Севастопольская страда. Том 3 - Сергеев-Ценский Сергей Николаевич - Страница 68

— Все-таки, между нами говоря, — перебил вполголоса, но с настойчивым жестом обеих рук Нахимов, — самый доблестный из защитников Севастополя вы-с, и прошу больше об этом со мной не спорить-с!.. Что же касается всех этих «прекраснейших» женщин, то вечно они путаются не в свое дело-с и задают нам тут разные загвоздки-с!

Комната, в которой лежал Тотлебен, служила ему рабочим кабинетом.

На большом письменном столе навалены были книги, впрочем не в беспорядке; подробнейший план укреплений пришпилен был на стене над столом, причем русские батареи показаны были черным, батареи союзников красным цветом. Видно было, что план этот часто снимался и дополнялся и особенно много поправок было внесено в него совсем недавно: так они были свежи в той части плана, на которой пришлись потерянные в конце мая редуты.

Тот же план укреплений, но отдельными картами, по бастионам, батареям, редутам и в большем виде составлял толстую папку, лежавшую на столе. В ней же были и подробнейшие планы и проекты подземных работ — минных колодцев, галерей и ходов.

Рядом с простой железной койкой, на которой полусидел Тотлебен, лежала на стуле красного дерева с отлогой спинкой его записная тетрадь, в которой он делал обычно свои вычисления и расчеты по расстановке сил и средств обороны.

Отсюда, из этой комнаты в центре города, весьма щедро осыпаемого снарядами, исходили те, поддержанные цифровыми выкладками, мысли общей и частной обороны, с которыми обычно соглашались в штабе начальника гарнизона.

Этими мыслями полон был Тотлебен и теперь, несмотря на свою рану. Эти мысли должны были вылиться вечером там, в штабе гарнизона, если бы не пуля французского стрелка; но помощник начальника гарнизона, адмирал Нахимов, сидел около, букет цветов был поставлен в стеклянный кувшин с водой, спор, причиной которого оказался ящик с корпией, нащипанной несомненно прелестными руками «прекраснейшей из женщин Петербурга», был так или иначе закончен, и Тотлебен заговорил несколько торжественным тоном:

— Я пришел к несомненному выводу, Павел Стефанович, что противник окончательно решил захватить у нас не другое что, как Малахов! Именно так!.. Третьего дня был, можно так выразиться, второй штурм Малахова, — первый же мы с вами видели двадцать шестого мая. Потери союзников были велики, очень велики, потому-то они и должны волей или неволей испытать счастья в третий раз… Что и говорить, игра эта свечей стоит: Малахов есть ключ наших укреплений, это и слепому видно. Если они возьмут Малахов, мы защищаться больше не в состоянии.

— Так-с… Не в состоянии-с… Допустим-с, — подтвердил Нахимов и поднял вопросительно брови; к таким выражениям, как «защищаться будем не в состоянии», он уже привык и против них не спорил: это был просто сухопутный язык.

— Но у нас была уже перед глазами та же самая картина, — поднял палец Тотлебен, — когда на бастион нумер четвертый велась атака французами. Мы ее остановили тогда чем же? Устройством двух батарей вправо и влево от бастиона. Тридцать орудий справа, тридцать слева дали такой перекрестный огонь, что противник придвинуться ближе, чем ему удалось до этого, уже не смог! Выдохся, потерял свою энергию, — вот что сделали эти батареи — Швана, Никонова, Смагина… Это они спасли наше дело в том самом пункте…

Противник вынужден был идти дальше минами. Хорошо, что же-с, мы выдвинули им навстречу контрмины… И вот бастион нумер четвертый стал для них очень опасен: как кидаться на него в лоб? Пришлось отставить!.. Теперь прямое наше дело защитить Малахов по той же самой системе, Павел Стефанович.

— Сколько же надо будет всего-с орудий больших калибров? — коротко спросил Нахимов.

— Больших? Шестьдесят, — так же коротко ответил Тотлебен.

— Гм… Шестьдесят? — очень удивился Нахимов. — Где же можно поставить на Малахове еще шестьдесят-с?

— Не на одном Малахове, нет! Этто, этто было бы уж слишком! — улыбнулся Тотлебен и взял свою записную книжку. — Малахов — в центре; справа и слева — третьего и второго нумера бастионы и промежуточные между ними линии… Вот этот весь участок и требует безотлагательного усиления огня на шестьдесят орудий больших калибров.

— Вполне допустимо-с, — согласился Нахимов.

— Но этими только мерами мы не достигнем того же, чего достигнуть нам удалось на нумере четвертом, а именно: перекрестного огня!.. Перекрестный же огонь этто… в нем нуждается бывший наш Камчатский люнет, как… пьяница в чарке водки. Именно около него скопились большие силы французов для штурма, — вот, стало быть, ему-то именно и нужна острастка большая. А для этой цели на Корабельной — на ретраншементе — надобно устроить батареи на тридцать орудий, а также, само собой разумеется, и справа от Малахова, позади оборонительной линии, вот в этом месте, я думаю, Павел Стефанович, — он протянул Нахимову свою записную книжку с собственноручно набросанным небольшим планом, — вот, где от бастиона нумер третий отлогость спускается в Докову балку, тут можно установить батареи тоже, в общей сложности на тридцать орудий.

— Это значит что же-с? Еще, выходит, шестьдесят большого калибра? — заморгал голубыми глазами Нахимов. — Откуда же мы можем взять столько-с?

— В крайнем случае придется снять кое-что с бастионов Городской стороны, а Корабельную укрепить: она находится под прямым ударом. Этто есть несомненно! И немедленно же надо переходить к контрминной системе, как на бастионе нумер четвертый… Она понадобится не вот сейчас, но много требует времени для своего устройства… А теперь разрешите мне лечь, Павел Стефанович!

— Голубчик! — так и кинулся к нему Нахимов, сам подкладывая ему под голову подушку. — Вы так увлекательно говорили все это, что я забыл-с, совершенно у меня из ума вон вышло, что вы ранены-с! Вот как бывает-с!

Отдыхайте, отдыхайте-с! А я все, что вы мне говорили-с, доложу сегодня же графу. Так что вы уж не трудитесь, Эдуард Иванович, докладывать ему, если он сам к вам заедет. Доложу, что требуется сто двадцать большого калибра для защиты Малахова-с. Профессор Гюббенет был у вас? Нет еще? Ну, хорошо-с, я за ним пошлю сейчас своего адъютанта!

— Оччень вам благодарен, Павел Стефанович, но ведь Гюббенет сейчас занят по горло, — столько раненых за те два дня, что едва ли он не нужнее есть там, чем у меня. Я, слава богу, ничего себя чувствую, перевязан… Я хотел бы еще дополнить двумя словами, что уже доложил вам, насчет защиты Малахова… Тут наши условия есть превосходны сравнительно с бастионом нумер четвертый. Там справа, как вам хорошо известно этто, — Городской овраг, слева — Сарандинакина балка, — там были очень мы стеснены в установке батарей, а здесь зато, здесь места вполне довольно, притом же еще одно я хотел бы сказать: левофланговые батареи Малахова кургана фланкировать будут его с гораздо более близкого расстояния, чем батарея Смагина фланкирует бастион нумер четвертый…

— Прекрасно-с! Очень хорошо-с!.. Сто двадцать орудий большого калибра… Тридцать и тридцать — с фронта, тридцать и тридцать — в тылу для перекрестного огня на Камчатке-с. Есть!.. А что касается Гюббенета, то я сегодня буду сам в госпитале и попрошу его к вам…

— Если он свободен, только в эттом случае, Павел Стефанович!

— Полагаю, что сегодня ему уже легче-с… А вас, Эдуард Иваныч, он осмотреть должен сегодня же… За отъездом Пирогова он остался у нас единственный-с, кому можно доверить ваше здоровье-с, так как вы у нас тоже единственный!