Привет с того света - Серова Марина Сергеевна - Страница 27

Я выглянула в окно, которое выходило на озеро. И заметила сгорбившуюся под тяжестью сумок фигуру, направлявшуюся к стоявшему невдалеке автомобилю.

Уже совсем стемнело, и видны были только ее очертания. Я быстро спустилась по лестнице и выбежала из здания. Фигура Макса уже мелькала в зарослях кустарника. Макс приближался к автомобилю.

– Стоять! – крикнула я, направляя дуло пистолета ему в спину.

В свою очередь, он вытащил пистолет и направил на меня. Раздались выстрелы. Я успела быстро залечь на землю. Он уже выпустил всю обойму, у него оставалось разве что два патрона. Как ни странно, в этой суматохе мне пришла в голову трезвая мысль, что стрелявший практически не умеет пользоваться оружием. Неожиданно выстрелы смолкли, и я, притаившись за огромным валуном, напряженно вслушивалась.

Как назло, ни Расторгуев, ни его вечно опаздывающие ребята не появлялись поблизости, в этом дальнем закоулке парка. Они были заняты весьма банальными делами – усаживали в черный «воронок» избитых гоблинов. Их было человек восемь, не больше. Кажется, парочку они подстрелили, тех, кто вздумал оказать сопротивление. На роль серьезного бандита во всей этой шайке мог претендовать только Ваха. Но он был мертв.

Неожиданно с той стороны, где находился Макс, хлопнула дверь автомобиля. И буквально следом раздалась автоматная очередь. Я уж испугалась, что под напором пуль разлетится огромный валун. Вероятней всего, Макс достал автомат из машины и сейчас пытался достать меня.

Уж не знаю, для чего он хотел меня убить. Положение Макса казалось мне абсолютно безнадежным. Далеко он уйти не сможет – менты наверняка обложили окрестности и рано или поздно схватят его.

Привлеченный шумом нашей с Семеновым разборки, подоспел наконец-то отряд Расторгуева. До моего слуха донесся звук запустившегося двигателя автомобиля.

И в этот момент кто-то из ребят Расторгуева активизировал ручной прожектор. Он осветил машину, на которой пытался сбежать лже-Мельхорн. Тут же последовали два выстрела по шинам автомобиля.

А менты уже ползком подбирались к машине. Неожиданно изнутри ее раздался выстрел. Но это не был выстрел, направленный в нашу сторону.

Мы все поняли спустя несколько минут, когда опергруппа добралась-таки до машины и открыла ее дверцы.

Макс Семенов полулежал на водительском месте машины с простреленным виском. Рядом валялся «вальтер». Лицо его было прекрасно, и бриллианты на перстне с инициалами великолепны. Около него валялись мешки с драгоценностями и деньгами.

Эпилог

Ну вот и все. Дело окончено. Мы отмечали завершенное дело на деньги Костяна, который после возвращения бриллиантов снова обрел уверенность в себе и стал выглядеть, как самодовольный кот. Надо сказать, роль добродушного хозяина ему удавалась.

Мы сидели в непринужденной компании и вспоминали о том, с чего все началось и на кого падали подозрения вначале. Расторгуев, по своему обыкновению, что-то обдумывал, тихонечко усмехаясь в ус, лишь изредка вставляя ничего не значащие фразы или делая ничего не обязывающие комплименты Албене, закутанной в какую-то ярко-алую мантию. По моему мнению, эта экстравагантщина была совсем ни к месту, ведь мужа она потеряла совсем недавно. Хотя что я, глупая, болтаю. Вероятно, она рада-радешенька, что избавилась от него.

– У вас замечательный торт! – любезно заметил Расторгуев.

– Семенов любил, когда я готовила по этому рецепту, – ответила Албена. – Это венское тесто и особый крем. А у нас сегодня что-то вроде поминок.

– Чтоб его там черти в аду лучше поджаривали! Чтоб аж шваркало на сковородке! – Костян опрокинул в себя содержимое тонюсенького бокала изящной работы, который весьма хрупко выглядел в его огромной волосатой лапе.

– Не надо так, Костик, – Албена поставила свой бокал на полированную гладь круглого, стилизованного под старину стола.

– Молчи, сестра! – прорычал Костян и, обращаясь ко мне, спросил: – А почему он по телефону представлялся кавказцем с типичным акцентом, да и по радио слал приветы с того света от Арифа?

– Старался ввести в заблуждение – старый прием, – ответил за меня Расторгуев.

Я же в свою очередь кивнула, давая понять, что целиком с ним согласна.

– А девчонка, что так изменила чеченца, что с ней? – Костян хрустнул шоколадкой.

– Ничего, она и сама удивилась, что перевернула чью-то жизнь, – ответила я. – Как оказалось, у Вахи была в городе съемная квартира, туда он ее и отвез.

– А что с девкой? Ну, с этой, Лелей Кастелой и ее хиленьким дружком? – Костян сделал наглую циничную физиономию.

– Ну, почему сразу девка? – я глубоко затянулась предложенной Костяном ароматной египетской сигаретой. – Вы, мужчины, ищете в нас то святую, которая для вас олицетворение собственной матери, то звезду улицы, умеющую изгибаться в удобных вам сексуальных позах, удовлетворяя ваши похотливые желания. На одних вы женитесь от скуки, других любите. Хотя ваша мужская любовь уж очень стыдится сентиментальностей. А каждая из нас может сказать о себе не иначе как словами из знаменитой в восьмидесятых песни «I am what I am» – «Я такая, как есть». Ведь каждая из нас личность. В каждой есть что-то от святой и в каждой, да-да, не возражайте, Константин Андреич, именно от блудницы вавилонской! Вот Гурбан полюбил Оленьку не за святость и не за блуд, полюбил уже оступившуюся, он сделал ее для себя святой, изменил ее образ жизни. Полюбил такой, какая она есть, он увидел в ней душу, а не искал внешнюю благопристойность. Он любит ее. Вышел недавно из больницы, вроде бы все у них хорошо...

– Да вас, баб... то есть дам, – поправился Костян, – не поймешь. Вот говорю Албенке: «Что ты эту мишуру на себе носишь? Брат – владелец ювелирки, а сестра в дешевках бегает по городу. Прямо людей стыдно».

– Я не люблю бриллианты, они хороши для музеев. А красиво – это еще не значит дорого. Драгоценности многим приносят несчастье. И бешеные деньги – одно беспокойство, – Албена подняла руки кверху заученным жестом театральной дивы, и на запястьях ее засверкали фальшивые камушки.

– Не знаю как кто, – Костян плотоядно улыбнулся, как бы невзначай взглянув на свой новенький «Ролекс», – а я с бабками везде свой человек. И самое страшное для меня – бедность. Уж моя благоверная будет выглядеть, как витрина «Черной жемчужины», – с пафосом закончил Константин Андреич.

А я вдруг с ужасом представила, что если бы согласилась выйти замуж за Костяна, то уж точно была бы чем-то вроде манекена из его ювелирки. Вся такая черная, как Наоми Кэмпбелл, на каждом пальце по бриллианту во много карат, воплощая мещанский вкус разбогатевших гоблинов и провинциальных барышень полусвета. Правда, для начала меня пришлось бы перекрасить в черный цвет.

– Константин Андреич, – принимаясь за кофе «самбук» с плавающими на поверхности зернышками, спросил Расторгуев, – а почему ваш магазин называется «Черная жемчужина»?

– Да у него был роман с девушкой из Кении, студенточка из медицинского тут одно время бегала... – скептически ответила за брата Албена. – Он, русский дурак, любил ее, а она – его брюлики. Вот кто мог бы олицетворять семейный бизнес «Костян энд сыновья, которых еще нет».

Албена лукаво улыбнулась, было в этой улыбке что-то демоническое, от искусителя.

– Да ладно об этом, – Костян хмуро сдвинул брови, но в глазах уже проносился вихрь воспоминаний об африканской страсти и терпком запахе упругого тела чернокожей красавицы.

– Интересно, ты тоже предлагал ей выйти за тебя замуж или в семейной жизни ты консервативный расист с присущими ку-клукс-клановскими предрассудками? – спросила я.

Костян промолчал.

– Вот бы славная получилась семейка – русско-народный доморощеный миллионщик и бедная красотка из жаркой Кении! – продолжала ехидничать я.

Но лицо Костяна ничего уже не выражало, то ли от выпитого алкоголя, то ли от нежелания расспросов о его личной жизни.

Вечер закончился поездкой в клуб «Вольдемар». Частный клуб закрытого типа по-своему воспринял трагическую гибель Арифа. В честь него было организовано нечто вроде тризны былых похорон. По сцене метался Ден Селиверстов в траурном платье из умопомрачительных новомодных кружев. Актер, изображавший Арифа, «умирал», как древний бог Осирис, которого «воскрешала» к жизни богиня Изида в голубом хитоне. И на сценическое надгробье Ден возлагал восемь голубых роз. И ангелы смерти в исполнении стриптизеров тоже были «голубыми».