Пропала собака - Серова Марина Сергеевна - Страница 11

— Я, когда мне звонил их Племяш, текст разговора на факс записала и вместе с моими подозрениями отнесла верным друзьям. Теперь, если со мной что-нибудь случится, материалы пойдут в прокуратуру.

— Так почему же они вас пытались?..

— Не знали, дураки! Не успели пронюхать!.. Вот теперь надо их как-то поставить в известность. Я своей шкурой больше жертвовать не хочу!

— Вы… вы… Вы доблестная женщина, Таня, — выговорил он. — Я никогда не встречал таких, как вы.

— Я очень устала, практически уже сплю, — сказала я совершеннейшую правду, неожиданно для самой себя подавая ему руку для поцелуя…

— У меня есть гостевая комната, мы… э-э-э… с сыном теперь вдвоем живем. Я вам тут принес, что смог найти, — это оказалась пижама внеполового вида и мягкие тапочки, — сейчас налью коньяку.

— Погодите, я на минутку, — вышла, будто бы в туалет, прикрыла за собою дверь, словно бы из приличия, быстро достала из кармана плаща прекрасно наточенный нож и перерезала телефонный провод у самого пола. Вернулась на кухню.

Алексей Никитич уже стоял с бокалом. Ополовиненная бутылка была здесь же, судя по виду, очень дорогая. Правую руку он вынимал из кармана халата.

— Выпейте коньяку — янтарный, великолепный…

Черт, а ведь скорее всего с сонным порошком, если ни с чем похуже.

Но отказаться — значит, вызвать подозрение. Так, быстренько вспоминаем, что я успела заметить у него в аптечке, когда чинила себя? Вроде ничего смертельного… из порошков что-то было, но вот что?.. Делать нечего: придется на практике проверять собственную теорию насчет слабохарактерности Алексея Никитича.

Глотнула, краем глаза уловив его напряжение: он не спускал с меня глаз.

Выпила треть. Коньяк действительно был великолепен — по телу разлилось блаженное тепло, вся боль мгновенно сгорела в мучительных корчах.

— Идите спать, я приготовил комнату. Никаких химических воздействий я пока не ощущала, но пошла, слегка пошатываясь, а у самой старинной двери в прекрасно обставленную спальню даже широко зевнула, лукаво заметив:

— Отличный у вас коньяк… я уже сплю… — И рухнула в кровать.

Он еще немного постоял, прислушиваясь к моему ровному дыханию, потом на цыпочках удалился, прикрыв за собой дверь.

Я прислушалась, едва дыша. После пятой попытки он в сердцах бросил трубку. Я тихонько захихикала ведьмовским смехом, уткнувшись лицом в подушку.

Черная ненависть все еще переполняла меня. На тыльной стороне ладони несмываемым пятном сидел его слюнявый поцелуй, который не оттирался даже о шелковые простыни.

Минут пять я лежала не двигаясь, и все это время он бесцельно расхаживал по гостиной, что-то прикидывая, решая для себя. Я знала, что вариантов у него три, я сама создала их ему — открыться мне полностью, я ведь не ментовка, за пассивное соучастие голову не отсеку, застрелить меня или убить любым другим способом или пойти прямо сейчас к своим более свободным в отношении человеческой жизни партнерам, чтобы свалить на них то, что сам сделать не способен. Все зависело от его трусости.

Однако даже самый слабый человек в экстремальных ситуациях способен на самые крутые поступки; поэтому я не знала, какой яд течет сейчас в моей крови — цианисто-калиевый или всего лишь хлороформовый… но что-то там определенно было: к исходу пятой минуты я стала ощущать нарастающую усталость и сонливость. Единственное, что радовало, — почему-то почти совсем исчезла боль.

Но время мое постепенно утекало в вечность.

План созрел практически тут же.

И когда его мягкие крадущиеся шаги послышались уже у самой двери, я боялась только одного — что в комнату для гостей Алексей Никитич войдет с пистолетом.

Он тихо подошел к самой кровати, наклонился, вслушиваясь в мое дыхание. Через не совсем плотно прикрытые ресницы (есть такой трюк) я разглядела бельевую веревку, свисающую с его рук.

Удушение? Бельевой веревкой? Или он хочет имитировать повешение частного детектива Татьяны Ивановой в его квартире?..

Он хотел всего лишь связать меня — для надежности. Но, не зная, насколько он искусен с веревкой и каких узлов может навертеть, я не дала ему сделать этого: неподвижная сначала, при настойчивой второй попытке сонно завертелась, забормотала что-то, кажется, про кровь и сперму, упоминая не свою маму, а так же «Отойди, сволочь!..». Он отшатнулся, и я пробормотала еще:

«У-у-у, борода рыжая!..», после чего он совсем смутился. Слабо чертыхнулся и стремительно вышел, решив, что сон мой и без того крепок.

Через несколько секунд хлопнула дверь.

Я вскочила и тут же осела на кровать — голова кружилась, перед глазами плыли круги.

Дьявол! Не так быстро!.. В гостиную. Ой, мать моя, женщина, это что же за чудовище? Этот небоскреб вы называете вещевым шкафом? Где тут его рабочий стол с компром… компромети… с нехорошими бумагами?!.

Так, это настольный прибор из яшмы… это чистая бумага разных форматов… это бумажный нож… это диктофон с микрокассетой, это запасная кассета… здесь скорее всего лежат письма, поэтому он и заперт на хлипкий замок… А вот это — как раз то, что нужно — массивная ручка, отделение не слишком большое, но и не маленькое, как раз впору всяким там нечестивым договорам — с сатаной или мафией.

Как взломать?.. Шпилька… Где шпилька?! Дома, где же еще!

Я засыпала стремительно и неотвратимо. И тут на глаза попался спасительный листочек: «Фено-барбитал: инструкция по применению» или что-то в этом роде — «…эффективное снотворное», «…угнетает нервную деятельность, а также…». Ах вот почему не болит!.. Но сон от барбитуры в среднем наступает около получаса спустя после принятия — е-мое, сколько же он мне вкатил?!!

«Опасно в постстрессовых ситуациях»…Идиот! Отравитель!..

Дайте-ка вспомнить… На рассасывание из желудка в кровь у обычного лекарства группы барбитуратов уходит минут пятнадцать-двадцать. Я потеряла уже около десяти.

Скорее на кухню. Должна в его аптечке быть марганцовка, должна!..

Ах, вот они, крупинки, разведи их в воде и пей, пей стакана три-четыре — первый… второй… ох ты, батюшки мои!..

Многострадальный живот рвануло судорогой. Еле успела добежать до туалета и опрокинуть все, что причитается, в унитаз. Потом минуты две лежала обессиленная.

Для верности я проглотила еще четыре таблетки активированного угля.

Итак, отравление мне больше не грозило. Отделаюсь воспалением слизистой — в желудке и не только. Но вот в сон по-прежнему клонило, отступив, теперь он наступал еще быстрее. Снова к аптечке! Не верю, что там нет ничего возбуждающего!.. А-а-а, вот он, родной кофеин бензонат натрия — «…легко растворим в воде, обладает сильным возбуждающим действием» — ПЬЕМ!

Но даже две порошковые дозы кофеина лишь замедлят, ослабят действие барбитурата на некоторое, не слишком большое время. Которое уже идет. А я ничего не придумала, чтобы открыть этот злополучный шкафчик! Время утекало. И тогда я решилась на отчаянный, прямо-таки глупый и рискованный шаг, к которым не прибегала ни до, ни после. Схватив из ящика стола диктофон с запасной микрокассетой, а с вешалки плащ, я нацарапала тяжелой яшмовой ручкой записку:

«Алексей! Бегу по делам на встречу с экспертами. Будь осторожен — ты также можешь стоять у НИХ на пути. Если со мной что-нибудь случится, обратись в прокуратуру. Я появлюсь вечером. Или ночью. Спасибо за помощь. Жди. Татьяна».

Так, уже вставленную и наполовину надиктованную кассету прячем в карман, новенькую вставляем в гнездо. Проверяем, не слишком ли громко звучит щелчок автоматического включения и выключения?.. Нет, не слишком. Открыла замки входной двери, потом захлопнула два из них на защелки.

А теперь — в огромный пузатый шкаф, в женские вещи, о которых мечтала интеллигенция сталинского времени, — в запах нафталина, ландыша и старых шуб. Что замочек закрыт — не беда: открыла без особых трудностей, все тем же ножом. Шуб у Зинаиды Андреевны оказалось на троих, то есть — шесть.

Уже запираясь изнутри гаснущим взором окидывая комнату — не осталось ли чего сдвинутым со своего места или вообще, — услышала, как хозяин открывает дверь. Судя по голосам, он был явно не один.