Черные псы - Серова Марина Сергеевна - Страница 19

– Неплохо бы, – проворчал он, – только задремал, а тут, понимаешь ли...

– Вы все, что ли, заражены этим аметистовским «понимаешь ли»? Вавилов, а теперь ты... – произнесла я, входя и закрывая за собой дверь.

– Н-да, – процедил Селиверстов, когда мы вошли в ярко освещенный вестибюль.

– А что такое?

– Посмотри на себя. Прямо-таки картина с выставки «Пастушонку Пете трудно жить на свете, длинной хворостиной управлять скотиной», – выдал Селиверстов, нахально ухмыляясь и явно сменив гнев на милость.

– А что такое-е? – пропела я, невинно хлопая ресницами. Однако опустила глазки и тут же пробормотала:

– Где это я так уделалась?

– Действительно – уделалась, – сказал Селиверстов, глубокомысленно почесывая дулом пистолета-автомата лоб.

До самого колена мои черные джинсы были густо забрызганы рыжеватого оттенка плотной грязью, она запеклась целыми соцветиями, а ботинки и джинсы до щиколоток и еще немного выше и вовсе залиты слоем все той же, странного красноватого оттенка, грязи. Порванная наискосок черная майка тоже была усеяна, хоть и не столь часто, пятнышками брызг. Именно на них и уставился Селиверстов, да и неудивительно, благо под изрядно изувеченной майкой ничего не было. Ну и тепло было в эту веселую ночь с десятого на одиннадцатое мая!

– Так, – Селиверстов направил на меня «узи», – а ну, быстро в сауну, пока не поздно!

– А после чего может быть поздно? – серьезно спросила я.

Селиверстов, не отводя дула, ответил:

– Ну, например, после того, как я выйду на улицу и поваляюсь в грязи, чтобы иметь законное основание пойти в сауну вместе с тобой.

– А это обязательно?..

– Идти с тобой?..

– Да нет. Валяться в грязи...

– В самом деле, – произнес Дима, опуская «узи», – ты умная девочка.

С этими словами он легко подхватил меня на руки и, не обращая внимания на мой демонстративный визг, понес в сауну.

– А кто же будет охранять вход? – выгнувшись, как кошка, промурлыкала я, оказавшись на лежаке в предбаннике.

Он свирепо улыбнулся в ответ и одним ловким неуловимым движением разорвал надвое мою и без того многострадальную майку...

Утром, выйдя к завтраку, я увидела в гостиной Баскера, о чем-то оживленно беседующего с Соловьевым и Эвелиной. Психоаналитик напряженно улыбался, показывая прекрасные ровные зубы, и держал руку на плече Эвелины.

– Андрей Карлович, у меня к вам маленький разговор, – подходя, сказала я. Конечно, я могла бы и не говорить об этом, а побеседовать с Баскером после завтрака, но меня взбесил контраст между насупленным, только что вставшим на ноги после ранений Баскером и ухмыляющимся Соловьевым, нахально держащим руку на плече его жены.

– Хорошо.

Мы отошли в сторону, и я выложила ему результаты своих ночных похождений. Естественно, за исключением эпизода с Селиверстовым.

– Примерно то же самое мне говорил и капитан Вавилов, – покачал головой Баскер.

– Вавилов? – воскликнула я. – Он здесь?

Надо признаться, что я не сказала о том, что Новаченко с Тимофеевым упоминали капитана. Это всегда можно сделать, а пока...

– Да, он приехал полчаса назад, – ответил Баскер. – Да вот он сам, спроси у него. Капитан, Татьяна Александровна интересуется вашими успехами.

– А-а-а, Таня, – проговорил Вавилов, – я только что из Тарасова, привез очень интересную информацию. Но об этом после завтрака. Жр-р-рать хочу, как крокодил!

После весьма обильной – особенно для утреннего приема – трапезы, в которой участвовали супруги Баскеры, Соловьев, Вавилов и я (охранники и люди лейтенанта Боброва ели отдельно и только собственные продукты), все вышли на террасу курить и пить кофе.

– Вы отдали на анализ фрагмент собачьей шерсти, Денис Иванович? – спросил Соловьев, галантно поднося зажигалку к моей сигарете, а потом сигарете Вавилова. – Есть результаты?

Вавилов внимательно посмотрел на Олега Платоновича и произнес:

– Да, кое-что имеется. Замечательные результаты, господа.

– Да что же может быть замечательного в результатах анализа собачьей шерсти? – наивно воскликнула Эвелина.

– Ты забываешь, Виля, что эта собачья шерсть могла светиться, – выговорил Баскер, – если меня не слишком ударили по голове, а та кузнецовская компания не перепила.

– Вас, безусловно, ударили по голове очень сильно, – произнес Вавилов, – а упомянутые вами молодые люди, если судить по их лицам наутро, приняли на грудь по принципу «ни в сказке сказать, ни пером описать». Но заключение экспертов таково: в шерсти содержится большое количество окисленных люциферинов. Раз в сто больше нормы. А это означает, что эти вещества переходят из своей так называемой «возбужденной» формы в обычное состояние, или люциферозу. А этот процесс перехода сопровождается испусканием света, так, как происходит люминесценция светящихся организмов – жучков, паучков там, светлячков... ну и собачек. Я верно описал процессы химического порядка, Олег Платонович? – внезапно обратился Вавилов к Соловьеву.

– А почему вы спрашиваете у меня? – спокойно ответил тот.

Я посмотрела на Эвелину: та заметно побледнела.

– Но вы же врач, – ответил Вавилов.

– И вы полагаете, что я знаю процессы деоксидирования люциферинов? – произнес Соловьев.

– Почему бы нет? Я слышал, вы были неплохим фармацевтом и даже получили патент на изобретение нового психотропного препарата, ослабляющего течение шизофрении, – проговорил Вавилов. – Да и другие замечательные разработки у вас, верно, были, а?

– Я давно этим не занимаюсь, Денис Иванович, – примирительно ответил Соловьев. – К тому же подобные слова в ваших устах звучат для меня угрожающе. Неужели занятия фармакологией по новому законодательству являются преступлением?..

– Ну, не фармакология... а вот вивисекция всегда возбранялась, – сказал капитан, пристально глядя на Соловьева. – Впрочем, Олег Платонович, я не инкриминирую вам ничего этого, хотя вы у меня на подозрении... Так же, как и все присутствующие.

– Милые шутки капитана Вавилова, – проговорила я, – а то мы уж подумали, что Олег Платонович вырастил извращенных песиков, пичкая их всякими препаратиками, заставил, понимаете ли, светиться, а на роль сэра Чарльза Баскервиля подыскал Глеба Сергеевича Аметистова. А теперь, коли мы все на подозрении, мне позволительно не считать Олега Платоновича злобным Стэплтоном, а переориентировать на эту роль, скажем, себя. Или вот Андрея Карловича.

– Что? – Баскер вздрогнул и переменился в лице. – И ты...

– Брут?.. – докончила я с феноменально сыгранной вопросительной интонацией. – Успокойтесь, Андрей Карлович, просто, по мысли капитана Вавилова, вы вполне подходите на эту роль.

Вавилов ухмыльнулся.

– Ну, знаете... – произнес он. – Кстати, лично я полагаю, что этих псов в округе уже нет.

– Отчего так? – спросила я.

– После такого преступления исполнителей нужно уничтожать.

– А если готовится еще одно преступление? – вдруг спросила Эвелина.

Вавилов пристально посмотрел на нее, и снова в его маленьких глазах вспыхнуло то странное выражение, что я уже видела в его взгляде, обращенном на ту, разъяренную Эвелину, сыплющую десятиэтажными матерными проклятиями.

– Ладно, – произнес Баскер, ощупывая виски, – что-то у меня голова кружится.

– Пойди полежи, Андрюша, – предложила Эвелина, – может, тебя довести до комнаты?

– Я сам, Виля, – пробормотал Баскер, – я сам...

Я вышла на улицу и задумалась. В этот момент на автостоянку перед домом въехала белая «девяносто девятая» со свежей царапиной на левом крыле. Из нее вылез Солодков, а за ним Лена.

– Молодец, муженек, – сказала она, рассматривая живописную вмятину с ободранной краской, – как ты мастерски ехал, а!

– А что такое? – подходя, спросила я.

– Да так, – уклончиво ответил Фил, – в поворот не вписался и об столб чиркнул. Па-адумаешь... Правда, купил только вчера...