Черные псы - Серова Марина Сергеевна - Страница 12

Соловьев неотрывно смотрел на Эвелину, и столько мучительной страсти отражал его обычно бесстрастный взор... Его рука протянулась дальше, коснулась лба женщины, и длинные пальцы нежно погладили прядь волос, еще и еще...

Я много раз видела, как ведут себя мужчины после ночи любви. Но такого я не видела ни разу. В глазах Соловьева блестели слезы, и будто глубокое горе снедало этого человека, а не глубокое упоение телом лежащей перед ним обнаженной женщины. Он гладил ее по голове, как отец гладит больного ребенка, и слезы катились по его лицу...

Всегда неловко смотреть, как плачет мужчина, и я отвела взгляд от окна.

К завтраку я вышла часов в одиннадцать, когда все, за немногочисленным исключением, сидели в гостиной и жадно поглощали только что привезенный провиант. На лицах присутствующих были написаны подавленность и растерянность.

У входа в гостиную стоял с автоматом «узи» тот самый Марик, что вчера сопровождал нас в походе на болото.

Я оглядела гостиную: за столом сидели Бельмов, Кузнецов, архитектор Солодков, его жена Лена, тут же были Оля и Наташа из офиса «Атланта». В кресле, в самом углу комнаты, у огромного камина, развалился с пистолетом в руках Дима.

Ни Эвелины, ни Соловьева не было.

– Ты не слыхала, что тут вытворяет вон тот молодой человек в кресле? – наклонившись ко мне, шепнул Кузнецов, когда я присоединилась к завтракающим.

– Дима Селиверстов, – пискнула одна из «атлантовских» девиц.

– Так вот, этот милый Дима Селиверстов посадил под арест весь дом. Уже подъехали из города ребята охраны «Парфенона», все вокруг оцепили... У столбов стоит парочка со стволами, у комнаты Баскера – охранник, – продолжил Кузнецов. – Уже названивали в областную прокуратуру, дело возбудили едва ли не, как говорится...

– В общем, милый Дима пообещал, что приедет некий капитан Вавилов и из нас всю подноготную вытрясет, – закончил Бельмов.

– Вавилов, Вавилов... – Фамилия показалась мне знакомой, но я так и не смогла вспомнить, откуда я могла бы знать ее обладателя.

– А что с Воронковой? – спросила я довольно тихо.

– В «дурке» твоя Воронкова, – неожиданно отозвался через всю комнату Дима, – приехали, осмотрели и сказали, что все, ку-ку! – чердак сорвало у девочки. Кстати, Баскер говорил правду: на самом деле она его грохнула по башке. Мы нашли в траве пистолет в крови, и на нем ее пальчики.

– Вы уже и отпечатки взяли? – Я одобрительно усмехнулась.

– Я в свое время в ментовке работал, – ответил Селиверстов, – так что все это хорошо знаю. А тебе, орел, – повернулся он к Кузнецову, – я не советую особо иронизировать. Я, конечно, человек незлобивый, но если достанут... да ты у меня еще и под подозрением... так что в случае чего пеняй на себя.

– Ну и слух у тебя, амбал, – проворчал себе под нос Кузнецов.

– Чего? – вскинулся тот.

– Да слух, говорю, хороший у вас, – угрюмо ответил Костя.

– А где Соловьев? – спросила я.

– Не знаю, не видели. – Бельмов пожал плечами.

– А Эвелина?

– И ее тоже.

– Арестовали, поди, – вздохнул Фил, ковыряя вилкой в тарелке.

– Да и нас арестовали, но пожрать-то выпустили, – возразил Кузнецов.

– Кишки выпускают, – мрачно отпарировал Бельмов, – а им, наверно, даже из комнаты выйти не дают, потому как они и Баскер – главные подозреваемые.

– Так, – я встала, – они точно там?

– А где им быть? – ответил журналист. – В комнате они, которая справа от той, где мы дрыхли.

Я поднялась наверх. У дверей в комнату Эвелины в кресле развалился охранник, один из тех, кто приехал из Тарасова на подмогу.

Увидев меня, он с любопытством уставился на мои ноги, благо я была в коротких джинсовых шортах.

– Я частный детектив Татьяна Иванова, – не откладывая дела в долгий ящик, заявила я, – расследую это дело по поручению господина Баскера, вице-президента фирмы «Парфенон». Мне нужно поговорить с доктором Соловьевым. Он здесь?

– Здесь-то здесь, – отвечал тот, – но я не могу пустить вас к нему.

– Почему?

– Приказ Селиверстова.

– А по какому праву Селиверстов здесь приказывает?

Охранник нагло осклабился:

– Селиверстов? Он начальник охраны нашей конторы, «Парфенона» то есть.

– Ладно, дай мне свой телефончик, – кивнула я на мобильный у пояса амбала.

– Это еще зачем? – подозрительно спросил тот.

– Селиверстову вниз звякнуть, чтоб долго не ходить.

– Это можно, – снисходительно произнес детина. – Але, Димон! Тут баба какая-то... хочет поговорить с тобой. А, ну, ну да... На! – Он протянул мне трубку.

– Дима, это Таня Иванова. Меня тут твой мальчик не пускает. Мне нужно срочно поговорить с Соловьевым. Может, что и выясню.

– Ну... – в голосе Селиверстова послышалось сомнение, – ты думаешь, это необходимо?

– Возможно, он скажет мне то, что никогда не сказал бы тебе или твоему обещанному капитану Вавилову из облпрокуратуры, – поспешно выговорила я.

– Посмотрел бы я, как он будет нам темнить... – угрожающе-насмешливым голосом начал Селиверстов, но я перебила его:

– Ты не понял меня, Дима. Он все-таки психоаналитик, а я женщина, и ему легче будет сказать мне, чем тебе или Вавилову.

– Делай как знаешь! – согласился он.

– Тогда скажи своему бультерьеру, чтобы он меня пропустил, – очаровательно улыбнувшись стражу соловьевских дверей, проговорила я.

– Ы-ы, – глубокомысленно откликнулся «бультерьер», когда я протянула ему трубку. – Але... Да. Чево? А-а-а.

Он открыл дверь и пропустил меня в комнату, которую я рассматривала утром.

Соловьев, в светлых мятых брюках и расстегнутой на груди цветастой рубашке, сидел на краю кровати и задумчиво перебирал волосы Эвелины, раскинувшейся через все ложе и положившей голову на колени психоаналитика. Услышав мои шаги, оба вздрогнули. Эвелина резко поднялась и села на край кровати. На ней был короткий белый халатик, который при моем появлении она поспешно запахнула на груди.

Меня поразило выражение глубокого отчаяния на ее лице, как будто не эта женщина несколько часов назад упоенно изменяла своему лежащему в беспамятстве мужу. Лицо Соловьева, напротив, было лишено эмоций, и при взгляде на эту бесстрастную маску холодного достоинства мне не поверилось, что что-либо может придать теплоту и сердечность застывшим этим чертам.

– Я ждал вас, – сказал Соловьев.

– Именно меня?

– Я не ясно выразился? – без тени насмешливости переспросил он.

– Просто, кроме меня, есть много желающих с вами побеседовать.

– А, господин Селиверстов?

– И еще капитан Вавилов, который вот-вот сюда подъедет.

– Тоже мне Лестрейд, – равнодушно отозвался Соловьев, – опять глазки выпучит, брюшком заколышет, и ну орать.

– Вы знаете его?

– Как же, это же филиал фирмы «Парфенон» в органах! – иронично бросил Соловьев. – Денис Иваныч – человек замечательный, не раз помогал Аметистову в затруднительных ситуациях. Сейчас, на мой взгляд, ситуация для Глеба Сергеевича как нельзя более затруднительная. Наверно, он и сам не знает, в какой степени он мертв и где находится если не его душа, так хотя бы тело.

– У вас опасное чувство юмора, Олег Платонович, – произнесла я, – не думаю, что его оценят родные и близкие Аметистова, а равно и капитан Вавилов.

– Да, я согласен, – проговорил он, настороженно взглянув на Эвелину. Что-то опасное, хищное промелькнуло в его глазах, когда он снова посмотрел на меня своим тяжелым, почти немигающим взглядом и сказал:

– У нас мало времени, Таня. Мы все на прицеле у аметистовских амбалов, и я не поставлю и ломаного гроша за мою, а также Эвелины и Баскера жизни, если что...

Он запнулся и снова коротко взглянул на красавицу Баскер.

– Если вы нам не поможете, – договорила она, положив руку на колено Соловьева.

– Значит, так, – вновь вступил он в разговор, – будем работать в блицрежиме: ваш вопрос – мой ответ.

Я взглянула на дверь.

– Не думаю, – предупредил мою мысль психоаналитик, – он слишком туп, чтобы попытаться подслушать и понять.