Машина времени Кольки Спиридонова - Сергеев Марк Давидович - Страница 18

21 июня 1898 года.

Наконец я снова в своем затишье. Дела идут на лад. Машина моя начинает меня слушаться. Вчера, правда, сдал почему-то обратно-временный ход, и я едва вернулся из мезозойской эры: вероятно, многовато хватил – сорок миллионов лет! Это после одного века-то!

Да, чуть не стал я пищей всяких там «завров»! Зато теперь воспоминаний хватит на всю жизнь. …Я видел океан. Он плескался там, где стоит теперь деревянный Прибайкальск, покоящийся на семи холмах, как Москва… Берега древнего моря поросли папоротником в человечий рост. Кущи высоких деревьев с острыми тонкими листьями, похожими на расплюснутые елочные иголки, шумели под сильным ветром. И слышались глухие удары – это падали на землю гигантские, пахнущие смолой шишки. И тотчас же вслед за ударом по высокой мягкой траве проходила дрожь и выползало чудовище с плоской зубастой головой, набрасывалось на шишку – и только хруст стоял вокруг.

Над кустами, увешанными блестящими капельками росы, над верхушками деревьев носились первоптицы – ученые в наши дни называют их археоптерикс, по-гречески. Но вдруг все смолкло. Притаились хищные, метровой длины ящеры, злые, как тысяча полицейских. Птицы притаились между ветвей. Над лесом пронеслась гигантская тень, будто огромная летучая мышь закрыла солнце. Вот это был ужас – кем-то рассерженный птеродон, летающий ящер, бросился на землю поблизости от меня. Я едва успел отскочить в сторону, спрятаться за непробиваемое стекло своей Машины. Отсюда я смог подробнее рассмотреть чудовище. У него были клинообразные зеленовато-коричневые крылья, каждое метра три-четыре длиной. Плоская голова с усеянной крепкими зубами пастью была похожа на невероятных размеров раскрытый медицинский пинцет. Голова заканчивалась заостренным рогом, тоже плоским, словно расплющенным. Зло уставились на меня красные немигающие глаза. Две тонкие лапы с пальцами без перепонок были нелепо скрючены под животом.

Вот бы нашим провинциальным обитателям узрить такую картину! Подлетает такой птеродон к паршивому ресторанчику «Крит», поднимает его за крышу и швыряет прочь в тартарары… Однако же досадил мне сей субъект, хозяин ресторана, что я его даже сейчас припомнил.

Птеродону, видимо, очень хотелось докопаться до истины, что за зверь им еще непробованный прячется от него. Стал он клювом долбить стекло. Вижу-дело плохо. Силища-то у него какая! Нажал я на рычаги, а Машина-то моя мертва. Ну ни с места. Тут-то у меня засосало под ложечкой. Все, думаю, Николай свет Тимофеевич, тут тебе и смерть пришла. И с такой силой от отчаяния нажал я на рукоять, что потерял сознание… А когда пришел в себя – оказался в своем мраморном доме над рекой Кынгыргой.

Нет, надо еще и еще раз проверить Машину. А то, чего доброго, застрянешь где-нибудь среди прошлых веков, как и лифте между этажами.

28июня 1898года.

Опять за мной следят.

Ходил сегодня к хозяину ресторана «Крит». Спрашиваю:

– Чего вам от меня надо? Если жалко вам проигранных мне денег, так возьмите вдвое больше, только отвяжитесь.

Взял он, сволочь, деньги. А у меня их не так-то много и осталось. Ну да спокойная работа все искупит, все. Да, взял он деньги и говорит:

– Ежели бы дело только в ста рублях – бог с ними бы. А то ведь опозорил ты меня, клиенты меня уважать перестали, не ходят теперь в ресторан. Скоро по миру пойду.

Врет ведь, как самый паршивый пес! С того вечера, как он меня вопреки желанию своему бифштексом попотчевал, отбоя у него нет от клиентов И все поближе к ночи собираются, авось фокус-то повторится. Он и намекнул мне, дескать, повтори историю-то и отстану от тебя.

Сегодня снова рылись в моих бумагах на столе. Мне дочка хозяйская сказывала. Жалеет она меня. Пришлось уничтожить ключ к отправлению и ключ к возвращению, зашифровать. Видит бог, первый раз в жизни стихи пришлось написать. Зато теперь надежно.

Стихи:

Да, дела мои неважные. В городе распустили слухи, что связан я с сатаной. Другие ни в бога, ни в черта не верят, а туда же – болтают что ни попало. Уже возле мраморной моей лаборатории – пронюхали-таки – вертелся какой-то весьма подозрительный тип. Вырядился в охотничьи доспехи, но видно, что за птица. Ох, чует мое сердце: быть беде.

Решил спрятать сей дневник, карту также, но в другое место: ежели найдут одно – не найдут другого. На днях привезу все расчеты свои и тоже припрячу…»

Голос смолк. И долго еще не решались заговорить ребята. Перед глазами Кольки стояли развороченные взрывом мраморные стены, засыпанные землей залы, березка, растущая на камне.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ,

в которой Колька обретает крылья и побивает рекорд высоты.

Только внешне крылья казались простыми. Гладкая, туго натянутая на тонкий каркас пленка. Ремни для крепления к плечам. Золотистый обруч, который надевается на голову, соединен с крыльями почти невидимыми сверхпрочными проводничками. Вот и все. Но если вскрыть яркую пленку и заглянуть внутрь – увидишь устройство необыкновенной сложности: преобразователь, получающий приказ и преобразующий его в движение – основной узел конструкции. Достаточно только подумать, и мысль будет воспринята аппаратом, превратится в нем в электрический ток, который в свою очередь оживит двигательную систему. Тогда крылья взмахнут, и ты легко поднимешься в воздух. И станешь парить, как птица. Но сперва нужно научиться сосредоточивать волю свою на чем-нибудь одном. Очень трудная задача. Особенно для Кольки Спиридонова. Конфуз, произошедший на уроке труда, он помнил крепко.

Но так хочется летать!

Спиридонов отправился в спортивный магазин, если это можно назвать магазином: бери, что хочешь, денег платить не нужно, каждый берет только то, что ему действительно нужно. Людей, ничего не производящих, в стране нет. Колька выбрал себе крылья побольше – надежнее как-то.

– Только ты смотри: пока не привыкнешь парить, руководить крыльями – не смей думать ни о чем, кроме полета. Нужно тебе вверх – думай: «Хочу вверх», нужно тебе вниз – думай: «Хочу вниз!» Понял?

Виль еще раз проверил крепления, поправил у Кольки на голове золотистый обруч.

– Что это ты себе, между прочим, крылья выбрал великоватые?

– Ничего! Из больших не выпадешь!

– Ну что? Летим?

– Летим, летим! – закричал Спиридонов. И подумал: «Хочу вверх!» Крылья взмахнули, и мгновенно Колька очутился где-то под облаками. И так как он не отдал команды «прямо», «влево», «остановка», «парение», то крылья поднимали его все выше и выше. На высоте двухсот метров покачивалась привязанная к цветным шарам табличка: «Подниматься выше запрещено. Опасно!!!» Однако остановиться Колька уже не мог. Он пролетел запретную линию, пулей проскочил мимо контрольного небодорожного поста. От страха все в нем остановилось, и мысли словно навсегда покинули голову.

– Что ты делаешь! – кричал ему Виль. – Опускайся! Слышишь? Опускайся.

Но Колька пробил головой облака и совершенно мокрый вынырнул к солнцу. Облака остались где-то внизу. Казалось, белоснежная равнина, устланная легчайшим пухом, тянется до горизонта. Иногда она разрывалась голубыми провалами воздушных озер с такой прозрачной водой, что на невероятно далеком дне видна была щетинка леса. А какие переменчивые горы вырастали из облаков – то они были похожи на замерзших диких зверей, на гигантского роста ящеров, на полярных медведей. То прозрачные башни небывалых замков выплывали ему навстречу. То клубились ослепительные вершины вулканов, извергающих белый пар и белую лаву. Но все это сказочное великолепие оставалось внизу, а Колька летел бог весть куда, пробивая головой облака – слой за слоем.

Кто знает, чем бы закончилась эта история, если бы не Виль.