Тень каравеллы (сборник, с илл.) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 55

Форик так и сказал:

– После такого безобразия фиг он вылезет…

– Но тень все-таки была, – заметил я, чтобы утешить нас всех, а главное – Чижика…

Хотя зачем утешения! Никакого разочарования у нас не появилось. Ощущение волшебства не исчезло. Все равно что-то было под этой луной, под переливчатой звездой.

Потом, вспоминая детство в студенческих стихах, я сочинил такие строчки:

С этим ощущением сказки, озябшие, но довольные жизнью, мы вернулись в наш кинозал под лестницей. Радостно сжевали по горячему пирожку с капустой и включили аппарат.

Форик наугад выхватил из коробки кадрик. Вставил.

Оказалось – это Любовь Орлова. То есть американская циркачка Мэри. И рядом – советские друзья и ее сын-негритенок у них на руках. А вокруг – первомайские знамена. Это когда ее спрашивают: «Теперь понимаешь?» А она говорит: «Теперь понимаю!»

Мы всё это слышали будто наяву: и мелодию «Песни о Родине», и слова с американским акцентом: «Теперь понимаю!»

Американская артистка наконец поняла, в какой замечательной стране она оказалась. В той, где не угнетают негров, где всегда «вольно дышит человек» и у всех ребят счастливое детство.

Мы тоже это понимали.

А что, разве не так? Негров у нас в самом деле не угнетали. Фашистов мы победили. К Новому году обещают снижение цен на продукты и промтовары. В городе появилось еще несколько новеньких автобусов, а в кинотеатре «Темп» с завтрашнего дня пойдет цветной фильм «Сказание о земле Сибирской». Хотя и не трофейный, но, говорят, замечательный…

Конечно, кое-какие сомнения по поводу счастливого детства и всеобщей справедливости у нас возникали. Особенно у Форика – сына капитана Усольцева, героя войны, а теперь обитателя одного из северных лагерей. Но все же справедливость готовилась победить и здесь. Форику было известно, что есть надежда на пересмотр отцовского дела.

Пересмотр состоялся, только позже. Георгий Усольцев вернулся домой в сентябре пятьдесят третьего года. Однако той зимой, в конце сорок девятого, Форик верил в близкую радость. Поэтому он, как и мы, знал, что детство у нас все-таки счастливое.

Да оно и было счастливым. Потому что мы делали его таким сами. Своими руками. Как фанерный киноаппарат, кораблики из сосновой коры, ледяную гору на углу Казанской улицы, пиратские костюмы для новогоднего утренника и пугачи из медных трубок. И нашу дружбу.

А кроме того, совсем близко были зимние каникулы. Уж они-то – самое неподдельное счастье.