Путешествие в Египет - Дюма Александр - Страница 34

Вот что писал Бонапарт двадцать два года спустя на острове Святой Елены, вероятно сохранив на редкость отчетливые воспоминания о том дне: "Воспользовавшись отливом, я пешком прошел по Красному морю; на обратном пути меня застигла ночь, и я заблудился, а вода тем временем прибывала. Я подвергался смертельной опасности, рискуя погибнуть так же, как некогда фараон, чем дал бы прекрасное оружие против себя проповедникам христианства".

Мы тоже оказались на берегу моря, когда вода только что отступила, и момент был выбран как нельзя удачно. Мы свернули палатку, уселись на верблюдов и бросились в море; в самом глубоком месте уровень воды не превышал одного фута, вся переправа заняла сорок минут. В два часа мы уже ступили на землю Азии и, преодолев несколько песчаных холмиков, расположенных у самой воды, оказались в пустыне.

Как только наш караван достиг Синайского полуострова, он сразу приобрел какой-то воинственный вид; все это говорило о том, что мы попали в такие края, где законы природы торжествуют над законами, установленными людьми. Арабалла шел как разведчик в ста пятидесяти шагах впереди каравана, Бешара замыкал шествие, находясь на таком расстоянии, что уже никого не мог развлекать своими сказками и песнями. Так мы прошли около мили, когда Арабалла внезапно остановился и указал копьем на две черные точки, появившиеся на южном горизонте. Талеб приказал двум арабам присоединиться к Арабалле и выехать вперед; этот приказ был исполнен мгновенно: не произнеся ни слова, все трое тут же поскакали вперед и скрылись За качавшимися на ветру слева от нас пальмами, похожими на зеленый островок в пустыне. Караван остановился, и мы на всякий случай приготовили оружие, как вдруг Талеб испустил радостный крик и галопом бросился вперед; наши верблюды тоже припустили со всех ног и быстро домчали нас к зеленому островку, за которым виднелись две черные точки, превратившиеся мгновение спустя в двух всадников - друзей или недругов, этого мы еще не знали. И все же, наверное, друзей, потому что Талеб, отъехав от нас и достигнув маленького оазиса, спешился; наши дромадеры тоже опустились на колени, и мы оказались близ пяти очаровательных фонтанов, стоящих в тени десяти пальм со свежим нежнейшим кустарником у подножия. Мы достигли колодцев Моисея: именно здесь останавливались израильтяне и возносили благодарственный молебен. Тогда Мириам, пророчица, сестра Аарона, взяла "в руку свою тимпан, и вышли за нею все женщины с тимпанами и ликованием.

И воспела Мириам пред ними: пойте Господу; ибо высоко превознесся он, коня и всадника его ввергнул в море" 5.

Мы же, далекие от молитв, немедленно погрузили лицо и руки в древний источник и были еще всецело этим заняты, когда появились Арабалла и его спутники; за ними двигались двое всадников в черных одеждах - монахи с горы Синай; Талеб узнал их издали по одежде и поэтому испустил радостный крик и заставил нас мчаться галопом к колодцам Моисея.

Монахи слезли со своих дромадеров и сели рядом с нами; в пустыне существует либо дружба, либо вражда - здесь или делят палатку, хлеб, рис, или же обмениваются ударами копий, выстрелами из карабинов и пистолетов. У вновь пришедших не было враждебных намерений; мы же, едва узнав, что они принадлежат к монастырю, куда мы направлялись, крайне обрадовались этой удачной встрече; знакомство состоялось; монахи приветствовали нас по-латыни, а мы, как умели, отвечали им. Абдулла уже принялся за дело, и господин Тейлор предложил гостям разделить с нами трапезу; они согласились. Мы сели в тени пальм на чуть влажный песок и вскоре почувствовали безмятежность и благоденствие, которые не испытывали с самого отъезда из Каира. Настал час откровений, мы воспользовались этим и попросили наших гостей объяснить непонятное для нас явление: как двое беззащитных людей, без проводников и без оружия, из богатого монастыря не боятся путешествовать по пустыне, рискуя быть убитыми или ограбленными. Ведь первые же встречные арабы могут потребовать у них выкуп, и тогда не спасут ни возраст, ни принадлежность к религии, ни костюмы; мы выразили нашим благочестивым гостям восхищение их мужеством.

Тогда старший из них извлек из висящего на груди мешочка, украшенного вышивкой, пожелтевшую бумагу - это оказался фирман, подписанный Бонапартом. Вот так, среди пустыни, увидеть подпись человека, чье имя, окруженное ореолом побед, до сих пор вызывает здесь восхищение! Увидеть почтение Талеба, который поднялся, говоря: "Бунабардо, Бунабардо!" Увидеть любопытство арабов, тотчас же окруживших нас таким плотным кольцом, насколько это позволяло уважение к европейцам! Все вместе делало эту сцену исключительно интересной, особенно для французов. Тогда мы спросили у старого отшельника, как попал к нему этот фирман, и вот что он рассказал.

Синайский монастырь, одиноко стоящий между двумя заливами Красного моря, на самой южной оконечности полуострова, в десяти днях пути от Суэца и в двенадцати от Каира, по своему положению полностью зависел от этих городов, чьи правители, исповедуя религию, отличную от учения монахов-отшельников, обычно были не склонны защищать его от грабежей местных мамлюков и от набегов кочевников. Своим существованием монахи обязаны Аравии, Греции и Египту, ибо получали хлеб из Хиона, пряжу, из которой ткали свои одежды,- из Пелопоннеса, а кофе - из Мокки; в конце концов после восстания беев и прихода к власти мамлюков последние стали забирать себе большую часть продовольствия, получаемого монахами из Александрии, Джидды и Суэца, но и этого оказалось недостаточно: приходилось вступать в соглашение с арабами, чтобы привезти груз, платить охране. Это, впрочем, не мешало отдельным соседним племенам - самым многочисленным или самым отважным - иногда нападать на караван, вследствие чего монастырь не только лишался продовольствия, но и святых отцов, поскольку за их выдачу требовали баснословный выкуп. Таким образом, жизнь этих славных монахов-отшельников превратилась в суровую борьбу за существование. К тому же бедуины, подобно стае стервятников, беспрестанно кружили близ монастыря, готовые проникнуть внутрь при первой же оплошности монахов, и захватывали все, что оказывалось за его пределами,- и людей и скот.

Жизнь святых отцов стала просто невыносима, но вот однажды они узнали от самих арабов, что на востоке появился человек, мудрый, как пророк, могущественный, как бог. Они решили отправиться к этому человеку просить у него защиты. Монахи собрались, выбрали двух своих представителей, столковались с вождем одного из племен, чтобы их проводили под защитой к тому, с кем они хотели встретиться; и двое монахов двинулись в путь, унося с собой последнюю надежду своих оставшихся в монастыре собратьев. Десять дней шли они по берегу моря, пока не достигли Суэца, над которым развевался незнакомый флаг. Они спросили, где находится французский султан, и им сказали, что он в Каире, ибо за восемнадцать дней он уже завоевал Египет. Монахи продолжили свой путь через пустыню, пересекли Мукаттам и пришли в город Эль-Тулуи. Их давние недруги - мамлюки были выметены оттуда, как пыль; Мурад-бей, разгромленный у пирамид, бежал в Верхний Египет; Ибрагим, побежденный у Эль-Ариша, скрылся в Сирии; и тот же флаг, который они уже видели в Суэце, реял над минаретами Каира. Они вошли в город, показавшийся им тихим и спокойным. Добравшись до площади Эль-Бекир, монахи попросили разрешения поговорить с султаном. Им показали его дом, и они пошли туда. Адъютант проводил их через сад к палатке, где обычно пребывал Бонапарт, когда первые вечерние часы позволяли покинуть внутренние покои - прохладные благодаря фонтанам и сквознякам.

Бонапарт сидел за столом перед картой Египта. Возле него находились Каффарелли, Фурье и переводчик. Монахи по-итальянски изложили ему цель своего прихода. Бонапарт улыбнулся; они польстили ему больше, чем при всем старании мог бы польстить самый угодливый царедворец. Его слава докатилась до Азии и через Йемен достигнет Индии, опередив его самого. Он сам не знал, как велико могущество его имени, и двое бедных монахов, проделав сто лье по пустыне, убедили его в этом. Он пригласил пришедших присесть и, пока они пили кофе, продиктовал переводчику фирман.