нему и, призвав на помощь весь свой арабский словарь, ставший уже довольно обширным, спросил: