Кто кого - Серова Марина Сергеевна - Страница 40

— А за козла ответишь, — процедил Симонов и ударил болтуна ногой. — То-то же, — удовлетворенно процедил он, рассматривая отползшего в угол Карася.

— А как вышло, что на имя Анны Сергеевны Конышевой оформлена эта квартира? — спросила я.

— Ее купил Кондор… месяца четыре назад.

Просто Анна Сергеевна хотела периодически жить здесь, а стеснять сына в его однокомнатной не хотела, и потому…

— Вот оно что! — насмешливо сказал Савичев. — Какие подробности выясняются. А мне, наверно, пообещали бы, что в случае моего согласия на контракт эту квартиру матери оставите, чтобы меня получше трамбануть, а?

Воронин молчал.

— Ладно… — сказал Суворов, — махинации ваши с Конышевым выясним после, а теперь о главном. Смолинцев.

— А что Смолинцев? — быстро заговорил Воронин. — Во всем виноват Нагиев и сестра Олега… Башкова, то есть, мы сначала хотели добром, позвонили Савичеву еще в Задольске, предупредили, что грех против земляков… Конышев на кон большие деньги поставил… что пройдем через вас в финал. Савичев не понял, и пришлось делать вот так. Один ваш охранник был у нас… мы ему проплатили… так что…

— Костичкин? — уточнила я. — А кто убил его? Нагиев?

— Да, Нагиев, — кивнул Воронин. — А Наташа эта должна была только вызвать Савичева… мы ее сразу из Задольска прихватили… как приманку. А она зачем-то вызвала Смолинцева… думала, что вдвоем с Савичевым они… Нагиев стрелял в Смолинцева, потому что они сопротивлялись, ну и…

— Стрельба в больнице — это понятно, — произнесла я. — Максим пришел в себя, вот-вот заговорил бы, а лишние свидетели, понятно, не нужны. Кто, кроме Нагиева и Есипова, был в больнице?

— Молчи, с-сука! — прохрипел из угла Карась и сжался в ожидании очередного симоновского пинка. Без сомнения, лестный эпитет «сука» был адресован не мне, а милейшему господину Воронину.

Воронин съежился и косо посмотрел сначала на меня, потом на Суворова.

— Убрать Смолинцева приказал Конышев, — тихо сказал он, — он же велел по выполнении задания уничтожить Нагиева. Прямой приказ исходил от него, я лишь передал его…

— Кому? — резко спросила я. — Впрочем, можешь не отвечать. Тут гадать много не приходится. Олегу Башкову, не так ли?

— Вот сука! — раздалось из угла. На этот раз относилось это явно ко мне, и я порадовалась, когда дерзкий Карась получил от Симонова по башке.

— Судя по всему, угадала, — резюмировала я, — Олег Михайлович вообще к своему делу относится добросовестно и с подчеркнутым профессионализмом, так что я не сомневаюсь, что было бы с нами, догони он нас тогда на Сережи ной «копейке».

— Ничего, мы у него за все спросим, — процедил Савичев и подумал, что как странно… он вынужден требовать ответа за содеянное у людей, которых он считал самыми близкими. Мать, Наташа… вот теперь Наташин брат, который, правда, никогда не был его другом, благо разница в возрасте была велика, но все же не первый встречный.

И вот Юля… ее дядя и ее отец были теми людьми, которых он больше всего ненавидел.

И, самое страшное, она знала это и тем не менее посмела сказать ему: я люблю тебя.

А Наташа?..

Его размышления были прерваны глухим стуком: это Воронин, обессилев от боли, потери крови и противоречивых, иссушающих эмоций, медленно сполз со стула и ничком упал на ковер, сильно стукнувшись при этом головой.

— Потерял сознание, — констатировал Демяша, прощупывая воронинский пульс. — В больницу его надо.

— А этих в СИЗО, — хмуро проговорил Суворов, — и я звоню прокурору, чтобы выписывал ордер на арест Конышева.

Юля покачала головой.

— Бесполезно.

— Что? — Суворов обернулся, с любопытством рассматривая человека, осмелившегося возразить ему, Александру Ивановичу Суворову, президенту ХК «Кристалл».

— Вы не сумеете поймать его, — проговорила она. — Папа уходил и не от таких. Я сама дорого бы дала, чтобы он был там, где ему надлежит находиться, — в тюрьме. Очень больно ненавидеть собственного отца, Александр Иванович.

— Ах, да, я и забыл… — почти смущенно выговорил он. И в этот момент зазвонил телефон на журнальном столике.

— Вот и он, — тихо проговорила девушка. — Я знаю, что это он.

— Кабздец вам, уроды! — отрядил высказывание забитый в самый угол нижними конечностями Симонова Карась. — Кондор вас вздрючит…

— Возьми трубку, Юля, — сказала я, — может, он еще и не знает, что эта хата его провалена.

— Но не думайте, что я буду его подставлять, — твердо сказала Юля. — Алло, я слушаю.

— Юля, это ты? — произнес мужской голос с металлическими нотками в тембре. — А Воронина нет, что ли?

— Кого, папа? — переспросила девушка.

Я переглянулась с Суворовым.

— А он спит, — ответила Юля, — выпил водки и задрых.

— Сдурел он, что ли? Ну ладно, позови тогда к телефону Савичева.

— Кого?

Возглас Юли прозвучал резко, как выстрел, и мы поняли, что Конышев сказал что-то из ряда вон выходящее.

— Да ладно, Юлька, не дури, — проговорил Кондор довольно сурово, — я что, не знаю, что он там, ухажер твой, понимаешь. Давай, давай, быстро, у меня времени мало!

Юля оторвала трубку от уха и нерешительно взглянула на Савичева.

— Меня, что ли? — спросил он, поймав ее настороженный взгляд.

Она молча передала ему трубку.

— Здравствуй, Алеша, — сказал Кондор и чуть слышно усмехнулся, — вот и пришлось хотя бы поговорить.

— Да, нам есть, о чем поговорить, Иван Всеволодович, — холодно сказал Савичев.

— Я очень сожалею, что пришлось убить Смолинцева и некоторым образом причинить моральный ущерб Наташе, твоей девушке… но спорт — это жестокий мир, и не приходится считаться деньгами и кровью.

— И что это за плач Ярославны, господин Конышев? — насмешливо спросил Савичев, чувствуя, как от волнения и ярости колючий холод бежит по спине. — Я не понимаю, к чему эти слова.

— Я допустил ошибку, мой мальчик, — холодно прозвучало в трубке, — и эту ошибку мне указала твоя мать. Я не должен был вмешиваться в твою жизнь, тем более что… а, ну да ладно.

Не телефонный это разговор.

— Господин Конышев, говорят, вы крестный отец задольской преступной группировки, а вы говорите со мной, как какой-нибудь высокопарный идиот из мексиканского телесериала…