Держи ухо востро - Серова Марина Сергеевна - Страница 5

Номер представлял собой точную копию того, что я покинула сегодня утром, отправившись на аукцион, разве что на стене висела другая картинка и шторы на окнах были не кремовые, а салатовые.

Выйдя из туалета, Раушенбах предложил мне открыть бутылки, а сам достал из бара длинные стаканы и сполоснул их прежде, чем поставить на стол.

Мы смешали водку с тоником, добавили туда немного льда и, откинувшись на спинку кресел, приготовились к продолжению праздника.

В номере был кондиционер, и после шумной и знойной улицы Курт наслаждался тишиной и покоем.

– А чем занимается ваш сын Пауль? – спросила я.

– О, Пауль, – со значением произнес он. – Пауль у меня очень умный мальчик. Он – искусствовед. Но сейчас он занимается коммерцией. И его бизнес никак не связан с искусством.

У меня возникли некоторые сомнения в достоверности этой информации, но я не показала виду.

– Россия сейчас – это настоящий Клондайк. Там можно за пару лет сделать целое состояние.

– У него там свое дело? – спросила я, не обратив внимание на то, что Одессу Курт считает Россией.

– Нет, пока он работает в чужой фирме. Это очень солидная компания, и Паулю есть чему в ней поучиться. А со временем, я надеюсь, у него будет свое дело. Он очень неглупый мальчик.

Я предложила за это выпить, и Курт с благодарностью посмотрел на меня.

Первый же стакан водки настроил его на философский лад, и он произнес с задумчивым видом:

– Мог ли предположить мой отец, что его внук будет работать в том самом городе, в котором он чуть было не сложил голову?

– Он воевал на восточном фронте? – уточнила я.

– Девочка моя, – вздохнул Раушенбах, – три года он кормил вшей в России и скончался несколько лет назад от старых ран.

– Мой дедушка тоже воевал в России и чуть было не погиб под Сталинградом.

Самое интересное, что это действительно было так, именно под Сталинградом он получил свой первый орден. Орден Красного Знамени.

Курт печально кивал головой и пил водку с тоником маленькими глотками. Видимо, он начал приходить в себя после пережитого им сегодня потрясения и, надо сказать, выглядел теперь намного серьезнее и умнее.

– Расскажите мне о России, – попросила я. – Вам там понравилось?

– Я был там всего несколько дней... Был у Пауля в гостях...

И он рассказал мне, что поездка в Одессу поразила его. Он всю жизнь представлял себе Россию по рассказам отца. И то, что он теперь увидел своими глазами, совершенно не вязалось с этими рассказами.

– Мне бы очень хотелось побывать в Одессе, – сказала я, когда он закончил свой рассказ.

И мы снова пили с ним водку. И через некоторое время Курт опьянел, начал шутить и хохотать над своими шутками.

Судя по всему, я ему пришлась по душе, и он загорелся идеей познакомить меня со своим сыном, а через полчаса уже намеревался нас не только познакомить, но и поженить. И чем больше я смущалась при этих словах, тем больше ему нравилась эта идея.

– Марта, вы с Паулем созданы друг для друга, – наконец заявил он и достал из шкафа большой чемодан. Порывшись в нем, он вытащил какой-то предмет, завернутый в толстую белую бумагу, и положил его на столик рядом с бутылкой водки.

– Я обещал вам небольшой презент, – торжественно произнес он, – и я не забыл об этом. Папаша Курт помнит все свои обещания. Вы собираете русские иконы?

– Да.

– У вас большая коллекция?

– Не очень.

– Считайте, что в ней стало на одну икону больше, – сказал он и развернул бумагу.

Передо мной лежала икона. На ней была изображена Богоматерь с младенцем Иисусом. Я не ожидала ничего подобного и совершенно растерялась.

– Ну что вы... Я не могу принять такого дорогого подарка.

Я не настолько разбираюсь в иконах, чтобы с ходу определить их стоимость, но в любом случае она превышала все разумные пределы для презента незнакомому человеку. Почему Курт не выставил ее на аукцион? Она была не такая ценная, как остальные? Ее забраковали аукционисты? Или Раушенбах был слишком суеверен, чтобы выставить на торги тринадцать икон?

– Она не очень дорогая, во всяком случае, дешевле той, что вы приобрели на аукционе. А у меня сегодня очень удачный день... – он хотел еще что-то сказать, но передумал и перебил сам себя: – В чем дело? Мне просто хочется ее вам подарить, или она вам не нравится?

– Ну что вы. Она замечательная.

– В таком случае она ваша.

Я сидела у себя в номере и разглядывала подарок Раушенбаха. Я не знала, как относиться к этому подарку. До той минуты, как я получила его, у меня было совершенно конкретное отношение к Курту, я прощупывала его на предмет незаконной и даже преступной деятельности, и у меня уже появилась довольно правдоподобная версия.

Мне казалось, что этот человек, чуть было не потерявший сознание во время торгов, готов удавиться за сотню-другую фунтов стерлингов. И вот теперь вся моя убежденность рухнула как карточный домик.

Когда я уходила от Курта, он вручил мне свою визитную карточку и пригласил в гости. Черт знает что! Преступники так не поступают.

Он уже завтра улетает к себе в Дуйсбург, и я распрощалась с ним навсегда. Он рассказал мне о себе так много, что встречаться с ним еще раз было ни к чему, тем более, ехать к нему в гости!

Не расследование, а какой-то рождественский рассказ!

Я взяла икону в руки и рассматривала ее, словно надеясь отыскать на ней ответ на все свои вопросы. Богоматерь взирала на меня с иконы с бесконечным состраданием и любовью, несопоставимыми с моими земными проблемами.

Я уже собиралась завернуть ее снова в бумагу и спрятать от греха подальше, но в этот момент почти машинально перевернула и увидела на ее оборотной стороне какие-то знаки. Они были нанесены чернилами и относились явно не ко времени написания.

Включив настольную лампу, я сумела разглядеть их как следует. Надпись была сделана, скорее всего, так называемым химическим карандашом, популярным еще лет тридцать назад. Его грифель при контакте с водой растворялся и превращался в фиолетовые чернила. С его помощью кто-то нацарапал на старинной доске буквы и цифры: «NM-244».

Я понятия не имела, что могли означать эти загадочные буквы и цифры, но почему-то сразу поняла, что мне в очередной раз повезло. Эти буквы, например, могли оказаться инициалами владельца иконы, а цифры – ее порядковым номером в коллекции.

Многие владельцы библиотек таким образом маркируют все свои книги, а некоторые даже заказывают для этого экслибрисы. Правда, буквы были настолько корявыми, что это заставило усомниться меня в этой версии. Ни один уважающий себя коллекционер не изуродует икону таким безобразным начертанием.

У меня начала болеть голова и неудивительно. За одни сутки я проехала на машине около тысячи километров, перелетела из Москвы в Лондон, посетила аукцион и, ко всему прочему, напилась пива и водки.

Наскоро приняв душ, я улеглась спать, отложив все вопросы на утро.

Следующий день я посвятила оформлению документов на вывоз из Англии иконы, купленной на аукционе. У меня не возникло никаких проблем. Это была солидная фирма, и они брали на себя все хлопоты.

Со второй иконой дело обстояло значительно сложнее, на нее у меня не было никаких документов, подтверждающих законность ее приобретения, а объяснить таможенникам, что тебе подарил старинную икону случайный знакомый в пивной, практически невозможно. И я решилась на контрабанду. А что мне оставалось делать?

Я уже приблизительно представляла себе, каким образом вывезу икону из Англии. На самом деле, это не такая уж сложная вещь. Со времени образования Единой Европы таможенники здесь совершенно распустились. Единственное, что их может заинтересовать, так это граната у тебя в сумочке. И что им остается делать, когда границ в Европе практически не существует.

Поэтому вывезти что-либо отсюда иной раз значительно проще, чем ввезти в нашу страну.