Россия и мессианизм. К «русской идее» Н. А. Бердяева - Саркисянц Мануэль - Страница 25

Старовером был Антон Петров, вдохновитель крестьянского выступления в селе Бездна Казанской губернии — против царского манифеста об освобождении крестьян без земли (1861 г.). Петров утверждал, что «истинная воля» запечатана двуперстным старобрядческим крестом, — и был расстрелян по приказу царя-Освободителя. Антоний «мученической святой кровью запечатлел… Он верил в волю вольную, в волю истинную для русского земледельца и… пал за тебя», — писал А. И. Герцен{390}.

«Христолюбивое воинство наше», — объявил Кельсиев в 1864 году казакам-старообрядцам — «пойдет на Москву, выборных от народа на Земский Собор скликать… за землю святорусскую, за народ… Божий… Чтобы досталась народу Земля и Воля… Чтобы царствовала своя правда, а не чужая кривда… Ибо за ближних своих душу покласть… Казенная мироедная власть проходит, мирская народная приходит, иностранная <т. е. петербургская — М. С.> исчезнет, свято-русская наступает…». Это воззвание Кельсиев зачитал на территории Добруджи (входившей в состав Османской империи)[33] {391}. Там старообрядческие поселения особенно пострадали, когда эта область перед началом Крымской войны была присоединена к России{392}.

Еще в 1854 году здешние старообрядцы-некрасовцы готовили покушение на русского царя{393} — на что революционеры-интеллигенты отважились лишь спустя десятилетие.

В Добрудже конный казак-старовер Разноцветов вторил идее Кельсиева о походе за Русь Святую, провозглашая себя членом (первой) «Земли и Воли»{394}. Проекты опорных точек «Земли и Воли» географически совпадали с местами концентрации староверческого населения. Первая «Земля и Воля» была создана по аналогии с первой церковной организацией староверов-поповцев — т. е. с одним центром в Российской империи, вторым же — за границей, в Лондоне, вокруг Герцена{395}.

Эмиссары Герцена пытались включить архидиакона поповцев в первый революционный союз «Земля и воля». Однако австрийские власти воспрепятствовали этому, прибегнув к запугиванию. К тому же, в 1863 году от Герцена, поддержавшего тогда восстание поляков-католиков, даже с их территориальными претензиями, отвернулись, среди многих других, и старообрядцы. Спустя год руководство Белокриницкой иерархии прокляло революцию и революционеров. На страницах «Колокола» рассказывалось о том, как старообрядцы помогали императорским войскам ловить скрывающихся повстанцев.

И так старообрядцы не оправдали революционных надежд, которые на них возлагали Герцен и Кельсиев{396}. Причиной тому послужило, с одной стороны, позитивистское обрамление революционной идеологии, с другой же — то обстоятельство, что революционная эмиграция вообще имела дело не с радикальными старообрядческими группировками (т. е. беспоповцами и в первую очередь странниками-бегунами), но с поповцами, чьи торговые интересы давно уже вошли в острое противоречие с унаследованной от прошлого антигосударственной направленностью.

Тем не менее, союз со старообрядцами продолжал оставаться важным пунктом, в программе революционного народничества. Как рассказывает в своих мемуарах Вера Фигнер, мысль о сотрудничестве со старообрядцами и сектантами с семидесятых годов не покидала революционеров. Каждому из них надлежало прочитать всю доступную литературу о староверах. Фроленко и Аносов (принадлежавшие к кружку Чайковского) сбились с ног в поисках странников-бегунов — и все безуспешно{397}. Ведь странники не составляли централизованной организации — и потому были неуловимы.

Вторая программа «Земли и воли» (она была принята в 1878 году) содержала специальный пункт, где шла речь о соединении с «религиозно-политическими» движениями, в частности, со странниками (бегунами) и даже слиянии с ними{398}. Примечательно, что в другом пункте народовольческой программы говорилось о «Небесной канцелярии» для подделки паспортов, в чем революционеры явно подражали странникам.

Александр Михайлов поселился в Саратовской губернии, среди беспоповцев. Свято веря в революционные возможности и перспективы старообрядчества, он не только сделался даже внешне неотличим от своих новых собратьев, усвоив их образ жизни и мировоззрение, но также снабжал коллег-революционеров старообрядческими текстами, чтобы тем было откуда черпать аргументы{399}. В 1877–1879 годах в беспоповской деревне под Саратовом возникла даже революционная ячейка; правда, впоследствии, после арестов в столице землевольцам стало не до староверов, и им не пришлось увидеть плоды своих начинаний.

Как писала Вера Фигнер, узнать во всех подробностях о попытках народовольцев использовать союз со старообрядцами на благо революции можно будет лишь после того, как будут опубликованы архивы департамента полиции. Мне они не были доступны. Специальной группе в составе Народной Воли было поручено, под видом «христианского братства», вести антиправительственную пропаганду среди староверов и сектантов, используя религиозные аргументы{400}. Едва ли ее деятельность принесла ощутимые результаты. По статистике Народной Воли, в 1879 году среди обвиняемых по политическим делам старообрядцы составляли всего 0,3 %{401}. Однако здесь не учитываются те дела, касавшиеся старообрядцев, которые не носили откровенно «политического» характера. Развал революционного народничества после 1884 года и распространение марксизма в девяностых годах помешали народникам достичь своих целей.

Но стоит окрепнуть неонародническому движению (партии социалистов-революционеров) — интерес к старообрядцам пробуждается снова. В 1905 году появилась листовка (ее автором был князь Дмитрий Хилков), обращенная к сектантам; в ней недвусмысленно утверждалось, что единственно верным способом применить «сектантские» религиозные доктрины на практике является участие в революционной борьбе{402}. А на съезде старообрядцев в ноябре 1905 года было заявлено, что за спиной старообрядчества — двести лет антиправительственной борьбы, что мир лежит во зле и что именно старообрядцы были первыми революционерами — во имя осуществления Царства Божия на земле{403}. Еще в 1912–1913 годах Марк Натансон, один из старейших социалистов-революционеров, говорил о старообрядцах и сектантах как о союзниках революции{404}.

Опозиционный священник Григорий Петров (о нем уже шла речь выше) полагал даже, что в интересах революции был бы целесообразен переход в старую веру некоторых радикально настроенных представителей православного духовенства — с тем, чтобы старообрядческая традиция, глубоко укоренившаяся в сознании русского народа, стала фундаментом при становлении новой революционной силы{405}. Перешедший в старообрядчество архимандрит Михаил пытался привлечь староверческую интеллигенцию: его брошюры, рассчитанные на «интеллигентного» читателя, «прочитывались в самой темной глуши темными старообрядцами»{406}.