Над рекой Березой - Пашкевич Виктор Григорьевич - Страница 12

— Был хороший, да испортился. Целый день у него во дворе мальчишки толпятся, все о чем-то с ними шепчется, носится неизвестно где. Даже по ночам куда-то пропадает. Что с ним делать, ума не приложу. Не слушает меня совершенно. Просила отца, чтобы за него взялся. А он только улыбается. Секреты какие-то между собой завели. При мне почти не разговаривают, но стоит мне выйти из дому, как сразу же начинают о чем-то шушукаться.

— Это у них, наверное, чисто мужские разговоры, — пошутил Андрей Константинович. — А вообще, ты не обращай на это внимания, Татьяна. Леонид Васильевич любит твоего сына и, кроме добра, ничего ему не желает. А то, что Виктор дружит с многими, такими, как и он, хлопцами, так и это очень хорошо. Значит, друзья уважают его.

— А у меня из-за этого уважения одни неприятности. Недавно ко мне Сашкина тетка чуть ли не с руганью приходила. Говорит, что её племянник совсем от рук отбился, а виноват во всем мой сын. Скоро, наверное, и родители Мелика Бутвиловского и Витальки Запольского явятся. Эти хлопцы, как я примечаю, тоже по суткам дома не бывают. Поговорил бы хоть ты с ним, Андрей, — попросила мать.

— Поговорю обязательно, и даже сейчас, — улыбнулся Соломатин и вышел во двор.

Андрей Константинович застал нас за разборкой заржавевшего автомата. С таким оружием нам до этого времени не приходилось иметь дела. Поэтому мы притащили ночью автомат в сарай и сейчас знакомились с ним.

— Вот это оружие, — восхищался Саша. — Из одного такого автомата можно целый взвод фашистов уложить. Давай его оставим себе, — предложил он.

— Это уже будет нечестно. Мы оружие доставали для партизан, и надо им все отдать, — возразил я.

— С тобой уже и пошутить нельзя.

— С кем это нельзя пошутить? — услышали мы за дверями знакомый голос.

— Да это же Андрей Константинович, — я бросился открывать дверь.

— Ого! Да у вас, я вижу, трофеи имеются, — сказал Соломатин, когда вместе со мной поднялся на сеновал. — Где нашли?

Мы молчали, не зная, что ответить. Придумывать что-нибудь, врать не хотелось. Сказать правду? Наверняка будет нагоняй.

— Ну что молчите, сорванцы? Где, я спрашиваю, взяли автомат?

— Говори ты, — толкнул я Сашу в бок.

Тот надулся, как индюк, покраснел и пробормотал:

— Делайте с нами, что хотите, но мы достали для партизан двадцать одну винтовку, пять ручных пулеметов и четыре ящика патронов. Этот автомат тоже оттуда.

— Вы что и в самом деле нашли на полигоне землянку с оружием? За что же вас ругать? — радостно сказал Андрей Константинович.

— Мы нашли склад на нефтебазе. И оттуда это все вытащили. Две ночи не спали, — уже смелее ответил Саша.

— Рассказывайте всё по порядку, — потребовал комиссар. Это сообщение его наверняка заинтересовало.

Когда мы закончили свой рассказ, Соломатин долго молчал, а потом спросил:

— Вы говорите, что к этим складам можно легко подобраться даже взрослым?

— Запросто. Только надо иметь с собой во что заворачивать пулеметы, винтовки и ящики с патронами.

— Пока, хлопцы, в этот склад ни шагу. Мы подумаем и решим, кто из нас пойдет с вами туда. Через день-два попробуем. А вы сегодня и завтра понаблюдайте за нефтебазой. Как бы не заподозрили чего-нибудь немцы.

— А с этим оружием что делать? — спросил я у Андрея Константиновича.

— Сегодня же ночью его заберет твой отец. Ты ему ничего не сказал? Напрасно.

Соломатин не забыл и о просьбе моей матери.

— То, что вы нам помогаете, — сказал он, — очень хорошо. Большая вам благодарность за это и от нас, и от партизан. Но нельзя обижать и матерей. Надо помогать им и чаще бывать дома. Ведь они беспокоятся за вас, боятся, чтобы вы не попали в какую-нибудь беду.

— Мы постараемся, дядя Андрей, — сказал Саша.

А через три дня, ночью, мы пробирались к нефтебазе вместе с Франеком Кломбоцким, Михаилом Куликовым и Юзей Жаховской. С нашей помощью они за одну ночь вынесли из гитлеровского склада около тридцати винтовок, пять ручных пулеметов и десять ящиков патронов. Все это оружие вскоре было переправлено в партизанский отряд.

Когда мы грузили оружие на подводу, на которой должна была ехать Юзя и рованичские леса, Миша и Мелик вручили девушке автомат и попросили:

— Отдай его самому отважному партизану. И не забудь сказать, что это подарок от нас. Не забудешь?

— Нет, конечно. Вы так старались, а я вдруг забуду. Обязательно передам, — и Юзя попросила быстрее укладывать винтовки.

Побег из плена

С некоторых пор на большой пустырь недалеко от нашего дома стала приезжать огромная грузовая машина. На ней привозили военнопленных из концлагеря, размещавшегося в бывших казармах по улице Гливенской. Худые, изможденные люди рыли котлованы для погребов под картофель.

Мы с Сашей обратили внимание на то, как по-товарищески относятся к красноармейцам конвоировавшие их русские охранники. В отличие от других фашистских прислужников они никогда не кричали на пленных, делились с ними куревом, иногда помогали копать котлован.

И еще один интересный факт. Старший конвоир — маленький рыжий немец тоже был не таким, как все фашисты. Он никого не бил, не ругал и очень часто куда-то отлучался. Привезет людей на работу, поставит машину на обочине дороги, повертится среди военнопленных, а потом, закинув карабин за спину, исчезает. Перед заходом солнца явится на стройку, крикнет: «Кончай работу!», заведет машину и везет всех обратно в лагерь.

Наблюдая за всем этим в течение нескольких дней, мы удивлялись, что военнопленные называли немца просто Иоганн, совсем не боялись его. «Может, он коммунист?» — высказал догадку Саша.

С разрешения конвоиров мы передавали военнопленным вареную картошку, овсяный хлеб, соленые огурцы, сигареты. Подкармливали их и другие жители, чьи дома находились недалеко от стройки.

Вскоре пленные уже хорошо знали нас и при встрече всегда интересовались:

— Ребята, что нового на фронте?

Или:

— Что слышно в мире?

А высокий, очень худой солдат в очках всегда задавал один и тот же вопрос:

— Союзники еще не открыли второй фронт?

Однажды, когда мы готовили очередную передачу для пленных, Мелик предложил:

— Хлопцы, давайте положим им в пакет несколько листовок. Пусть узнают, как Красная Армия лупит фашистов.

— Это ты хорошо придумал, — похвалил Мелика Саша.

Предложение Мелика было заманчивым. Но я заколебался.

— Мы не имеем права это делать без разрешения старших. А вдруг среди пленных окажется предатель и передаст листовку в гестапо?

— Вот что, хлопцы, давайте сделаем так, — предложил Саша. — В пачку с сигаретами вложим одну листовку и заклеим. Как будто мы ничего не знаем. Если что, скажем, что сигареты купили на базаре и пачку не раскрывали.

На том и порешили, договорившись пока ничего не говорить ни Андрею Константиновичу, ни моему отцу.

Несколько дней после этого мы не появлялись около военнопленных. И вдруг однажды к нам домой неожиданно пришёл один из конвоиров. Я страшно перепугался: «Пришел арестовывать! Что делать? Бежать? Стрелять? Пистолеты спрятаны в сарае. Поздно».

Конвоир тем временем поздоровался.

— Здравствуйте, — говорю ему. — Родителей нету дома. Будут только вечером.

— А я не к ним, а к тебе. Поговорить с тобой надо, — и он вытащил из кармана листовку со знакомым мне текстом.

«Так и есть, пришел за мной. Предупреждал я хлопцев, чтоб не связывались с этими пленными. Что теперь делать? От всего отказываться», лихорадочно думал я.

Вы, наверное, ругать будете за то, что мы иногда передаем еду военнопленным?

За это только хвалить надо. Вот что, дорогой, тебе незнакома эта бумажка?

— Первый раз вижу.

— Ну, это ты можешь рассказывать своей бабушке. Думаешь, мы не заметили, как была заклеена пачка с сигаретами? И почему после той передачи вы четыре дня не появляетесь?

— Я ничего не знаю. Что вам от меня надо?