Севастопольская страда. Том 1 - Сергеев-Ценский Сергей Николаевич - Страница 71

Меншиков сощурился и развел кистями рук.

— Однако они пропустили уже самый удобный для них момент, — подхватил Корнилов, — когда могли захватить и Северную и Севастополь!

— Армия висела у них на вороту, — вот что имели они в виду… И теперь висеть будет… И этот вытяжной пластырь, прошу вас так думать, Владимир Алексеевич, гораздо полезнее приемов лекарства внутрь… Вы увидите, что они не рискнут на штурм!

— Днем, может быть, а ночью?

— Десятитысячному авангарду под командой Жабокритского я приказал как следует показаться им на Инкерманских высотах! В развернутом строю, чтобы занять как можно больше пространства! И даже, если позволит время, продефилировать два раза одними и теми же частями, чтобы мой авангард они там приняли за всю армию. Думаю, что демонстрация эта им кое-что внушила, и штурма в ближайшие дни не опасаюсь.

— А в ближайшие ночи? — снова спросил Корнилов. — Ведь одна эта карта показывает, что местность кругом им известна, а несколько дней, пока армия им не мешала, они, конечно, отлично изучили ее в натуре, нашу местность…

Мы с Истоминым думали на днях устроить учение на Малаховом, — примерный штурм, — чтобы определить точно, сколько штыков потребно будет для защиты этого участка обороны. Однако он думает и без подобного опыта, что надо вчетверо больше солдат и матросов, чем у него сейчас.

— Другими словами, вы хотели бы всю армию засадить за бастионы и чтобы Севастополь союзники окружили со всех сторон? — усмехнулся по-своему, длительной саркастической гримасой, Меншиков. — Нет, об этом давайте больше не говорить. Прошу показать мне вот здесь, на карте, откуда именно ждете вы ночного штурма.

Корнилов наклонился над картой, которую Меншиков тем временем осторожно развертывал на столе.

— Гм… Тут есть даже хутор Дергачева… и хутор Панютина, — изумился он. — Что же это? Они или производили съемку у нас под носом, или постарались для них какие-нибудь шпионы, наши подданные?

— Татары, конечно, — нахмурился Меншиков. — Я буду просить разрешения у государя очистить от татар западный Крым, иначе они поднимут восстание у нас в тылу.

— И мне кажется, Александр Сергеевич, — допустим — чего боже сохрани!

— врагов овладеть Севастополем, восстание тогда неизбежно. А пока… пока они расположились так, насколько мы могли выяснить: Панютин хутор занят французами; от хутора и к верховьям Камышевой бухты и Стрелецкой они расположились лагерем; туда, к этим бухтам, сегодня утром пароходы вели на буксире пятнадцать купеческих судов, больших, с низкой осадкой… Затем то и дело появляются на высотах их конные отряды в целях, разумеется, рекогносцировки, но близко, на пушечный выстрел, все-таки подъезжать не рискуют.

— А не могут ли они захватить Георгиевский пороховой погреб? — встревожился князь.

— Я это сделал, то есть приказал его очистить, и он очищен: из него успели вывезти все. Также и лес с делового двора перевезен в адмиралтейство, так как двор оказался вне оборонительной нашей линии.

Затем введены в действие сигналы по всей линии, как то: «неприятель появился там-то», «имею нужду в подкреплении»…

— Кто же не имеет нужды в подкреплении? — буркнул Меншиков. — Англичане где и как стали?

— Получены сведения из Балаклавы, что они заняли Балаклаву, Кадык-Кой, Комары, — вообще всю окрестность Балаклавы и, по-видимому, хотят завести в бухту свой флот.

— Военный флот ведь нельзя же завести в бухту, — перебил князь.

— Передавали, будто даже трехдечный линейный корабль вели! Хотя у нас во флоте думают, что это какая-то басня.

— Странно! Мелкие суда — об этом не может быть спора: я так и предполагал, что тихая бухта эта будет служить убежищем для мелких судов во время равноденственных бурь, — но трехдечные линейные корабли чтобы вошли в такой узенький проход, как там, — это, правда, похоже на вымысел… Но допустим, допустим даже и это. Значит, этот район, — он обвел ногтем большого пальца, — угрожаем от французов, а этот — от англичан. Турки же, кажется, в большей части остались в Евпатории… Я такое их расположение предвидел. По каким же линиям и на какие именно пункты вы ждете ночных атак?

Корнилов пространно начал объяснять, то и дело прикасаясь к карте неочиненным концом карандаша. Меншиков слушал, глядя больше на его голову и мимо нее в окно, чем на карту, наконец сказал:

— Нет, я что-то совсем не верю в их ночные штурмы, Владимир Алексеевич! Без приличной такому шагу бомбардировки они не кинутся в подобный омут… Потому что ночной штурм — это тот же омут: можно вынырнуть, а можно и ко дну пойти. Они ведь знают, я думаю, что ночью будет исключительно штыковая работа, поэтому потери их во всяком случае будут огромные, а успех сомнителен.

— Вы придаете мне много бодрости этими вашими словами, Александр Сергеевич, но я надеюсь и на то, что вы не откажете все-таки дать еще и дивизию для поддержки матросов на бастионах, — почти умоляюще поглядел на князя Корнилов.

Меншиков недовольно отвернулся.

— Я думаю, что это совсем лишнее.

— Может быть, мы сделаем так, ваша светлость, — перешел на официальный тон Корнилов. — Вы прикажете собраться военному совету из начальников оборонительных участков; я зачитаю на нем свою вам докладную записку о положении дела, и тогда уж совет решит.

— Опять совет! — Князь сделал гримасу. — Дались вам советы!

— Однако, ваша светлость, если вы говорите, что снова уведете армию от Севастополя, для чего потребовали, чтобы все обозы были перевезены на Северную, чем мы были заняты весь день и что, наконец, закончили…

— Ну, хорошо, хорошо! Совет, военный совет, — презрительно перебил Меншиков. — Если вам так нравятся эти советы, приготовьте докладную записку, — что ж с вами делать!

— Я, ваша светлость, хочу только одного: чтобы уцелел Севастополь! — Корнилов выпрямился. — В каком часу прикажете завтра собраться начальникам оборонительных участков и прочим начальствующим лицам?

— Я извещу вас об этом завтра утром.

Они простились холодно. Вернувшись к себе, Корнилов немедленно начал готовить докладную записку, но верный себе Меншиков не собрал на другой день военного совета, зато он прислал к вице-адмиралу одного из адъютантов с радостным сообщением, что выделяет на усиление гарнизона три полка 17-й пехотной дивизии: Московский, Бородинский, Тарутинский, с батареями 17-й артиллерийской бригады и резервные батальоны — по одному от Волынского и Минского полков.

III

Еще, до прихода армии Меншикова к Севастополю Корнилов устроил на случай бомбардировки и штурма несколько перевязочных пунктов в городе и один на Корабельной слободке. В этот последний, с его разрешения, была зачислена в штат медицинского персонала первая русская сестра милосердия — матросская сирота Даша.

Корабельная слободка основалась в одно время с тем казенным Севастополем, который показывал Потемкин Екатерине в 1787 году.

Корабельную слободку заселили корабельные плотники, которых было немало согнано сюда из Воронежской, Рязанской и других губерний, где привился и вырос этот промысел с легкой руки Петра.

Флот, представленный Екатерине в Севастопольской бухте, был уже вполне порядочный для начала: три линейных корабля, двенадцать фрегатов, двадцать пять более мелких судов.

И все это, так же как и деревянный дворец для Екатерины, строили обитатели Корабельной слободки.

Впоследствии слободка раздвинулась, чтобы вместить в себя отставных боцманов и матросов, которые занялись кто огородами, кто извозом, кто завел ялики: одни — для перевоза с одной пристани на другую, другие — для рыболовства.

Таким отставным матросом, кое-как оборудовавшим себе с женой убогую хатенку, был и отец Даши. Он умер за месяц до высадки союзников, мать Даши умерла раньше.

Даша выросла на воле. Плавала она, как дельфин. Иногда пропадала целыми днями на Черной речке; выдирая раков из нор. Гребла не хуже самого заправского гребца и ставила парус. Ее приятели были приходившие к отцу матросы.