Левые коммунисты в России. 1918-1930-е гг - Геббс Ян - Страница 48

Помимо мужичка-хозяина в деревне и помимо мещанского (не рабочего, а именно мещанского) элемента в городе, нашей партии в ее советской государственной политике приходится считаться еще с влиянием представителей крупной буржуазии в лице спецов-техников, инженеров, бывших воротил финансово-промышленного мира, всем своим прошлым связанных с капиталистической системой производства, не умеющих представить себе форм производства вне привычных для них рамок капиталистического хозяйства. Чем больше Советская Россия нуждается в специалистах в области техники и руководства промьшленностью, тем сильнее влияние этих чуждых рабочему классу элементов на ход и развитие форм и типа нашего хозяйства. Отброшенные в сторону в первоначальный период революции, занимая [в] самые трудные месяцы нашей революции выжидательно, а то и открыто враждебную к советской власти позицию (исторический «саботаж» интеллигенции), эта социальная группа крупных воротил капиталистического производства, послушных, наемных, великолепно оплачиваемых слуг капитала, с каждым днем приобретает все большее влияние и значение в политике.[37]

Нужны ли имена? Каждый товарищ-рабочий, следящий за нашей внутренней и внешней политикой, сам вспомним не одно такое лицо…

Пока центр нашей жизни составлял военный фронт, влияние этих господ, этого чуждого рабочему классу элемента на правление нашей советской политики, особенно в области строительства хозяйства, было сравнительно ничтожно.

«Спецы», выходцы [из] прошлого, всем нутром своим тесно и неразрывно связанные с упраздняемым нами буржуазным строем, вкрапливались и в нашу Красную Армию, внося сюда свой дух прошлого (чинопочитание, «нашивки», отличия, слепую субординацию, вместо классовой дисциплины произвол бывших начальников и т. д.), но на общую политическую линию Советской Республики их влияние не распространялось. Пролетариат не оспаривал их руководство в военном деле, здоровым инстинктом класса чувствуя, что в военном деле рабочий класс как класс не может сказать нового слова, бессилен внести коренные изменения системы милитаризма, пересоздать ее сущность на новых классовых началах. Милитаризм военщины — порождение пройденных человечеством ступеней развития; милитаризму, военщине, войнам — не будет места в коммунистическом обществе. Борьба пойдет по иной линии, выльется в совершенно иные формы, недоступные нашему воображению. Милитаризм доживает свой век в переходную эпоху диктатуры, и потому естественно, что творческого, классово нового, кладущего в основу для будущего развития общества рабочие как класс не могли принести в милитаризм, его формы и систему. Есть и в Красной Армии блестки творчества класса, но суть военщины осталась прежняя, и руководительство выходцев из прошлых офицеров и генералов прежней армии не настолько отклоняло советскую политику в военном деле в чуждую нам сторону, чтобы рабочие могли ощущать в этом смысле явный ущерб для себя, т. е. Для класса и его основных задач.

Не то в области народного хозяйства. Производств — его организация; это и есть суть коммунизма. Отдалить рабочих от организации производства, лишить их, т. е. Производственные организации — эти выразители классовой группировки пролетариата — возможности вносить свое творчество в производство, в организацию новых форм хозяйства, доверяясь «умению» специалистов, выдрессированных и подготовленных для ведения хозяйства при господстве совершенно иной системы производства. — это значит соскочить с рельс[ов] научно-марксистского мышления. Но как раз то и делается сейчас верхами нашей партии. Учитывая всю катастрофичность нашего хозяйства, все еще построенного на капиталистической системе (плата за труд деньгами, тарифы, категории труда и т. д.), верхи нашей партии в припадке безверия в творческие силы рабочих коллективов ищут спасения от хозяйственной неурядицы — у кого? У выходцев из буржуазно-капиталистического прошлого, у дельцов и техников, творческие способности которых как раз в области хозяйства засорены рутиной, навыками, приемами капиталистического способа ведения производства и хозяйства. Это они-то и вносят смехотворно-наивную веру в то, что коммунизм можно насадить бюрократическим способом. Там, где еще надо искать и «творить», они уже «предписывают»…

Чем больше фронт военный отступает перед фронтом хозяйственным на второй план и чем острее и мучительнее наша нужда, тем устойчивее становится влияние той группы населения, которая не только внутренне чужда коммунизму, враждебна ему органически, но и абсолютно бессильна проявить живое творчество в области отыскания новых форм организации труда, новых двигателей для поднятия интенсивности труда, новых приемов сочетания производства и потребления. Вес эти техники, практики, деловые люди, которые выплывают на поверхность советской жизни, начиная накладывать руку на хозяйственно-производственную политику, оказывают свое давление на верхи нашей партии через советские органы и внутри этих органов.

Партия оказывается в тяжелом и затруднительном положении, ей приходится в процессе управления советским государством прислушиваться и приспособляться к трем разнородным по социальному составу, а значит, и экономически разнородным по своим интересам группам населения. С одной стороны, пролетариат. Пролетариат требует наибольшей чистоты и бескомпромиссности политики, спешного, форсированного марша на коммунизм. С другой стороны, крестьянство с его мелкособственническими поползновениями, симпатией ко всякого рода «свободам», и прежде всего, свободе торговли и невмешательству государства в его хозяйские дела. К крестьянству примыкает мещанин в виде «агента» советских служащих, снабженцев армии и т. д., приспособившихся к советскому строю, но по своей психологии извращающих нашу политику в сторону мелкобуржуазных тенденций.

Но центр эти мелкобуржуазные элементы оказывают меньше влияния, но на местах, в провинции и в низах советской работы — влияние их огромно и зловредно. Наконец, третья группа населения — это люди практики, бывшие воротилы при капиталистическом строе. Это не магнаты капитала, разумеется, не Рябушинские и Бубликовы, от которых очистилась трудреспублика еще в первый период революции, но это бывшие самые талантливые слуги капиталистической системы производства, «мозг и гений» капитализма, его истинные творцы и оплодотворители. Весьма одобряя централистские тенденции советской политики в области хозяйства, учитывая всю пользу третирования и регулировки производства (этим же занимается капитал и в наиболее промышленно развитых буржуазных государствах), они хлопочут лишь об одном: чтобы вся эта «регулировка» шла не через рабочие органы (производственные союзы), а через их руки под фирмою советских хозяйственных аппаратов, главков, центров, Совета Народного Хозяйства, где они пустили уже достаточно прочные корни. Влияние этих господ на «трезвую» государственную политику наших верхов большое, значительно большее, чем это желательно. Влияние их сказывается и в линии утверждения и отстаивания системы бюрократизма (с уступками в сторону «улучшения», но не изменения самой системы). Оно ощущается особенно наглядно в области налаживания торговых сношений с капиталистическими державами, сношениями, идущими через головы как русского, так и иностранного организованного капитала. Оно сказывается в ряде мероприятий, урезывающих самодеятельность масс и утверждающих руководство выходцев из мира капиталистического прошлого.

Среди всех этих разнородных групп населения нашей партии приходится лавировать, находя равнодействующую в политике, которая не нарушала бы единства государственных интересов. Отчетливая классовая политика нашей партии в процессе отождествления себя с советским государственным аппаратом превращается все более и более в ту надклассовую политику, которая есть не что иное, как — «приспособление» руководящих органов к разнородным и противоречивым интересам социально разнородного, смешанного состава населения. Это приспособление ведет к неизбежным шатаниям, к неустойчивости, к уклонам и ошибкам. Достаточно припомнить зигзагообразный путь нашей политики по отношению к крестьянству, приведший нас от курса «на бедняка» к курсу на «хозяйственного трудолюбивого мужичка-собственника». Пусть этот курс политики свидетельствует о «политической трезвости» и «государственной мудрости» наших руководящих верхов, но историк, беспристрастно оценивающий ступени нашего господства, учтет и укажет, что вот тут-то уже сказался «опасный уклон» от классовой линии, чреватая последствиями тенденция к «приспособленчеству», к лавированию…